Мартин мне опять предложил выйти за него замуж. Это было в Ницце. Я сказала, что возьму время подумать, прилетела в Москву – и тут Миша мне дарит кольцо и говорит, что хочет на мне жениться. И я понимаю, что просто схожу с ума, потому что Мартин – достойнейший человек, но у меня вообще нет к нему чувств. Он симпатичный, в нем не к чему придраться, но все в нем меня раздражает. В другой ситуации – я не понимаю, как можно не полюбить такого человека, который носит меня на руках и готов дать все моим детям: любое образование, какое я захочу, причем имеет для этого все возможности. А тут Миша, который в Москве мне предлагает все то же самое. И он тоже очень обеспеченный и тоже очень крутой мужик. Например, улетаю я куда-то, меня на паспортном контроле отзывают в сторону: вот, мол, поговорите по телефону. То есть я уже в базе данных, и если я пересекаю границу, то должна с ним связаться. В общем, со всех сторон, как говорится, обложили, оба истерят и чего-то от меня требуют. Мне папа говорит: слушай, ну, ты уже выбери кого-то… И я расстаюсь с немцем.
В ноябре я вешу 38 килограммов, постоянно теряю сознание, уже не могу держать ребенка на руках, падаю. И тут моя подруга летит в Индию и зовет меня с собой. У нее тоже произошла жутчайшая трагедия, она улетает в Махараштру на реабилитацию, звонит мне оттуда: Настя, ты сейчас либо сдохнешь, либо прилетишь сюда. А я с Мишей не могу расстаться, пью в день по шесть таблеток феназепама, а без этого испытываю всевозможные панические атаки. Меня трясло, у меня шла даже не пена изо рта, а желчь. Я не могла есть, меня рвало, я пила воду, но не могла остановить эту желчь. У меня вылезли волосы, это был кошмар. И Миша уже махнул рукой и отпустил меня в Индию.
Он уже и в психушку меня возил. Психиатр сказал: знаете, надо ее срочно класть, потому что это уже не анорексия, а форменный психоз. И при этом с ней невозможно работать, потому что она блокирует любые методики психологических воздействий и, несмотря на весь феназепам, настолько ясно и рационально мыслит, настолько высмеивает все мои методики, что я не справляюсь. Такое ощущение, говорит, что это она – психиатр, но это, вы понимаете, уже шизофрения.
А мама моя с Сергеем Александровичем общается на ту же тему, он тоже разводит руками и говорит мне в открытую: Настя, у тебя началась шизофрения, потому что так контролировать и осознавать действительность, принимая такое количество антидепрессантов и седативных средств, невозможно. Но шизофрения шизофрении рознь. Есть люди, которые воображают себя Наполеонами, а есть другие. Ну, просто отклонение в психике. У тебя впервые такое отклонение произошло, когда ты решила оставить ребенка. А сейчас все это просто достигло пика, потому что у тебя не было времени пережить постстрессовый синдром от родов и от болезни ребенка, а тут ты получила новый стресс. Ты слишком сильно контролируешь свою психику. Действительно, я даже под феназепамом не могла вырубиться, спала очень чутко, просыпалась, когда слышала, что Денис плачет в соседней комнате. Плюс, он говорит, тебя не отпускает Михаил. Ты понимаешь, что тебе надо просто выдернуть себя из этой страны, отключив мобильную связь?
В итоге подруга выдернула меня сюда, в Гоа. И когда я сошла с самолета, то сразу поняла, что не буду больше пить ни одной таблетки феназепама, никаких седативных препаратов, ничего. Три недели я сидела в Ашвеме, в доме. Раза два, наверное, всего вышла за это время на пляж, потому что мне было страшно. Несмотря на то что со мной были подруга, баба Лена и Денис, паника догнала меня по полной программе, я боялась всего. Потом я тут познакомилась с человеком, который сказал, что феназепам – это очень сильный препарат, с него никто не слезает. Он не верил, что я за три недели слезла с феназепама. И вот я еще немножко тут побыла, оклемалась. У меня случился небольшой роман, приятный такой…
Естественно, Мишу я не разлюбила (чувства к нему и до сих пор есть, ничего тут не поделаешь)… Когда через два с половиной месяца я вернулась в Москву, у нас начало все по новой заворачиваться, и тут уж я поняла, что мне надо с кем-то начинать жить, и быстренько начала жить с одним человеком. Он мне не очень подходил, но я искренне попыталась создать какие-то хорошие отношения. Там тоже не сложилось – ничего страшного, по крайней мере, Миша от меня отстал, потому что ко мне не было уже свободного доступа. Правда, Денис до сих пор называет его «папа Дима», и это, конечно, не очень хорошо… Ну, так получилось…
Потом у меня пошли диагнозы с грудью, осложнения после родов, и опять начались панические атаки. Выросла шишка в груди, врачи говорили, что она, возможно, злокачественная, надо срочно оперировать. Пришлось поездку в Индию перенести с ноября на декабрь. Мне сделали операцию. Слава богу, никакого рака не оказалось, но долго не заживало, потом еще рука болела… Весь этот сезон я провела в Гоа, в Мандреме.
Когда мы с Денисом впервые сюда прилетели, ему было почти два года. Это был жутко подвижный и жутко замкнуто-агрессивный ребенок. Он никого не подпускал к себе, бросался на людей, всех выгонял: еще не мог говорить, но выгонял палками. У него были кошмарные сыпи, аллергия на все, прямо экзема: на щеках, на коленях, на локтях, по телу – шелушащиеся пятна. То количество лекарств, которым его пичкали с рождения, не могло не отразиться на здоровье. Через две недели, проведенные здесь, кожа у него стала чистой. Впервые он у нас стал спокойно спать, хоть по пять часов не орал. А когда мы вернулись в Москву, Сергей Александрович на него посмотрел – и заплакал. Я, говорит, впервые понял, что значит фактически с того света вытащить ребенка и сделать его здоровым.
Ну, и следующей осенью мы опять сюда приехали, уже и старшего, Сашеньку, взяли с собой, у него тоже были проблемы со здоровьем, и тоже здесь все у него прошло. Индия дает энергию и здоровье, мы все это почувствовали. Я сама тут психику восстановила. Индия вообще многим помогает. Люди сюда приезжают за помощью и сами же создают определенную энергетику.
Взять вот даже финансы. Ну, сколько здесь в месяц можно потратить? Даже если снять самый крутой дом, то это полторы тысячи долларов в месяц. Самый крутой байк – максимум тысяча. Ну, три раза в день есть в хороших ресторанах. Но больше 10 тысяч долларов в месяц ты все равно не истратишь! Тут просто не на что больше истратить. Здесь люди не смотрят на деньги: никто не ходит в «Дольче Габбана», никто не ездит на «мерседесах» и «БМВ». Зачем? У тебя «роял энфилд»[21]? О! Круто! У тебя джип «махиндра»? Круто! Здесь люди, по большому счету, не зависят от финансов. Ты можешь тут на тысячу долларов в месяц вполне комфортно прожить, и на 10 тысяч долларов можешь комфортно прожить, но более комфортно не получится. И тебя тут в общем-то никто не спрашивает, кто ты и что ты. Если ты хороший человек и никому не делаешь ничего плохого, то претензий к тебе не будет.
Люди ведь разные. Кто-то приезжает за йогой, кто-то – за травкой, кто-то бухает. Но все добрые и улыбаются. И никто ничего плохого про других не говорит. Здесь нет негатива, нет соперничества, нет соревнования. Здесь преобладает женская энергия, и мужчины тоже попадают в эту женскую энергию, и в них теряется мужское начало: целеустремленность, желание чего-то добиться. Она здесь не нужна, эта цель.
В другой стране, более цивилизованной, есть более дорогие дома, гостиницы, более дорогие машины, – это тебя дергает, ты к этому начинаешь стремиться. А здесь невозможно хотеть чего-то лучшего, потому что все это лучшее доступно всем. Лучшее, что может предложить Индия, можно приобрести за 10 тысяч долларов в месяц. По московским меркам это копейки, ты в Москве вообще не понимаешь, куда эти деньги уходят. А здесь десятку я даже с двумя детьми в месяц не истрачу, притом что мы себе ни в чем не отказываем. Это дает очень много комфорта. И вся обстановка тут, вся аура, вся атмосфера пронизана комфортом. Если, конечно, не обращать внимания на грязь, муравьев и комаров. Даже индусы не раздражают.
Махараджа (Александр Борисов)
Сначала я познакомилась с Сашиными произведениями, а потом уж с ним самим. Книги назывались «Все о Гоа» и «Любовь в Гоа», они продавались в ресторане «Дюнс», и за обедом я иной раз их перелистывала. Потом я познакомилась с одним из героев Сашиных книг, таксистом Маноджем, и у него узнала телефон Махараджи. Позвонила. Саша был не очень-то расположен к общению: жарко, сказал он устало – был конец марта. Но через два часа он перезвонил и пригласил меня на следующий день к себе на ужин (как потом выяснилось, нашел в Интернете мою книгу, и она ему понравилась). Я пришла, принесла бутылку хорошего вина, которое пила за ужином в одиночестве: оказалось, что хозяева дома вообще не употребляют спиртного.
В 98-м году я закончил сценарный факультет ВГИКа. Это был год кризиса, все кино остановилось, так что в этой области я так и не поработал, хотя мечта осталась. Вместо этого, после полутора лет поисков себя, я оказался в газете «Финансовая Россия», в экономической журналистике, где и проработал семь лет. С журналистикой у меня все ладилось хорошо. В 2005–2006 годах были конкурсы «Лучший бизнес-журналист России», я получал главные призы на этих конкурсах, получал свою ладонь, запечатанную в цементе, в красивой коробочке, у меня было две таких тяжелых бадьи (смеется). Но все это осталось в моей прошлой жизни.
Дело не в том, что мне не нравилось жить в России или не нравилась моя профессия. Это был мой личный, персональный, индивидуальный кризис, моя личная, персональная катастрофа, связанная, в первую очередь, с полным развалом моей первой семьи. Сын от первого брака: где-то к трем годам стало ясно, что он аутист. С супругой мы разошлись, поняв, что мы – совершенно разные люди и не можем идти по жизни вместе.
В журналистике, которая никогда мне не была близка, я настолько разочаровался, настолько пресытился ею, что больше не мог этим заниматься. Никакие призы, никакие зарплаты не могли меня заставить больше это делать – она мне стояла поперек глотки. Мне было абсолютно наплевать, кто кого поглотил, у кого какие бюджеты, как растет машиностроение, сколько автомобилей продано… Я писал об этом и думал: боже мой, неужели это кому-то интересно? Зачем я это делаю? Я видел часть нераспроданных тиражей журналов в кладовках, и у меня было тягостное чувство, что я свою жизнь провожу зря, а ведь мне всегда хотелось писать о любви, о приключениях, жить интересной, авантюрной жизнью. А вместо этого я должен писать черт-те о чем, о том, что мне абсолютно неинтересно…