– И все-таки мне очень жалко людей, которые тут живут. Это просто боль моя. Видимо, в Катманду, в отличие от других мест, есть работа, здесь крутятся туристические деньги, это их сюда и привлекает… Но это же такой удар по здоровью…
– Не переживайте за них, они сами себе выбирают такой путь. В Непале около 30 миллионов жителей, а в долине Катманду – около миллиона. Здесь больше 60 разных народностей, они живут в разных частях страны, они очень разные, существуют в очень разных ландшафтах и как-то справляются. Долину Катманду тряханет в скором будущем какое-нибудь большое катастрофическое землетрясение, все это вычистится, и опять тут жизнь заведется чистая, свежая (эти слова Надя произнесла ровно за год до сильнейшего землетрясения 2015 года, когда был разрушен практически весь исторический центр Катманду. – Авт.).
– Непальцы – какие они? Вы ведь много их встречали, наверное, и в совсем диких местностях…
– Нет такого народа – «непальцы». При том разнообразии народностей и этнических групп, которые здесь существуют, можно о каждой из них рассказывать очень долго, и все будут отличаться. Они просто объединены границами страны под названием Непал. Сейчас это федеративная республика. Ландшафты определяют черты характера людей. Горные люди во всех регионах мира немного похожи друг на друга своей независимостью, бесстрашием, открытостью, готовностью прийти на помощь, потрясающим гостеприимством (пришли люди из другой долины, шли пять дней – конечно же, надо их хорошо встретить!). Жители равнинной части Непала больше похожи на народы Индии, которые живут на таких же территориях, они – более общинные люди, в них меньше индивидуализма. Если же попытаться представить какой-то коллективный портрет непальцев (хотя это очень грубо и неверно), то в большинстве своем это люди самодостаточные и независимые, готовые постоять за себя. Непал никогда не был колонией – это довольно важно для понимания того, что здесь происходит. В них есть солидарность, которая не была убита никем, есть ответственность, есть способность к дружбе и к пониманию других людей.
Они не были колонией, но никогда не были и империей, сами никого не подчиняли себе. Они сохранили детскую непосредственность в восприятии событий внешнего или внутреннего мира, но вместе с тем гигантский опыт жизни внутри религиозной традиции (неважно, буддийской или индуистской), внутри касты, четкой и жестко структурированной семьи: большой семьи, родовой семьи, – это определяет их жизнь. Они существенно отличаются от жителей Индии, хотя на первый взгляд европейцам, которые приезжают сюда из Индии, кажется, что непальцы – те же индусы. Они другие. И какие бы трудности они ни встречали в своей повседневной жизни, как бы тяжело им ни было жить, даже здесь, в долине Катманду, они сохраняют достоинство. Даже тот бедняк, который ходит по улицам с мусорным мешком, идет с достоинством, не сетует на свою судьбу, он открыт жизни, встречает ее лицом к лицу, такой, какая она есть, не стремится никуда сбежать.
Хотя, конечно, с проникновением европейцев сюда, за последние 60 лет ум непальцев подвергся этому влиянию, и многие вещи сейчас искажаются, деформируются, подвергаются коррозии. Разрушаются такие мощные, целостные культурные образования, как, например, Верхний Мустанг, некогда закрытое гималайское королевство. Вот сейчас мы наблюдаем, как буквально на глазах, за последние пять лет, из сильного традиционного княжества оно превращается в довольно депрессивный район с какой-то странной торговлей, с какими-то странными перемещениями туристов. Есть территории, которые до сих пор еще не затронуты этим влиянием. А больше всего подверглась изменениям, конечно, долина Катманду. Непонятно, надо ли благодарить Бориса Лисаневича за то, что он открыл Непал миру… Это открытие подтолкнуло процессы проникновения западной цивилизации. Но так уже случилось, так оно и идет…
В последние пять лет сказывается влияние россиян. Непальцев активно развращают русские туристы, они дают очень большие чаевые, практически никогда не торгуются. Такая легенда сложилась о регулярных русских туристах, приезжающих с группами, – что это такой вот необычный подарок. А ведь сейчас туристов из России приезжает все больше и больше, и на глазах растет число людей, которые здесь живут подолгу.
В Катманду есть небольшая русская диаспора, состоящая в основном из женщин, живущих тут постоянно по 20–30 лет. Это люди советских традиций. А вот новое поколение, которое приезжает – оно, конечно, радикально отличается. Они не интегрируются в непальскую культуру, как правило, приезжают в качестве искателей: либо посидеть в буддийских монастырях, либо пройти курс йоги, либо прикоснуться к какой-то части этой культуры, походить по Гималаям, либо открыть здесь туристическое агентство, поработать гидом, либо просто посидеть, покурить где-нибудь в Покхаре. И таких людей становится все больше и больше. Сейчас уже никого не удивишь тем, что ты был в Непале.
– А вот эти люди, которые по 20–30 лет живут в Непале, – кто они, что их сюда привело?
– В основном это «русские жены». Эти женщины еще в советские времена познакомились с непальцами, которые учились в СССР в вузах по медицинской или по инженерной специальности (это были, как правило, знатные непальцы: тогда только люди из богатых семей могли себе позволить учиться в Советском Союзе), вышли за них замуж, у них родились дети, они приехали жить в Непал. Они живут сейчас со своими мужьями, у кого-то уже и внуки родились. Это интересное явление, потому что оно разовое, больше не повторится. Вот эта волна русских женщин, которые оказались в Катманду много лет назад, – она пришла сюда и растворилась, потому что, будучи замужем за непальцами, эти женщины рожали детей, а дети, естественно, непальцы, и этих детей признавали семьи, они оказались в касте, в традиции, и у них уже рождались свои дети, у которых остается четверть, восьмушка, одна шестнадцатая русской крови – все меньше в каждом следующем поколении, и они растворятся потом. Но русскую культуру они сюда привнесли, и говорят в этих семьях, как правило, по-русски.
Многие из этих женщин успешны в жизни. Те, что занимались врачебным делом, вместе со своими мужьями строят здесь больницы, открывают медицинские училища. Вот сейчас, например, в Биратнагаре, на юге Непала, стараниями такой семьи – Ирины и Гьяненры Карки – открывается крупный медицинский институт. Хорошие вещи они делают для страны. То есть это такая нормальная семейная жизнь с хорошей профессиональной мотивацией: что-то делать вместе, что-то давать другим.
– Непалец обычно – хороший семьянин?
– А им деваться некуда, у них традиция такая. Здесь не было института развода, да и сейчас это очень сложно сделать. В Катманду эмансипированные семьи иногда могут себе такое позволить, но это случается крайне редко, и это плохо для обоих разведенных: очень сложно потом выйти замуж или жениться, очень сложно с семьей все эти вещи разрешить. До сих пор здесь браки заключаются родителями. Городская молодежь старается сама, конечно, выбирать себе пару, но все-таки и они прислушиваются к тому, что говорят родители, и уж совсем против воли родителей идут крайне редко.
– Вам никогда не было трудно в этом обществе?
– А я никогда не была в этом обществе. Я всегда где-то рядом. Я не могу войти в эту традиционную систему отношений.
– А в монастырях вы жили?
– Да, конечно.
– Как вам этот опыт?
– Ну, как? Холодно там, высота большая, еда скудная, спать неудобно. Приходилось, перемещаясь по удаленным территориям, там, где нет отелей, останавливаться иногда на ночлег в буддийских монастырях – так, как это делается здесь многие и многие столетия. В монастырях всегда гостеприимно принимают. А находясь там, участвуешь, конечно, в монастырской жизни.
– Почему вы так резко изменили свою жизнь? Что-то не устраивало вас в той, российской действительности?
– Мне просто стало там неинтересно. Развитие застопорилось, появилось множество ограничений – к 2006 году это стало видно невооруженным глазом. Многие проекты, особенно международные, закрылись. Политическая ситуация изменилась. Дети мои выросли, встали на ноги, сами могут о себе позаботиться, родители тоже справляются. Годы моей жизни, которые я отдала развитию образования в Петербурге, уже прошли. Стало понятно, что в нынешней общественной и политической ситуации силы тратятся практически впустую. Многое из того, что было задумано, не удалось реализовать из-за изменившейся ситуации в стране…
В общем, меня не держал там никакой жизненный интерес. Наверное, то, что я могла сделать там, я сделала. А здесь – открылось пространство, через которое я тоже могу что-то делать, потому что сюда приезжают люди из России – те, что продолжают там барахтаться и месить всю эту грязь. Здесь, в Катманду, – одна грязь, там – другая. И кто знает, какая грязь «лучше»?
Не всем нравится в Гоа: Лена, Вася и Максимка
– Лена, почему вы здесь?
– Ну, потому что у меня дочь с детьми сюда приезжает на весь сезон, и, чтобы ей помочь, мы с мужем тоже приезжаем. Она здесь уже сезонов пять, не меньше, а мы – четвертый.
– Что вам нравится и что не нравится в Гоа?
– Ты знаешь, когда я тут первый раз была, то думала, что вообще больше никогда сюда не приеду. Я человек брезгливый, когда эту грязь всю увидела, думаю: господи, это ж большая помойка, ноги моей больше здесь не будет… Но на следующий год все равно приехала. А вот сейчас я уже не смотрю ни на грязь, ни на что, мне просто хорошо. Я ко всему этому просто уже совершенно по-другому отношусь. Это ведь дело привычки. Мне кажется, все, кто сюда приезжают впервые, у них такое вот неадекватное отношение, а потом человек привыкает, и его сюда тянет. Тем более что тут замечательные условия именно для маленьких детей: мне кажется, лучше климата для них нет.
– Что касается твоих внуков: ты видишь какую-то разницу в их поведении в Москве и здесь?
– Да. Мои внуки здесь ведут себя хуже: не слушаются!