Жемчужина засияла, словно вторая луна.
Темноголовый опустил молот, протянул корявую руку и взял жемчужину. Его напарник приблизился, и они уставили свои чёрные лица на жемчужину.
– Роксэ оборма? – спросил кто-то из всадников.
– Дропа фион! – ответил пень и кинул жемчужину всаднику.
Тот ловко поймал её, разглядел и равнодушно швырнул к ногам Гарина. Один из пней поднял роскошный пистолет и кинул всаднику. Тот рассмотрел пистолет и сунул себе куда-то за спину.
– Смартфон! – снова прогудел пень, нещадно коверкая слово.
– У меня нет смартфона… – выдохнул Гарин.
– Смартфон!! – яростно заревел черноголовый пень, замахиваясь топором и готовясь ударить.
– Нет у меня! Нет!! Послушайте… Я беженец… я доктор! – теряя самообладание, возопил Гарин, потрясая ладонями возле головы, словно молящийся хасид.
– Докатор? – повторил всадник.
– Доктор, доктор! – выкрикнул Гарин. – Я беженец, я плыл по реке, я плыву в лодке в Новосибирск, то есть в Камень-на-Оби! Я мирный человек! Я лечу людей!
Всадник подъехал. Он тоже был с чёрной головой, на которой слегка различались узкие глаза.
– Докатор? – повторил он.
– Доктор, доктор, врач, – тряс бородой коленопреклонённый Гарин.
– Гор эра храушет нав докатор по норо? – обратился всадник к другим.
Они стали отвечать ему на их языке. Это кончилось перепалкой, но всадник поднял что-то вроде шара на верёвке, угрожающе тряхнув им:
– Норо ум арбауту даро докатор ыпар!
После чего остальные замолчали.
– Борф имэрух! – Всадник указал Гарину на лежащие у его ног вещи. Гарин поднял их, рассовал по карманам.
“И жемчужина не нужна им… и нож…”
Спешившиеся пни задвигались, схватили Гарина под руки, подтащили к всадникам. Гарин сразу почувствовал силу этих людей. Легко подняв стокилограммового Гарина, они посадили его на лошадь позади одного из конных. И тут же примотали верёвкой к всаднику. Тот обернулся к Гарину. И доктор близко увидел его лицо, слегка освещённое луной. Лицо и голову человека покрывали густые, гладкие, как застывшая смола, чёрные волосы. Узкие глаза смотрели на Гарина. На месте рта разошлась щель, и из неё вместе с неприятным нутряным запахом прогудело:
– Эра вуйнопрат обо тиль докатор!
Доктор промолчал. Всадник отвернулся, ударил коня ногами и направил его вглубь бора.
Гарин уставился на затылок и уши всадника. Шапки на его голове не было. Корка из густых чёрных волосы покрывала всё. Волосатые уши были большие, но плотно прижатые к голове. И в одном ухе торчала деревянная серьга.
– Черныши… – еле слышно прошептал Гарин и сокрушённо покачал головой.
“Угораздило тебя, Платон Ильич…”
Всадники, выстроившись один за другим, неспешной рысью двинулись сквозь ночной бор. Их лошади были под стать им – широкогрудые, коренастые, невысокие. От всадника, к которому привязали доктора, пахло по-особому. Это был не запах зомби, как от недавно встретившегося Байкала, а что-то совсем другое. От зомби пахло землёй. От черныша шёл запах древесной прели, гнилушек, трухлявого дупла старого дерева, куда по осени попадают опавшие листья и жёлуди, где животные обустраивают свои гнёзда, а дикие пчёлы – ульи. Вдыхая этот новый запах, глядя на серебрившуюся под луной волосяную проволоку на голове и шее всадника, неуютно трясясь на лошадином крупе, Гарин стал вспоминать всё, что знал про этих необычных людей.
Их звали по-разному: барабинские мутанты, черныши, шерстяные, дети Биомола, чернолицые, мохнатые, мохнорылые, медведки. Их история началась в 1969 году, когда КГБ удалось выкрасть американские генетические разработки по созданию суперсолдат, устойчивых к холоду и неблагоприятной климатической среде. Через два года Сенат закрыл американский проект. Но советские его продолжили. После серии конфликтов на советско-китайской границе Политбюро одобрило создание ограниченного контингента спецвойск, способных вести боевые действия в сильные морозы, частые в Северном Китае. В 70-е проект был рассчитан на создание контингента, который мог бы противостоять локальным войнам на советско-китайской границе, угроза которых стала нарастать. Нужны были солдаты, которые смогут безропотно сидеть месяцами в холодных окопах, всегда готовые к рукопашной. Засекреченный проект “ГНЗ[54]” развивался в двух местах – подмосковном нейробиологическом институте Биомол и в его сибирском филиале. Новых людей выращивали в Сибири, в закрытом поселке Биомол-2 со всеми признаками концлагеря. Выращивали больше мужских особей, но были и женщины. Проект шёл медленно, отходного материала было много, результатов мало. Брежнев смотрел на проект сквозь пальцы, Андропов посетил Биомол-2 в 1982 году и распорядился проект заморозить. Но исследования и опыты продолжались в самом институте. Горбачёв проект “ГНЗ” закрыл окончательно, институт перепрофилировали. Подопытным в Биомоле-2 было объявлено, что взрослые особи мужского и женского пола будут по контракту отправлены на Крайний Север осваивать новые месторождения нефти и газа, а молодые – в специальные детские дома. Сообщение вызвало бунт в поселке. Убив ночью охрану и завладев оружием, подопытные бежали. Лесами они ушли в барабинские болота, благо сырость, тамошние комары и гнус из-за густого волосяного покрова были для них неопасны. Там они укоренились и размножились. Войсковые облавы на них, даже с использованием вертолётов и ВДВ, больших успехов не принесли. Сильные и выносливые мутанты хорошо маскировались, зарывались в землянки, при облавах могли сутками сидеть в болоте, дыша через соломинку, нападали неожиданно и коварно, с солдатами обходясь крайне жестоко, выставляя половые органы убитых солдат на палках. Десантники прозвали их “голомудыми вешками”. В постсоветские времена черныши уединились и крайне редко совершали набеги, после чего власть на них плюнула. Активизировались они после Третьей войны, причём довольно круто, делая быстрые и коварные ночные набеги. Брали в основном горючие материалы, масло, сладости, мёд, крупы, гаджеты и почему-то столяров. Чувствовалось, что за годы болотной жизни они неплохо размножились. Когда их набеги приняли угрожающий характер, президент АР принял решение о тактическом ядерном ударе по барабинским болотам. Двадцатикилотонную бомбу сбросили на болото. На три-четыре года алтайцы и хантымансийцы забыли про чернышей. Трупы жертв проекта “ГНЗ” отправили в этнографический музей, их фотографии разместили в сети. Так Гарин и узнал об их внешности. Стало известно, что после ядерного удара выжившие черныши ушли севернее, в Ханты-Мансийскую Республику, на Алтае их встречали всё реже.
И вот – угораздило.
В лесу лошади перешли на шаг, и черныши вдруг запели. Это была даже не песня, а гудение, напоминающее горловое пение монголов. Оно удручало доктора своим однообразием. Лошади шли между тёмных стволов, всадники гудели глухими, утробными голосами, пугая ночных птиц.
– Renyxa… – пробормотал Гарин, облокотился на широкую спину всадника и стал задрёмывать.
“Это как раз про ту лыжню, на которую ступает лыжник, не зная, кто проторил ее, куда и зачем… но ты волей-неволей ступаешь на неё… выбираешь её, а потом наполняешь чужую лыжню идеей своего пути, осмысливаешь… или она тебя втягивает в свой путь? Во всяком случае, сейчас именно так и произошло…”
Доктор задремал.
И очнулся, когда сильные руки снова подхватили его и сняли с лошади. Конные, похитившие доктора, стояли на низком берегу, поросшем густым камышом. Светало. Лес зеленел вдали, а вокруг расстилались бесконечные острова камышей с затонами. Перебрасываясь краткими фразами на своём непонятном языке, черныши спешились, провели лошадей по берегу, сжатому камышами, и оказались напротив узкой протоки. Здесь стояли, привязанные к колам, две длинные и широкие лодки, похожие на челны. Черныши завели в челны лошадей, сели сами, усадили доктора, оттолкнулись вёслами и поплыли по протоке. Она шла, окружённая камышами, поворачивая влево и вправо, черныши ловко правили свои челны, лошади спокойно стояли в них, спокойствием показывая, что это им не впервой. На доктора никто не обращал внимания, что позволяло Гарину подробно разглядеть чернышей. Они были одеты довольно легко, но добротно, в узкие кожаные штаны из какого-то зверя и такие же кожаные безрукавки. Подпоясывались они плетёными кожаными ремнями, на которых висели деревянные молотки и тонкие каменные ножи с деревянными рукоятками. На плечах они несли кожаные мешки и знаменитые “арбалеты людей-медведей”, породившие сотни народных слухов. Это были относительно короткие арбалеты, сделанные только из дерева, с торчащей толстой стрелой. Наконечник её был длинный и широкий, как у боевого копья, выточенный из кремня и основательно вделанный в древко. Ходили мифы о пробивной способности таких арбалетов. Сам лук у них тоже был необычный, толстый, хоть и неширокий, и словно скрученный из десятка других луков. “Кабину вертолёта пробивает, как фанеру, – вспомнил Гарин слова одного лётчика. – Поэтому мы к чернышам и не суёмся. Ракету радар видит, а стрелу – нет”. Высаживать десант в районе обитания чернышей было опасно.
Протока упёрлась в берег. Черныши вывели лошадей из челнов, впрягли их в них и, понукая, похлёстывая, заставили тащить челны волоком по пестрящему алтайскими цветами лугу. Все пошли рядом. Солнце засверкало на востоке, и Гарин с грустью вспомнил, как хорошо встречал он прошлую зарю на Оби, когда плыл по своему пути, уверенный в себе, полный сил и ожиданий. Только теперь, шагая по пёстрой траве, он вспомнил, что сапоги и сумку забыл там, в бору. А в сумке – два конуса, купленных у витаминдеров.
“Как и те пирамидки… они же с Перхушей тогда тоже остались в самокате… навсегда…”
Он усмехнулся. Этот роскошный цветастый луг, восходящее солнце вдруг прибавили доктору решительности. Он остановился и громко произнёс:
– Я никуда не пойду!
Идущий за ним чернолицый подтолкнул его, но доктор стоял на месте: