Литературными предшественниками Мартина Бирка можно назвать не только главных героев «Красной комнаты» Стриндберга или «Счастливчика Пера» Понтоппидана, но также Жоржа Дюруа, главного героя мопассановского «Милого друга». Мопассана Сёдерберг ценил и перевел немало его вещей.
Переводам писатель уделял едва ли не больше времени, чем собственным произведениям. Он познакомил шведских современников и с другими прославленными французами – уже упоминавшимся Шарлем Бодлером, Анатолем Франсом и Альфредом де Мюссе. Кроме того, Сёдерберг переводил с немецкого Гейне и Ведекинда, а с датского – Лудвига Хольберга и Йенса Петера Якобсена. По мнению критиков, переводы его и сегодня остаются образцовыми.
За несколько лет до «Юности Мартина Бирка» Сёдерберг создает произведение, которое обеспечило ему особенное место в истории шведской литературы. И это не роман. В 1898 году выходит сборник из двадцати прозаических миниатюр, которые в предлагаемом издании названы «Новеллеттки». Их предтечей можно считать фельетоны, которые автор публиковал на страницах газеты «Свенска дагбладет». Оригинальное, французско-шведское название Historietter – неологизм, изобретенный автором, – можно перевести как «маленькие истории» или «анекдоты», в общем, нечто короткое по форме и заведомо легковесное по содержанию. Однако Сёдерберг описывает обычные житейские ситуации хотя и предельно лаконично, словно недоговаривая, но с такой эмоциональной силой, что читатель невольно ищет в них чего-то большего. Эта модернистская литературная форма, одним из создателей которой был Шарль Бодлер с его «Стихотворениями в прозе», соединяющая в себе реализм и поэзию, глубину философского эссе и элементы абсурда, обретет в ХХ веке новую жизнь: ее подхватят и разовьют многие авторы ХХ века, от испанца Мигеля де Унамуно до шведа Артура Лундквиста.
В этой книге цикл впервые публикуется полностью. Отдельные его миниатюры выходили и до революции, и в СССР, однако большая часть до сих пор не переводилась. Издательству показалось интересным соединить их под одной обложкой с романом «Доктор Глас», с которым они во многом перекликаются и стилистически, и символически, и сюжетно.
Открывает цикл программный «Рисунок тушью». Зарисовка по форме, новеллеттка содержит, разумеется, социальные отсылки (незавидная доля девушек из бедного сословия, привыкших к неуважению и пошлому заигрыванию со стороны мужчин, которое принимают как должное, поскольку иного и не видели). Однако идея в этой крошечной миниатюре та же, что и в названии всего сборника: в жизни – или в предлагаемом ее изображении – не кроется никакого особенного смысла, помимо очевидного, и не стоит его искать. Верить этому или обижаться на автора за обман, подобно простодушной героине, – выбор за читателем.
Один из самых знаменитых рассказов цикла – «Шуба». В центре этой хрестоматийной миниатюры – классический любовный треугольник, а сюжетообразующая роль отводится предмету гардероба, который и во времена Сёдерберга далеко не все жители Стокгольма могли себе позволить. (Мотив отсутствия шубы зимой как важный социальный маркер появляется в произведениях писателя неоднократно, в том числе и в другой новеллеттке – «Правдивая история».) Действие «Шубы» разворачивается накануне сочельника, что как бы встраивает ее в европейскую традицию рождественских историй. Но Сёдерберг не был бы собой, если бы иронически не вывернул традиционную сентиментальную форму наизнанку. Несчастный главный герой, тяжко больной доктор Хенк, все же получает положенный на Рождество волшебный подарок судьбы и надевает великолепную шубу, и та правда приносит ему краткое мгновение счастья, да только анекдотического свойства: благодаря шубе жена принимает доктора за любовника и дарит ему минутную ласку, пока не понимает, что обозналась.
«Шубу» сравнивали в том числе с «Шинелью» Гоголя, хотя, если говорить о русской классике, то сёдерберговский грустный анекдот по своему посылу, пожалуй, куда ближе к рассказам Чехова. Всех троих, впрочем, сближает интерес к существованию (как правило, весьма жалкому) «маленького человека» в большом городе.
Миниатюры весьма разнообразны по сюжету, стилю и настроению. Это и притча, и этюд, и публицистический очерк, и анекдот, и реалистический рассказ, и даже сказка в духе Х. К. Андерсена. Две новеллеттки – как бы записи снов, то ли реальных, то ли придуманных, – «Сон о вечности» и «Кошмарный сон». Дитя своего времени, – эпохи, когда рождалось учение Зигмунда Фрейда, – Яльмар Сёдерберг не мог не ощутить всеобщего интереса к теме подсознательного. Однако у Сёдерберга даже реальность порой напоминает сон – то нелепый, то страшный, то комический. Сновидение для писателя – прием, способ заострить образ, усилить и углубить мысль, обобщить происходящее. Так, в написанном следом за «Новеллеттками» романе «Доктор Глас» заглавный герой еще не вполне сознает, что хочет убить пастора, однако во сне отчетливо видит сценарий будущего преступления. А другой его сон, о «темных цветах», полный чувственности и поэзии, мог бы с легкостью стать двадцать первой новеллетткой. Собственно, все новеллеттки – в каком-то смысле сны о жизни: непоследовательные, бросающие вызов здравому смыслу и полные подспудного экзистенциального ужаса.
Разумеется, присутствует в них и рациональное начало, и скепсис по отношению к социуму с его институтами – школой, церковью, судом, браком и общественным мнением. Да и к человеческой природе в целом, беспощадной и иррациональной. Образ школы – жестокой, ломающей человека, – впервые намеченный в «Юности Мартина Бирка», появляется и в «Новеллеттках» («Учитель истории» и «Шут»). Сёдерберг спорит с церковью и ее догмами («Осенний дождь»), иронизирует над двуличием ее служителей в частности («Таинство причастия») и демагогией вообще («Отец церкви Папиниан»). Страшная в своем натурализме «Жена трубочиста», как и «Убить», исполнены сарказма в адрес человека как такового, малодушно лгущего себе и другим, будто он добр и сострадателен. А странный «Артишок» с абсурдистскими застольными разговорами про привкус синильной кислоты отчетливо отсылает к роману «Доктор Глас».
Завершает сборник пронзительная миниатюра «Ничейный пес», в которой автор аллегорически трактует важнейший тезис своей эпохи – «Бог умер», – рассуждая о мучительности безверия и бессмысленности поиска веры.
Несомненно, опубликованный в 1905 году роман «Доктор Глас» стал самым известным и одним из важнейших в творчестве Сёдерберга. По замечанию Маргарет Этвуд, будь книга написана несколькими десятилетиями ранее, ее бы не напечатали; а несколькими десятилетиями позже провозгласили бы образцовым романом в жанре «потока сознания». Действительно, с точки зрения формы – а это дневник, который главный герой ведет на протяжении нескольких месяцев, – перед нами крайне субъективное повествование от первого лица, позволяющее создать многослойный и глубокий портрет героя. Описываемые драматические события происходят сначала в голове молодого стокгольмского врача, а затем уже воплощаются в реальности. Отчасти благодаря этой оригинальной композиции произведение и стало таким значимым для истории шведского романа.
Итак, перед нами Тюко Габриэль Глас, ему около тридцати, он – интеллектуал, эстет и вполне успешен как врач, однако печален, меланхоличен и созерцателен. Он – очередной сёдерберговский фланер-наблюдатель, влюбленный в Стокгольм и неохотно покидающий центр города. Это неочевидно для русского читателя, однако расстояния между жильем Гласа (с окнами, выходящими на кладбище церкви Святой Клары и могилу великого Бельмана), набережной Стрёммена, где герой выпивает с друзьями в ресторанчике, и павильоном минеральных вод, где происходит убийство, ничего не стоит пройти пешком. Мы следим за тем, как доктор описывает в дневнике свои встречи с пациентами, прогулки по улицам и посещение ресторанов, свои грустные ночные размышления у открытого окна. Авторская манера вплетать сюжет в сезонные изменения природы отточена здесь филигранно. Первая запись сделана Гласом в жаркой середине июня, близится любимейший шведами праздник середины лета, он же Иванов день: именно накануне Мидсоммара в голове Гласа зарождается решимость помочь своей пациентке Хельге Грегориус. В конце лета, 22 августа, он осуществляет свой замысел – в удобный момент убивает ее мужа, пастора Грегориуса, заранее заготовленной пилюлей с цианистым калием. Но день становится короче, и вместе с пасмурной осенью приходит понимание того, что содеянное не принесло ни удовлетворения, ни счастья – ни Гласу, ни той, которой он хотел помочь. Последняя запись от 7 октября – об ожидании снега, то есть замирании, если не умирании природы: «Скоро и вправду пойдет снег. Уж запахло им в воздухе. И хорошо, что пойдет. И пусть идет. Пусть сыплется».
Чувственная любовь – ведущий мотив творчества Сёдерберга, причем любовь всегда трагическая, порой неосуществленная, часто поруганная. «Я верю лишь во влечение плоти и в бесконечное одиночество души», – говорит Лидман, герой драмы «Гертруда». Заставить человека прекратить мечтать о любви – невозможно. Пожалуй, одна из самых известных цитат в шведской литературе взята именно из романа «Доктор Глас»: «Нам хочется, чтобы нас любили или хотя бы почитали, хотя бы боялись, хотя бы поносили и презирали. Нам хочется внушать людям хоть какое-нибудь чувство. Душа содрогается пустоты и жаждет общения любою ценою». Шанс стать кому-то небезразличным представляется доктору Гласу в начале лета, когда к нему на прием приходит молодая пасторша Грегориус и молит его помочь ей избавиться от супружеского насилия со стороны постылого мужа. Те краткие описания взаимодействия Гласа с пастором, которые мы встречаем в дневнике доктора, однозначны по своей оценке. Пастор лицемерен, сластолюбив и глуп. К тому же очень боится «бацилл» и размышляет над тем, как было бы практично помещать причастное вино в некие капсулы или на худой конец разливать его по отдельным сосудам. Глас сначала пытается хитростью отвадить Грегориуса от того, чтобы принуждать Хельгу к «выполнению супружеского долга», но постепенно осознает, что это бесполезно. И начинает размышлять над убийством.