– Пусть смотрит! – Гарин вытянул салфетку из-под ворота рубашки, скомкал, бросил на стол. – У вас какие планы?
– Немного шопинга в холодной воде.
– Ясно. А у меня – букинистические.
– Белый ворон?
– Маша, вы дьявольски проницательны.
– Это не могло вас не зацепить. Ланчуем вместе?
– Конечно!
Гарин встал, одёрнул пиджак. Задумался, пожевав сытыми плаксивыми губами:
– Ланч бранчу не товарищ, но старший брат!
Презрительно улыбнувшись, Маша хлопнула в ладоши.
Седобородый Арон встретил Гарина как старого знакомого и продолжил прерванный рассказ о необычной книге:
– Так вот, дорогой, в тот сентябрьский денёк, когда началось восстание палачей, от которого завертелась вся эта алтайская Осенняя революция, я был здесь, на своём рабочем месте. Наш диктатор недоплатил палачам! Идиот решил, что они и так прилично получают. Должны трудиться по зову сердца! Дело государственной важности! Если бы он просто промолчал, всё сошло бы ему с рук. Но дурак придумал заявить об этом во всеуслышание. Сказал буквально: наши палачи не важнее учителей, врачей и почтальонов. А? Просто пожидился да ещё и сглупил! Вообще-то – да, они прилично зарабатывали, раз в шесть больше почтальона. Стали белой костью. И сравнение с почтальонами им по вкусу не пришлось. Причём тонтон-макутам идиот платил исправно. Но палачи, палачи, работники плахи и топора! Основа, так сказать, любой диктатуры! Их унизили! Оказались они чёрной костью. И подняли бунт! Побросав клиентов, вышли на вот эту самую набережную и попёрлись к резиденции дурака. А за девять лет выросла и отъелась, надо сказать, чёртова куча палачей и их родни. Поэтому на площади их встретила конная полиция! Это их обидело ещё сильней: как так, наш патрон вместо того, чтобы по-человечески потолковать с нами и закрыть вопрос, бросает против своей элиты кентавров?! И началось побоище! А наш дурак и его кентавры недооценили ярости палачей. Тут творилось такое, что Арон лишился покоя, прошу прощения за рифму! Верховодила палачами та самая “великолепная семёрка”, что теперь в бронзе отлита. Головорезы из тюрьмы на проспекте Эдельвейсов! И один из них, Смирнов, ворвался ко мне в магазин: “Оружие есть?!” У Арона есть оружие, но дома, на кой чёрт оно мне здесь? Книг в нашем городе никто не воровал. Я ему так и сказал. А он заорал, что я вру, увидел сейф: открывай! Ну, открыл. Пошарил, револьвера не нашёл, все бумаги вышвырнул. И схватил, скотина, ту самую книгу! Она была маленькой, с ладонь, в таком тяжёленьком железном окладе с двумя ручками. И на защёлке. Тупой палач принял эту книгу за кастет! Продел свой кулак в ручки и выбежал из магазина. Всё! Не знаю, сколько голов он проломил моей книгой в тот день, но Арон её больше никогда не видел. Вот и вся история, дорогой мой.
– Удивительно! – покачал бородой Гарин. – Впервые слышу, чтобы книгу использовали как кастет!
Старик вскинул кверху свои худые руки:
– Ай-вэй, в каком безумном мире мы живём! Уникальной книгой проламывают головы!
– Книга может быть оружием, но в переносном, так сказать, смысле…
– И потерял, потерял навеки моё сокровище! – качал седой головой Арон. – Получается, easy come, easy go.
– И как?
– Попала ко мне? Я нашёл её на пепелище. Я обожаю копаться на пепелищах, там могут быть старые книги. Знаете, старые книги горят не очень хорошо. Особенно если мелованная бумага. Так вот, когда погорело село Землянуха, я туда сразу кинулся. Там жили сектанты. Молились запертым на замки иконам. Открывали, молились, потом запирали. Иконы сгорели вместе с хозяевами. Там, в подвале, я её и нашёл, эту книгу.
– Благодарю вас! – поклонился Гарин. – Ваш рассказ сам достоин книги.
– Ну так и напишите её, дорогой!
– Вряд ли у меня получится.
Они встретились с Машей в Ded Medved и едва сели за стол, как она положила перед Гариным кедровый портсигар. На крышке был вырезан мамонт.
– Маша! – воскликнул Гарин, беря портсигар. – Мне?
– А кому ещё?
Гарин открыл портсигар. Тот был наполнен дорогими чёрно-золотыми папиросами Black Siberia.
– Какой приятный… и лёгкий… благодарю вас. – Гарин поцеловал Маше руку.
– Надеюсь, он вас не обманет.
– Маша, вы так добры ко мне… а мамонт – это, стало быть, я?
– Вы же сами так себя назвали. Вот я и заказала мамонта.
– Мда, слово – не воробей…
– …но мамонт! Курите на здоровье!
Днём Гарин готовился к отъезду: заплатил за билеты в Хабаровск, прикупил два новых чемодана, себе и Маше, дорожную сумку и кое-какие вещи. У антиквара присмотрел старый красивый барометр – торговец, почувствовав интерес, заломил сильно, Гарин поторговался, но покупать не стал.
Перед балом они с Машей часок поспали в “Белой улитке”, проснувшись, выпили, как обычно, по две чашки кофе, приоделись и в семь часов вызвали извозчика, который отвёз их к резиденции президента Алтайской Республики Капчая Мундуса.
Бал открылся в восемь.
В начале к собравшимся в большом зале гостям обратился с краткой речью президент – моложавый, загорелый, приятной наружности, с лёгкой сединой на висках. Он произносил свою речь по-алтайски, тексты синхронных переводов на монгольский и английский висели в воздухе вокруг белой трибуны президента.
Капчай Мундус поблагодарил алтайский спецназ и гвардию за мужество на полях и отрогах сражений, а дипломатов – за мудрость и последовательность за столом переговоров. Он высказал уверенность, что миролюбивый народ Республики Алтай всегда готов к защите своих рубежей и внешние агрессоры обломают зубы о нерушимое единство тубалар, челканцев, телеутов, теленгитов, кумандинцев, русских, украинцев, немцев, казахов, китайцев и монголов, живущих единой дружной семьёй на алтайских просторах. Президент отдельно поблагодарил Республику Саха и Уральскую Республику за военную помощь в борьбе против казахских агрессоров. Затем он пожелал собравшимся приятного вечера и ушёл с трибуны к гостям.
Мундуса проводили аплодисментами. Машу и Гарина на балу опекал Ван Хонг, пригласивший их на бал. Также приглашены были Ангела и Эммануэль. Танцы и фуршет проходили в одном огромном зале, оркестр гремел, кружились и тряслись пары, праздничные гирлянды разноцветных шаров колыхались под потолком. Опытный Ван Хонг зарезервировал большой круглый стол в углу зала. Помимо гостей из разрушенного санатория, за столом оказались представители элиты китайской диаспоры Барнаула. Ван представил Гарина китайцам как “волшебника современной психиатрии”, вызвав одобрительные возгласы и снисходительную улыбку доктора.
– Мы все нынче нуждаемся в психиатрических волшебниках! – произнесла полная китаянка, владелица сети ресторанов.
За это шумно, со смехом выпили.
– Почему речь президента не переводилась на китайский? – спросила Маша. – Ведь китайцев в Барнауле больше, чем монголов.
– Болезненный вопрос! – закивал гладкой головой Ван. – Китайцы сейчас в опале. А всё потому, что Китай якобы вдохновил казахских агрессоров на войну против Алтая.
– Якобы! – подхватил китаец, одетый по английской моде начала ХХ века, хозяин местного Аквамира.
– Но это никем не доказано! – воскликнула его худая, полногрудая жена.
– Как всегда, во всём виноваты китайцы, – качнул седовласой головой банкир с живым, улыбчивым лицом.
– Хотя виноваты алтайские политики! – почти выкрикнул крупнотелый хозяин скотобойни. – Мундус – мудрый человек, но его окружение…
– Окружение, окружение… – неодобрительно забормотали китайцы.
– Оставляет желать лучшего, – подытожил Ван. – Жабы у колодца верещат.
– И дуют президенту в уши!
– Наделали глупостей, поссорились с казахами из-за рынка вольфрама.
– Дождались войны!
– И свалили всё на китайцев!
Эммануэль, слушавший всё это с бокалом шампанского в руке, заговорил:
– Господа, не кажется ли вам, что вы переоцениваете влияние политиков на современную политику?
Китайцы непонимающе переглянулись.
– Что вы имеете в виду, уважаемый Эммануэль? – спросил Ван.
– А то, что в нынешнем мире уже второе десятилетие все политические решения принимают не политики.
– Кто же?
– Военные и олигархи.
За столом повисла недолгая пауза.
– Военные и олигархи – это окружение нашего президента, – сказал банкир.
– Они его и толкают на глупости! – выкрикнул владелец скотобойни.
– И у казахов тоже! Там всё решают олигархи! – добавила жена владельца Аквамира.
Эммануэль пожал круглым плечом:
– В своё время меня тоже окружали военные и олигархи. Но никто из них не мог и подумать, чтобы, как вы сказали, “подтолкнуть” меня, например, начать войну из-за рынка вольфрама или даже золота.
– Меня тоже окружали промышленники и военные, – заговорила Ангела. – Но все они знали своё место. Решали всё мы, политики.
– Которые проморгали Первую исламскую революцию, – с презрительной улыбкой произнесла Маша.
– Да! Да! Правда! – заулыбались китайцы.
– Первая исламская! – с удовольствием произнёс Ван. – Европа тогда хлебнула сполна. А Китай – нет! Нас ваши беды не коснулись!
Китайцы довольно заулыбались.
– Первая исламская, – произнесла Ангела, и её одутловатое лицо словно окаменело. – Я понимаю ваш упрёк, Маша. Согласна, я сделала тогда ошибку, за которую Европа дорого заплатила. И эта ошибка, как вы знаете, всегда… Ав! Ав! Ав! Ав! Ав! – вдруг залаяла она.
Глухой, отрывистый лай стал вылетать из её огромных, как всегда густо напомаженных губ, словно серые шары. Глаза её закатились.
Гарин, жующий тарталетку с лососевой икрой, стремительно вытер рот, повернулся к Ангеле и громко и грозно залаял на неё:
– Гаф! Гаф! Га-а-а-аф!
Ангела поперхнулась своим лаем, закашлялась, приходя в себя, закачалась на стуле. Слёзы брызнули у неё из глаз, она беспомощно закрыла их ладонями.
– Гений… – прошептал Ван и зааплодировал Гарину.
Китайцы поддержали.
– Здесь не театр, господа! – недовольно поднял ладонь Гарин, и аплодисменты прекратились.