Ангела плакала и всхлипывала.
Маша и Эммануэль гладили её по спине:
– Всё хорошо. Всё позади.
– Маша, вы умеете перегнуть палку, – пробормотал Гарин.
– Да, в нужный момент и в нужном месте, – грустно покачала головой Маша. – Извините. Простите меня, Ангела.
– Нет… всё хорошо… – всхлипывала та. – Всё слишком хорошо… Спасибо, доктор…
– Бывает! – весело закинула длинную ногу на другую жена владельца Аквамира. – У политиков и не такое случается! Монгольский президент застрелил своего премьер-министра прямо на заседании. А в Московии до сих пор принято зажаривать своих политических противников и приглашать на ужин соратников.
– Московия… да уж, Московия! – понимающе закивали головами китайцы. – Туда лучше не соваться!
– А что, Европа лучше? – качала своей красивой ногой жена владельца Аквамира. – Там территориальные распри до сих пор!
Эммануэль скосил свои глаза на её голую коленку. Лицо его исказилось злой гримасой:
– Merde! Merde!!
И не успели Гарин с Машей опомниться, как он тигром метнулся к даме, свалил её со стула на пол и впился в коленку зубами.
Через полчаса Гарин, Маша и Ван Хонг сидели во вьетнамском ресторане неподалёку от резиденции президента и пили саке.
– Так оскандалиться… – в четвёртый раз повторил Гарин.
Он никак не мог успокоиться после происшедшего на балу.
– Всё, проехали и забыли! – Маша с силой сжала его безвольные пальцы.
– Доктор, вы совершенно не виноваты! – в шестой раз повторил Ван.
– Меня никогда не выставляли с официальных мероприятий… – бормотал Гарин.
– Меня тоже! – рассмеялся Ван. – Хотя как русско-вьетнамский китаец я тут прошёл через многое. И даже бит бывал!
– Там точно не было крови? – снова, навязчиво спросил Платон Ильич.
– Я не видел, – пожал плечом Ван. – Вы быстро его оттащили. У вас, доктор, прекрасная реакция!
– Крови не было, не было! – Маша настойчиво гладила руку Гарина. – Давайте о хорошем. Скоро нам лететь в Хабаровск.
– Прекрасный город! – улыбался Ван. – Был там раза четыре, и он ни в чём меня не разочаровал.
– Надо навестить их завтра, непременно навестить, – бормотал Гарин.
– Кого? – скривила губы Маша.
– Ну, наших. Два приступа, почти одновременно… это плохо. А потому что нет поддерживающей терапии…
– Навестим.
– Доктор, вы их и здесь опекаете, я вижу? – Ван разлил саке по фарфоровым стаканчикам.
– А кто им ещё поможет?
– Вообще-то они взрослые. Я бы сказал – гораздо взрослее нас с вами!
– Глупо, ах, глупо… – махнул рукой Гарин и взял стаканчик.
В его массивной длани он выглядел напёрстком.
– Ладно, выпьем, – вздохнул Гарин и устало выдохнул. – Бывает.
– Бывает! – усмехнулась Маша.
– Бывает! – закивал гладкой головой Ван.
Выпили.
– Я об одном жалею, что не послушала алтайского горлового пения, – заговорила Маша. – Оно было в программе бала.
– Это можно устроить, – обнадёжил Ван. – Договоримся, вам споют.
– Это так завораживает. Жаль, что поют только мужчины.
– Найдём для вас женщину. Завтра? Устроит?
– Конечно! Спасибо, Ван.
– А чего сегодня хотите?
– Вы очень добры к нам, дорогой Ван, – произнёс Гарин. – Несмотря на то, что понесли такие убытки. Санаторий разрушен!
– Да, разрушен, – спокойно повторил Ван. – Но это не главный мой бизнес.
– Это было уникальное место. Мне так приятно было там работать.
– И мне, – вздохнула Маша.
– Придёт время, я его восстановлю.
– Вернулся бы туда с удовольствием.
– И я бы вернулась. Гарин, возьмёте?
– Маша, куда я без вас. Хотя… не верится, что это всё можно вернуть, весь этот уют…
– Всё в наших силах, доктор! – улыбнулся Ван. – Так, а что будем делать сегодня? Я вас пригласил на бал, с которого нас выперли. Бывает! Но я теперь обязан и развлечь вас. Может, в бордель? Знаю хорошее место. Прелестные девочки, мальчики, андрогины.
Гарин с Машей переглянулись.
– Бордель? – Маша вопросительно подняла брови, закусив губу.
Возникла короткая пауза.
– Лучше не сегодня, – решил Гарин.
– Тогда куда?
– Даже не знаю…
– В Аквамир хотите? Замечательный! Там всё есть для счастья.
– Но ведь Эммануэль покусал жену владельца, – скривила губы Маша.
– Вот и оставим там немного денег в качестве компенсации! – рассмеялся Ван.
Аквамир находился в пригороде Барнаула. Белое, подробно подсвеченное здание было выстроено с размахом и напоминало осьминога – от круглого стеклянного купола, накрывающего бассейн, расходились извилистые рукава. Ван сперва щедро потратился на разноцветные купальные костюмы, они переоделись и отправились на водные аттракционы. Маша и Ван пустились во все тяжкие, съезжали с извилистых бурлящих горок, качались на огромных волнах, крутились в водоворотах, ныряли и барахтались. Гарин выбрал для себя более спокойное времяпрепровождение – возлежать на столбе изливающейся снизу воды. Он довольно быстро поймал равновесие и, поддерживаемый водяной толщей, закинув одну титановую ногу на другую, скрестив руки на животе, с неизменным пенсне на солидном носу и мокрой бородой с удовольствием вошёл в образ водного столпника. В этот час редкие головы мелькали на поверхности бассейна, и Гарин вознёсся над ними на столбе воды, словно Посейдон. Вдруг что-то жёлтое мелькнуло в водяном потоке, Гарин протянул руку и вытащил из воды размокшую страницу книги. Стряхнув капли с пенсне, он расправил бумагу:
25.09.1976
В октябре 1917-го в России победила партия небытия. Ленин провозгласил идею коммунизма, а коммунизм – это и есть небытие во всех смыслах: в физическом, нравственном и в социальном, ибо он противоречит природе человека. Небытием пропитана главная книга Ленина – “Материализм и эмпириокритицизм”, хотя формально, как нас учили в советских вузах, в ней отстаиваются принципы материализма. Сам по себе в экзистенциальном плане этот феноменальный человек представлял собой свистящую воронку небытия. Почувствовав всю разрушительную силу этой воронки, немцы запечатали её в стальном вагоне и отослали в Россию как оружие колоссальной разрушительной силы. Оказавшись там, Ленин стал заражать небытием русских. Вера в коммунизм, то есть в небытие, овладела массами. Но человеческое начало Ленина не выдержало стихии небытия, к концу своей жизни он превратился в мычащего идиота. Сталин, наследник Ленина, воспользовался заражённым небытиём населением огромной страны в своих личных диктаторских целях: границу закрыли, пригрозив смертной казнью любому, кто захочет покинуть СССР. Всё сталинское Политбюро было пропитано небытием. Сталин, Молотов, Маленков, Калинин, Жданов были не воронками небытия, как Ленин, а сосудами с небытийной жидкостью, запечатанными ленинской печатью с красным пентаклем. Воронку-Ленина положили на Красной площади, чтобы тысячи советских людей шли к нему напитаться энергией небытия. Туда толпами водили и водят детей, чтобы залить в их души небытийную субстанцию. Это продолжается уже пятьдесят пять лет. Воронка небытия хранится в Мавзолее. Ей поклоняются как божеству, о ней слагают поэмы, пишут романы, снимают фильмы. Воронку небытия изучают в университетах. Видя в телевизоре лица членов Политбюро, нельзя не заметить, сколь разрушительна природа небытийной стихии. Они все – живые трупы.
26.09.1979
Почему советские актёры в отличие от западных так сильно переигрывают? Они пучат глаза, напрягают мышцы лица, изрекают свои монологи так, словно это последние слова в их жизни. Эти кривляния у нас называются хорошей игрой, “перевоплощением”. Западные не кривляются, не “перевоплощаются”, а просто естественно ведут себя в заданных ролью обстоятельствах. Это и есть мастерство актёра. Почему такая разница? Вспоминаю наш уральский лагерь, где по воскресеньям выступал лагерный театр. В первом ряду восседало начальство. Лагерный театрик был блатным местом для зэков, на время постановки актёров освобождали от общих работ. И они страшно старались играть, просто из кожи вон лезли, только бы остаться в труппе и не ходить на лесоповал. Каждой фразой они доказывали лагерному начальству: я актёр, я актриса! Это выглядело жалко и комично. Если учесть, что СССР – огромный лагерь за железным занавесом, советские актёры – это лагерные актёры, вынужденные играть по заказу лагерного начальства. Они и доказывают лагерному начальству свой профессионализм вполне лагерным способом лицедейской мимики, чтобы не выгнали, не послали на лесоповал. Я уж не говорю о тех пьесах, в которых им приходится “перевоплощаться”.
27.09.1979
Был вчера на концерте, слушал Бетховена в исполнении Святослава Рихтера. Удивительно, суровая, героикодидактическая музыка его никак не ассоциируется с образом Вены. А считается, что он венский композитор. Для меня Людвиг ван – однозначно композитор германский, угрюмый пруссак со своей суровой этикой, героическими мечтами и мучительной, страдальческой эстетикой. По отношению к своим темам он настоящий садист: пока не изнасилует тему во всех возможных позициях, не отпустит. Изнасилованная, она с финальным стоном валится к ногам слушателей под аплодисменты. Рихтер со своей высокой посадкой, толстой шеей, лысым черепом, мощными руками и тевтонским подбородком – идеальный исполнитель Людвига вана. Профессиональный палач и изощрённый насильник. Лучше него никто не играет Бетховена.
1.10.1979
Антон давно ещё рассказывал, что его дядя в начале 50-х пару лет прослужил в охране Сталина на кунцевской даче. У Сталина в конце жизни была настоящая паранойя. Вокруг дачи возвели второй забор, и между двумя заборами день и ночь бегали овчарки. По дому Сталин перемещался только в сопровождении двух охранников – один шёл впереди, другой сзади. Когда Сталин садился срать, в сортире всегда стоял охранник. И самое интересное: в сортире у вождя стоял американский унитаз! В нём всегда вода. Дядя, служивший в конце войны в Германии, рассказывал, что таких унитазов в Германии не было. То есть в американских унитазах дерьмо сразу падает в воду. Чтобы не воняло. Мудро! Возможно, американцы подарили такой унитаз генералиссимусу как союзнику по борьбе с вонючим фашизмом.