Закончив курс массажа у Ану Мамы, я решила разузнать, что за салон у Шанти. Его многие хвалили. Так я и попала к Салю. Больше всего меня удивило, что он, такой худенький, оказался очень сильным. Не всякому здоровяку, делающему спортивный массаж, удается так хорошо промять мышцы, как этому изящному юноше. Правда, при этом он иной раз так страшно кряхтел, что я с трудом сдерживала смех. Туся, обычно лежавшая на соседней кушетке, утверждала, что это у него нечто вроде боевого клича, как у Рики-Тики-Тави, знаменитого мангуста из детской книжки.
К женщинам моего возраста молодые массажисты, в надежде на хорошие чаевые, обычно ищут подход со стороны секса. Салю оказался умнее. Он стал называть меня мамой. Собственно, ничего особенного в этом не было: в Индии так обычно и обращаются к немолодой женщине. Но тут это звучало как-то уж слишком интимно.
– Мама, у тебя телефон звонит, – говорил Салю и нес мне сумку с мобильником.
– Я теперь твой сын, – сказал он на второй день. – Ты – мама, я – сын.
– Вот те раз! – изумилась я. – А я думала, у меня только один сын.
– Теперь двое: он и я! – заявил Салю.
Мне тут же вспомнилась история, которую рассказывала мамина подруга Нина. В детстве (в тридцатые, стало быть, годы минувшего века) она попала в больницу. Вместе с ней лежал детдомовский мальчик лет пяти. Он все время сидел на подоконнике и поджидал супружескую пару, частенько проходившую мимо. Дождавшись, мальчик истошно орал:
– Мама-папа, купи мороженое!
Мужчина и женщина исправно покупали мороженое. А кончилось дело тем, что эта пара мальчика усыновила. Он сам нашел себе родителей.
Салю – сокращенное от Салман. Я говорила своему свежеиспеченному сыну, что во Франции его имя звучит как приветствие, типа нашего «хэллоу». А он рассказывал мне о своей тяжелой жизни. Ему двадцать, и уже пять лет он работает. Зарплата – три тысячи рупий в месяц (около пятидесяти долларов). Он – мусульманин, родом из Дели, там у него отец, мачеха и две сестры. Он один всех кормит. Одна сестра – инвалид, вторая еще маленькая. Папа безработный, а мачеха – домохозяйка. Если Салю в конце сезона, не дай бог, не привезет причитающихся семье денег, мачеха его бьет. Правда, Шанти своих массажистов кормит и поит, да и живут они прямо тут, в салоне, но все равно денег не хватает. Ведь хочется ж еще и одеться… А сейчас у него вообще появилась подружка. Русская девочка, Таней зовут…
– Мама, какой у тебя красивый телефон! – воскликнул Салю, впервые увидев мой мобильник. Мне стало неловко. Я смущенно забормотала, что вовсе он не такой прекрасный, да и вообще не мой, мой-то в Индии сломался, и друг Митя поделился запасным.
– Завтра у меня день рождения, – сказал как-то Салю, и подруга Туся весь вечер возмущалась поведением моего нового сына.
– Это обыкновенное вымогательство! – кричала она. – Нет у него никакого дня рождения, врет все, деньги из тебя выманивает или подарок. У него теперь все время день рождения будет! Или именины… Маму себе нашел, тоже мне! Просто неприлично, и зачем только он себе карму так портит…
Но Салю, как выяснилось, не врал. Весь салон знал, что у него день рождения, все его поздравляли. А я уж молчала о том, что в тот же день восемьдесят лет назад родился мой покойный дядя. Все это было странно.
И про жизнь свою он, скорей всего, не врал. Я знала, какие в Индии зарплаты у массажистов. Знала, что в семье часто работает кто-нибудь один, а остальные с удовольствием сидят у него на шее. Да и мачеха вполне могла его бить за растрату…
В общем, чаевых я ему давала очень много. По сто, по двести рупий за раз. Однажды даже дала пятьсот – столько, сколько сама платила Шанти за массаж (в Индии вообще как-то совсем не жалко денег). Туся, конечно, ругалась, но я не чувствовала, что меня обирают: в конце концов, никто ведь меня не заставляет давать такие чаевые, а Салю очень хорошо делает массаж, и он так глубоко тронул мою душу…
Когда любимая девушка Таня уехала в Россию, Салю пару дней ходил мрачнее тучи.
– Мама, я очень плохой мужчина, – говорил он.
– Почему, сынок?
– Я очень бедный.
– Не говори так! Ты такой красивый, сильный, ты хороший специалист…
– Нет, мама, я не красивый. Я плохой…
Салю показал мне фотографию: он вместе с Таней. Они были невероятно похожи друг на друга: оба веселые, хорошенькие, круглоглазые, даже черты лица схожи, только он – почти черный, а она – светлокожая блондинка. Салю дал мне телефон Тани и просил передать: он очень скучает и ждет, когда она снова приедет в Гоа.
– А ты сам-то ей звонишь? – спросила я.
– Нет, мама, что ты, это очень дорого… Мы на Фейсбуке…
Я говорила: попробую тебе помочь. Принеси мне свой диплом, ты ведь говорил, что учился в Керале. Тамошние массажисты очень ценятся в России. Я наведу справки в Москве: может, удастся пристроить тебя в какой-нибудь массажный салон. Там все-таки намного больше платят.
Салю кивал понимающе, благодарил на своем ломаном английском, но диплома так и не принес. Видимо, его не существовало в природе. В Керале не в Керале, просто кто-то его научил делать аюрведический массаж, и Салю оказался способным учеником.
Уезжая, я оставила ему кучу денег и подарила чужой мобильник, да простит меня друг Митя… А вернувшись в Москву, позвонила девушке Тане (жила она, как выяснилось, в Пензе).
– Здравствуйте, Таня! Я приехала из Гоа и привезла вам привет от вашего друга Салю.
– Ой, правда? Как он там?
– После вашего отъезда – плохо. Все переживает, комплексует, что бедный… Просил передать, что скучает и ждет вас.
– А меня так огорчало, так удивляло его молчание…
– Он просто не умеет писать по-английски. Если вы заметили, он и говорит-то с большим трудом, где уж тут писать… А на звонки у него денег нет.
– Вы знаете, недавно кто-то зарегистрировался на Фейсбуке под его именем и попросил у меня денег. Якобы срочно нужны 20 тысяч рупий. Я спросила, что случилось, а там не отвечают. Ну, я и поняла, что это не он…
– Может, и он. Нас предупреждали, что эти ребята часто так поступают: сначала любовь, а потом просят денег. Мол, мама заболела, папа попал в аварию…
Таня напряженно молчала.
– Вы поймите: это не значит, что он вас не любит. Просто они думают, что мы очень богатые, раз позволяем себе ездить в Индию, а коли так, то что нам стоит им помочь?
– Вообще, я очень рада, что вы позвонили, – сказала Таня. – Спасибо вам.
– Я попробую найти ему работу в Москве.
– Я тоже ему предлагала попытать счастья в России. Он как-то странно на это реагировал.
– Посмотрим, что можно сделать. Вы поедете туда еще?
– Я хотела бы. Только вот не знаю, как будет с деньгами…
Может статься, что с деньгами будет плохо и Таня не приедет на будущий год в Гоа. И Салю найдет себе новую Таню, Машу или Свету. И так же будет переживать, что он бедный и плохой мужчина. А возможно, Таня приедет и они опять будут две недели любить друг друга. Не исключено также, что ему надоест такая жизнь и он найдет себе богатую старую бабу, которая вывезет его куда-нибудь в Европу, в Штаты или в Россию. Сколько таких историй… Но моего индийского сына, моего хитрого и корыстного сына, моего ласкового и правдивого сына никто у меня не отнимет. Он есть, и я его люблю.
Здесь живет любовь
На коммунальном балконе отеля разгоралась очередная вечеринка. Зажигали две красавицы-киевлянки, Анжела и Лиля. С тех пор как они тут поселились, все мужское население русского Мандрема гужевалось у нас на балконе. А уж когда Лилька, отправившись с молодым человеком в Южный Гоа на мотоцикле, вернулась в гипсе, со сломанным бедром, пьянки стали круглосуточными, так как красавица теперь не ходила на пляж, а все больше сидела на балконе.
Известна поговорка: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Так вышло и у Лильки. С одной стороны, все вроде бы отлично: пьянки-гулянки, женатые любовники-олигархи, море мужского внимания… Но все-таки девушка до сих пор не замужем, а ей хорошо за тридцать. И ведь так бы, наверное, и продолжалось, не случись этого перелома. А тут, откуда ни возьмись, возник Славик. Вышел из джунглей, где снимал домик, в надежде торгануть травкой, да и забрел к нам в отель. Увидел Лилю – она стояла опершись на костыли, и ее огромные серые глаза медленно наполнялись слезами (она как раз заново училась ходить) – и пропал. Влюбился. С тех пор Славик в свои джунгли уже не уходил и, кажется, никогда не спал. Ночами сидел вместе со всей компанией на балконе, глядя на любимую и подавая ей то бокал, то зажигалку, а днем убирал ее номер, стирал, таскал с рынка фрукты и овощи, готовил салаты, жарил креветки на общей кухне. И при этом все время пел красивым высоким голосом: оперные арии, советские шлягеры, народные песни – все, что угодно… Говорил, что мама у него певица, а сам он в детстве пел в хоре.
Когда Лиля немного окрепла, Славик стал забирать ее на такси куда-нибудь развлекаться: на пляж, в ресторан, в магазины, а то и к себе в джунгли. До машины нес на руках. Особенно понравилось Лильке в джунглях: сокращаясь, переползали дорогу длинные толстые удавы, с визгом и грохотом скакали по крыше обезьяны, а иногда на ветку перед самым окном садился павлин и картинно распускал хвост… Если же они оставались в отеле, то, зайдя на минутку, я обычно заставала такую картину: Лилька полулежит в подушках на кровати, а Славик сидит рядом на полу и смотрит ей в глаза.
Был он высокий, голубоглазый, бритый наголо, весь в татуировках. В свои тридцать лет женат не был. Чем занимался на родине, в Нижнем, мы так и не поняли. Говорил, что всем понемножку, вплоть до политики. Лиля сначала смеялась и всерьез его не воспринимала, но вскоре притихла и даже сказала мне однажды, что о любви нужно судить не по словам, а по делам. Но и слова Славик, конечно, тоже произносил. Говорил, что любит, что хочет жениться, что уже сказал об этом родителям. Обещал приехать к Лильке в Киев, когда она вернется домой…