Гарин заворочался, протёр глаза, нашарил пенсне, надел. Он прекрасно выспался. В ватнике и ватных штанах на сеновале было тепло.
Альбина враскачку подошла к воротам, сняла сучковатую задвижку, приотворила неровную створу ворот, выглянула. И сделала знак рукой Гарину. Он поспешил к ней.
И они вышли наружу. Брезжило утро, было слегка морозно, облачно, и падал редкий крупный снег. Перед ними громоздилась часть корявого города, слегка припорошенного снегом. Под ногами белел неровный помост. Альбина побежала враскачку, Гарин поспешил за ней. Недавно разбуженное сердце его тяжело, по-утреннему забилось.
“Неужели?!”
Альбина свернула налево, обогнула разлапистый дом и выбежала на узкий длинный помост – неширокую улицу, идущую, как заметил Гарин, на восток. Улица была пустой. Альбина побежала по ней, Гарин поспешил следом. В воздухе слегка пахло гарью. Вспомнив горящий ночной топор, Гарин оглянулся, ища его глазами, и не нашёл. Лишь слева вдалеке что-то слабо дымилось.
“Сгорел. Сожгли всю нашу работу полугодовую…”
Они пробежали улицу, Альбина замерла возле угла строения, сделала доктору знак. Он остановился позади неё. Она завернула за угол и побежала дальше извилистыми, корявыми переулками. Здесь кучами валялись пищевые отбросы, старые деревянные и каменные инструменты, обломки деревьев. Пробежав переулками, они оказались в обширном и продолжительном нагромождении дерева, камня, древесной коры, мха, лыка и куч торфа. Это было что-то вроде склада. В этих припорошенных снегом кучах проступало что-то муравьиное, куч было множество, они тянулись и тянулись. Альбина бежала между ними, её кривые ножки мелькали на фоне коряг и валунов. Бежала она легко и по-женски. И глядя на её быстрые ноги, маленький, обтянутый кожаными штанами зад, переходящий в узкую талию и широкие, покатые плечи, Гарин вдруг вспомнил о том, что пообещал этой необычной женщине.
“Ну да… ещё и это…”
Он усмехнулся, фыркнув на себя и негодующе дёрнув головой.
“Бежать – не тестикулами потрясать…”
Склады кончились, и впереди возникло что-то вроде вала, нагромождённого из поваленных деревьев. Альбина сделала знак рукой, присела и огляделась. Они услышали разговор двух чернышей. Альбина снова сделала знак рукой и осторожно поползла на четвереньках. Гарин опустился на четвереньки и неловко последовал за ней. Альбина поползла в дыру между двумя стволами. Гарин с трудом протиснулся следом. Черныши болтали где-то рядом на своём грубом языке. Альбина ползла на четвереньках так, что было ясно – она знает этот лаз. Гарин следовал за ней. Они выползли из мешанины суковатых стволов, Альбина осторожно встала и сделала знак Гарину. Хриплая болтовня чернышей осталась позади.
“Стража, видимо…”
За валом начиналось болото. За болотом в отдалении синел лес. Его вид выжал из груди Гарина что-то вроде сдавленного стона. Альбина легко и со знанием дела побежала вперёд по заснеженным кочкам, минуя воду. Местами болото замёрзло, но больше было проплешин с незамёрзшей тёмной водой. Гарин побежал за ней. Ему, большому и тяжёлому, это было непросто. Но он изо всех сил старался. И успокаивал своё колотящееся сердце.
“Она знает этот путь, знает!”
Под ногами мелькали большие и малые кочки, покачивалась спящая трясина. Гарин чувствовал ногами болото как гигантское древнее животное, ударенное сверху морозцем и погружённое в спячку. Спина его прогибалась, колеблясь и вздрагивая.
– Спит болотный кит… кит болотный спит… и не надо его будит… – шептал доктор в такт бегу и прыжкам по кочкам.
Местами маленькие ноги Альбины бежали по льду, Гарин спешил следом, и молодой лёд трещал под его чёрными ботами. Редкий снег падал медленно, крупными хлопьями, спокойный, мерный снег словно говорил: не волнуйся, всё получится.
– Господи, хорошо бы… – шептал на бегу Гарин. – Пусть болотный кит… ещё поспит…
Они бежали. То здесь, то там торчали пни, воздымались неровные остовы высохших, переломившихся и попа́давших в воду деревьев.
Они побежали по замшелому стволу огромного дерева, замёрзший изумрудный мох захрустел под их ногами. И снова – кочки, кочки, кочки с бусинками кровавых, покрытых инеем ягод.
Вдруг из-под ног Альбины шумно поднялись три утки. И рядом – ещё одна. Гарин обмер, споткнулся и закачался, замахал руками, удерживая равновесие над тёмной полыньей. Но Альбина даже не остановилась, продолжая бег. Со свистом рассекая воздух крыльями, утки понеслись под серым, пасмурным небом.
“Птичек только не хватало… птичек было здесь так мало…”
Дыша как паровоз, Гарин бросился догонять свою проводницу. Пни и лесовал участились, воды стало меньше. Подмороженная болотистая земля похрустывала, вздыхая и качаясь под тяжёлым Гариным.
“Летом тут не пройти… тут не летние пути…”
Гарин совсем запыхался, сбился и перешёл на шаг. Он давно, давно так не бегал. Почувствовав, что он отстаёт, Альбина остановилась, глянула назад. Запыхавшийся Гарин подошёл к ней. Но она смотрела назад, мимо него. Он тоже оглянулся. Древесный вал остался уже далеко позади. Погони не было. Позади раскинулось болото во всём своём чудовищном, хаотичном великолепии.
– Слава тебе, Господи! – перекрестился доктор.
Альбина побежала дальше. Гнилой, подмороженный лес лежал под ногами и вокруг. Белёсый и зелёный мох, замёрзшие семейки грибов и кусты с ягодами покрывали его.
Гарин глянул вперёд. Совсем уже неподалёку поднимался песчаный обрыв, а на нём рос здоровый лес!
Вдруг лесовал оборвался, и впереди возникла полоса тёмной водной глади, покрытой еле различимым льдом. Редкий снег слегка припорошил его. Альбина разбежалась, бросилась на живот и поехала по льду. Легко проскользив по нему, выбралась на заросшую пожухшей травой сушу.
Гарин вздохнул, снял пенсне, зажал в кулаке.
“Надо!”
Разбежался из последних сил, бросился на сразу треснувший под ним лёд, заскользил. Лёд трещал предательски. Он оказался совсем тонким! Гарин скользил, помогая руками, гребя ими по льду.
“Провалюсь!”
Но не успел он провалиться, как маленькие горячие пальцы крепко схватили его за руку, дернули, потянули – и вот, задыхаясь, уже вцепился он в спасительную траву, подтянулся. Лёд треснул, ноги провалились, но Альбина уже вытаскивала доктора на сушу.
– Господи…
С трудом он поднялся, встал на колени, загнанно дыша, надел пенсне. Маленькая женщина с шерстяным белым лицом и сапфировыми глазами была рядом. Она даже не запыхалась.
Отдышавшись, Гарин поднялся.
К обрыву уже шли, не бежали. Альбина легко поднялась по песчаному скату и застыла наверху древней фигуркой, вырезанной пещерным художником из бивня мамонта. Гарин стонал от усталости. Он стал медленно подниматься по светлому, подмороженному, но так же легко осыпающемуся под ногами песку. Стоя на обрыве, Альбина смотрела на него. Он поднимался, поднимался, наверху упал на песок и полез по нему, карабкаясь, загребая песок руками, выбрался наверх, снова упал, перевернулся на спину и остался лежать на твёрдой земле, глядя в низкое пасмурное небо, сеющее редкий, спокойный снег.
И лучше, прекрасней этого неба и этого снега не было ничего.
Придя в себя, Гарин сел. И глянул в ту сторону, откуда бежали. Там во всю ширь простиралось одно бесконечное болото с пнями и обломками деревьев. В этом безвременном, мёртвом пейзаже не было и намёка на городище чернышей, на лагерь с пленниками и ужасным столярным цехом с оморотом, на засранную утреннюю решётку, на мохнатолицых убийц со страшной колодой, на похлёбку с козлиным потрохом и на убогий “кабинет” лагерного доктора. Словно Гарин совершил побег из собственного кошмарного, до бесконечности затянувшегося сна. Болотный пейзаж скрыл всё. Это потрясало.
Гарин зажмурился. Открыл глаза. Тот же ландшафт. То же небо. Те же снежные хлопья.
Но рядом раздался живой голос. Гарин обернулся. Альбина показывала рукой на лес:
– Лес там. Ты туда идти.
Она была живой, не из сна. Стоя возле сосны, снова показала рукой на лес. И опустила руку, не двигаясь с места. Глаза её смотрели на Гарина.
“Я не имею права обмануть её”.
Гарин встал, подошёл к Альбине.
– Как твоё имя?
Она не поняла.
– Я – Платон.
– Ты докатор.
– Это не имя. Я – Платон, – повторил он, коснувшись своей ватной груди. – А ты —? – Он коснулся её кожаной груди.
– Цбюхрр, – ответила она, поняв.
– Цбюхрр? – повторил Гарин и улыбнулся.
– Цбюхрр, Цбюхрр, – запыхтела носом она.
– Цбюхрр… – Гарин положил ей руки на плечи. Даже под кожаной, обтяжной одеждой они дышали теплом.
Она стояла, но не привычно взявшись длинными руками за бёдра, а безвольно бросив их вдоль тела. Гарин дёрнул кожаный шнурок, стягивающий её кожаную рубашку. Она перехватила шнурок и быстро развязала. И не успел Гарин что-то сказать или сделать, как Цбюхрр растянула шнуровку на рубашке и резко стащила её через голову. Развязала ремешок на штанах, быстрым и сильным движением стянула их и бросила на припорошенную снегом землю. Её движения покоряли силой и быстротой.
Голая она стояла перед Гариным, затмевая собой палеозойский болотный ландшафт. Маленькая девушка, она была больше этого ландшафта.
Он не ожидал такой стремительности. Как и лицо, как и голова и шея, её субтильное упругое тело было всё покрыто белым, густым, коротким курчавым волосом. На маленькой груди одиноко розовели два соска. Широкие бёдра перетекали в искривлённые, выгнутые тонкие ноги. Между бёдер виднелся шерстяной лобок с кончиком розовой щели.
“Девочка… шерстяная…”
Он поднял её на руки. Её лёгкость и тепло поразили и сразу возбудили его.
“И она несла… меня?!”
Подошёл с ней к сосне и прижал это горячее, шерстистое тельце к холодной сосновой коре. Контраст её белого, невероятно тёплого тела с грубым, холодным и тёмным деревом был необычен, он зачаровывал.
– Какая ты… горячая…
Она, по-детски беспомощная, уткнулась лицом в его ватник.
“И она ждала этого… всю свою жизнь. Renyxa!”