Он потрогал шар пальцем. Внутри, похоже, он был твёрдым. Гарин потюкал по кругляшку ногтем.
– Твёрдое внутри!
– Господи, твоя воля… – Она перекрестилась, больно задев Гарина ручищей.
– Вот что у вас внутри, как вы сказали, болталось. – Поморщась, он потёр задетое плечо.
Гарин подошёл к табуретке с тазом, опустил шар в воду и стал мыть его. Вода помутнела. Шар был покрыт серою слизью, наросшей не за один год. Гарин стал чистить его, сдирая слизь ногтями. Под ней пальцы ощутили гладкую поверхность. Вода ещё сильней помутнела. Слизь была как резиновая, сходила шматками и всплывала на поверхности воды дисперсной мутью. И вдруг – сверкнуло сквозь мутную воду. Гарин содрал с шара последние ошмётки слизи и вынул его.
Шар сверкал перламутром.
– Да это же… жемчуг! – воскликнул Гарин и расхохотался.
В ладони доктора лежала огромная жемчужина.
– Пресвятая Богородица! – Матрёна Саввишна встала и замерла, положив ладони на свою полную грудь.
– У вас в матке выросла жемчужина!
Гарин подошёл к ней и протянул жемчужину. Она осторожно взяла её.
– Это… невероятно! – развёл руками Гарин.
Матрёшка поднесла жемчужину к лицу.
– Жемчужина! – Гарин возбуждённо заходил вокруг. – Росла многие годы! И выросла! Она мешала беременности! И не только! Теперь понятно, теперь понятно многое, дамы и господа! Послушайте! Жемчуг! Это же чистый кальций! Или карбонат кальция? Вот почему у вас ныли кости, сударыня! Жемчужина забирала из организма кальций! Ну-ка, покажите мне ваши ногти!
Не отрывая взгляда от жемчужины, она протянула ему руку.
Ногти на её пальцах были неровные, с ломкими краями.
– Ногти, поди, крошились?
Она не ответила.
– И на ногах тоже! – Он присел над её ножищей. – Дефицит кальция! И ещё! И ещё кое-что!
Он хлопнул в ладоши.
– Конечно! Ваши глаза! Они же матовые! Вопрос: почему они лишены обычного блеска? Ответ: весь блеск забрал перламутр! Матовые глаза, сударыня, матовые глазки без блеска!
Он довольно рассмеялся.
– Теперь у вас и кости ломить перестанет, и сон наладится, и глаза заблестят!
– Глазки мои? – очнулась она. – Ваша правда! Не блестят! Я уж три зеркала поменяла, грешила на них. Господи! Ведь это ж надо!
– Заблестят! Ещё как заблестят! Новую жизнь начнёте!
– Господи! Так вот почему Тимоша меня разлюбил-то! Глазки не блестели! И не забеременела! Из-за этой проклятой! Пропади ты пропадом!
Она с силой швырнула жемчужину. Та ударилась в спинку большого стула, отскочила и покатилась по ковру. Гарин подобрал перламутровую громадину.
– Не надо! Это же сокровище, уникум!
– Заберите её себе, доктор.
– Зачем же! Я бы на вашем месте сделал из неё кулон и носил бы.
– Кулон?
– Да, да, сударыня, кулон! Красиво будет смотреться.
Её глазки заморгали, маленькие губы совсем сжались, и она разрыдалась. Гарин не ожидал такого. С жемчужиной в руках он уставился на Матрёшку. Голая, огромная, она стояла и рыдала, прижав ладони к вздрагивающей груди. В ней вдруг проступило бабье, беспомощное. И местами уже дряблый живот, и тёмный треугольник паха, и столбы ног с лиловыми прожилками, и гигантские пальцы этих ног с огромными, но неровными, ломающимися ногтями вызвали у Гарина жалость. Он шагнул к ней и положил руку на её бедро:
– Сударыня, успокойтесь… всё позади.
– Чево позади? Че-во поз-з-ади?! Мне тридцать шесть годков, а я до сих п-пор без м-му-жень-ка-а-а-а! – завыла она совсем по-бабьи.
Гарин не любил женских слёз, они лишали его внутреннего равновесия.
– Послушайте, у вас же всё впереди.
– Чево впереди? Чево впе-е-реди?! Гроб да моги-и-ила, вот чево впе-ре-д-и-и-и!
Гарин вдруг представил её огромный гроб.
“С эту кровать…”
Схватившись за лицо, она тяжко рухнула на колени и опустилась на пол. Гарин попятился.
– Хос-с-споди! Да за што ж мне это всё-ё-ё-ё-ё?! – взвыла она и затряслась в рыданиях так, что всё вокруг задрожало, словно началось землетрясение.
Гарин оторопел. Но быстро взял себя в руки.
– Молчать!! – выкрикнул он с такой силой, что пенсне слетело с его носа и закачалось на цепочке. – Да как вы смеете?!
Она смолкла. Держа себя за красные щёки, уставилась на него мокрыми, но всё равно матовыми глазками.
– Как смеете вы, сударыня, гневить Бога?!
Она смотрела на Гарина. Даже сидя на полу, она была выше его. Золотое пенсне раскачивалось, словно маятник.
– Господь, безмерный в милости своей, послал вам врача, который избавил вас от многолетнего недуга! У вас начинается новая, счастливая жизнь! Вы молоды, красивы, богаты, а теперь ещё и здоровы! Впереди у вас новая, большая любовь, замужество, рождение детей, полноценная семейная жизнь! Не будьте же дурой, чёрт побери!! Вместо того чтобы выть о прошлом, встаньте на колени, возблагодарите Бога и возрадуйтесь настоящему!
Она смотрела на Гарина, словно увидала его впервые. Он же бросил жемчужину на кровать, отошёл к окну и уставился на реку, сцепив руки за спиной.
Матрёна Саввишна тяжко выдохнула. Встала на колени, перекрестилась на иконостас.
– Слава тебе, Господи, – произнесла она и ударила лбом в пол.
Гарин смотрел на реку, по которой плыла баржа, гружённая песком.
“Покурить…”
Он покачался на ногах. Сзади послышался скрип половиц, шуршание шёлка. И вдруг Гарина мягко взяли за правую руку. Он обернулся. Стоя перед ним в халате, придерживая тяжёлую косу, она склонилась и поцеловала его в плечо.
Он не нашёлся, что сказать.
– Спасибо вам, доктор, – произнесла она.
– Я слышал, у вас сегодня банный день? – спросил он.
– Да, – выдохнула она и устало, с облегчением улыбнулась. – Банька наша уютна.
После обеда Гарин хорошо выспался, а к шести часам его пригласили в баню. Раздевшись в огромном предбаннике, сняв пенсне, он вошёл в парную. Шестеро Матрёшкиных молодцов в тазобедренных повязках исполняли роли банщиков. В парной всё было для Матрёшки и всё по её размеру: мощная каменка с внушительными булыжниками, огромный полок с деревянной лошадиной головой, гигантские липовые шайки и ковши, копна мочала, куски лавандового и розового мыла, напоминающие жернова, веники, связанные из молоденьких берёз.
Но пар в парной стоял несильный.
Гарин потерялся в таком пространстве и осторожно присел на край скамьи.
“Первый раз в бане великанши…”
– Доктор, вас сперва попарить или помыть? – спросил широколицый приветливый Епишка.
– Сперва выпари, братец.
– Извольте! – Епишка пригласительно указал рукой на единственный гигантский полок с лошадиной головой.
Гарин влез на него и лёг с края. Епишка взял огромный веник, обмакнул в шайку, тряхнул им над каменкой. Булыжники зашипели. Епишка умело потряс распаренным веником сперва над ногами Гарина, а потом над ягодицами, спиной и головой. Веник вернулся к ногам, пошебуршил по ним, отпрянул и стал хлестать. Епишка знал своё дело. Мягкие удары берёзовых горячих листьев медленной лавиной двинулись от ног к спине.
“Как это вовремя… после всего… и как хорошо…”
Гарин закрыл глаза и отдался венику. Удары текли мягко, сочно, накатывали морским прибоем от ног к спине и возвращались к пяткам, с оттяжкой проходясь по ним.
“Баня и сон… сон и баня… позволяют забыть о сумасшедшем мире… о сумасшедшем мире… где не всегда дважды два четыре… только они… нет… ещё близость с любимым человеком… Маша… ммм… где ты…”
Гарин застонал.
“Она не могла погибнуть… не потому что не могла по определению… а потому что… потому что просто не могла… ну вот не могла, и всё… просто не могла… а почему не могла… потому что я люблю её… потому что она не одна… она не одна в этом мире… поэтому и не могла… это просто… если человек один… он готов к катапульте в другой мир… а если он не один… он ещё не готов… тот, кто один, готов… а тот, кто не один, не готов… это сильнее слов… это высший покров… и это аксиома… потому что здесь мы все здесь дома…”
Удары веника стали крепнуть и сотрясать тело доктора всё сильнее. Это уже был не морской прибой, а грозный натиск океанских волн. Они обрушивались на тело Гарина всё яростней. Он вцепился в полок руками.
– Полегче, Епишка! – раздался знакомый голос.
Гарин открыл глаза. Голая Матрёшка стояла в парной. В клубах пара, с распущенными волосами она была прекрасна и величественна.
“Могучая красота…”
Гарин словно впервые увидел эту женщину. Епишка стал бить реже и деликатней. Гарин поднял голову, не в силах оторваться от Матрёшки. Без пенсне её колоссальная фигура была слегка размыта, и это делало её ещё величественней.
– Я… я занял ваше место, – пробормотал доктор.
– Лежите, не беспокойтесь! – Она присела на скамью. – Я выпарюсь после вас.
Слегка разведя колени, она откинула волосы назад, встряхнув роскошной грудью. Доктор почувствовал толчок в солнечное сплетение, и знакомая волна иголок ожила за ушами, двинулась вниз, к лопаткам. Веник Епишки затихал. Гарин поднял руку:
– Довольно!
Епишка перестал хлестать. Гарин лежал, не в силах оторвать взгляда от огромной женщины, красивой своей огромной красотою.
“А она хороша…”
– Нравится вам лошадка моя? – спросила она, покачивая коленями.
– Необычный полок, прямо скажем… – пробормотал он.
– Когда маленькой была, я сперва париться не любила, так тятя мне такой полочек сделал, чтоб я парилась. Вот, говорит, это полочек для Матрёши.
– Для Матрёши?
– Да. Меня родители Матрёшей звали.
“Матрёша. Это лучше, чем Матрёшка…”
– Я, бывало, лягу на полок, лошадку деревянную обойму и попку под веничек подставлю. И париться полюбила!
“Матрёша…”
От веника и пара в голове доктора загудело, надо было слезать с полка. Он слез, встал и почувствовал, что у него эрекция.
“Чёрт…”
Отворачиваться было глупо. Он почувствовал, что и банщики, и она заметили это.
– Вас таперича помыть? – раздался игривый голос Епишки.