Подперев щёку кулаком, Гарин смотрел на Машу.
Движения Машиного тела убыстрились, обе ноги беспокойно задвигались. Титановые пальцы стали чаще жать на ковер, голая нога застучала по спинке дивана. По телу прошла конвульсия, оно выгнулось дугой, застыло, и Маша издала глухой нутряной стон, переходящий в рычание. Голова её затряслась. Со звуком вытягиваемой пробки палец выскочил из рта, прежняя рука резко откинулась назад.
– Да-да! Да-а-а-а! Да-да! Да-а-а-а! Да-да! Да-а-а-а-а-а-а!! – прокричала Маша громко и протяжно.
Тело её выгнулось сильнее, застыло, а потом расслабленно рухнуло на диван.
Она жадно задышала, раскрыв рот. Впалые щёки её слегка заалели.
Успокоившись, она облизала губы.
– Про что мы… говорили? – спросила она, глядя в потолок.
– Про общий сон.
– Который… как слон?
– Или как мамонт.
– Нет. Как врамонт.
– Врамонт?
– Да. Как врамонт. Или как аборамонт. Или как аморамонт.
– Аморамонт? – Гарин вздохнул, сцепив руки на столе.
Он был по-прежнему спокоен. Заплывшие веками глаза смотрели тепло и внимательно.
– Да. Аморамонт, – продолжила Маша, серьёзно и пристально глядя в потолок, словно читая что-то написанное на нём. – Это же так… красиво: аморамонт. Амо-ра-монт. Амо. Ра. Монт.
Гарин улыбнулся.
– Гарин?
– Да, милая.
– Ты знаешь, что такое… Амо. Ра. Монт? – спросила она совсем тихо.
– Знаю, – серьёзно ответил Гарин. – Амо. Ра. Монт. Это наш мир. Самый лучший мир во Вселенной.