Город грабили, это видно по вскрытым машинам и засыпанной снегом бытовой технике, стоящей и лежащей на улице. Видимо, началось стихийное мародёрство, а потом мародёров увидели мертвяки…
Волн мародёрства было как минимум два, но сдаётся мне, что больше. Искать тут нечего.
— Обрати внимание, какие аккуратные ряды домов и ровные улицы, — произнесла Мали. — Здесь никогда не было трущоб, а люди жили хорошо. Белые люди.
— Вот только не надо мне тут про расизм, апартеид и прочее, — попросил я её. — Я знаю обо всём этом не меньше вашего, так как ты в апартеиде не жила и жить не могла, он закончился в девяносто четвёртом году прошлого века и вообще имел место только в ЮАР.
— Это так, но ты даже… — начала искать контраргументы Мали.
— Я всё прекрасно понимаю, — прервал я её. — Определять качества людей по цвету кожи — это расизм. Я тоже определяю по цвету кожи человека некоторые его особенности. Если кожа желтого оттенка — скорее всего, у человека гепатит А или поражение печени, селезёнки, желудка, но это надо в каждом конкретном случае разбираться. Синеватый цвет кожи — у человека серьёзные проблемы со снабжением кислородом, а значит надо смотреть лёгкие. Зелёного цвета — желче-каменная болезнь или цирроз печени. Надо смотреть на людей только в этом контексте, а не приписывать им какие-то липовые качества или недостатки. Я встречал одинаково тупых негров и белых, а также видел очень умных негров и не менее умных белых. Азиаты тоже не особо отличаются: есть непревзойдённые гении, есть тупицы каких поискать. Тупость или ум — это качество ЧЕЛОВЕКА, а не расы. Вон, тот же Максимка, если его правильно воспитывать, может стать в будущем выдающимся учёным, если у него душа к этом лежит, конечно же. Так что не надо затирать мне про человеческие расы: в своей общей нелюбви я человечество на группы не делю.
Повисла ошеломлённая пауза.
— М-м-м… — протянула Берта.
Пришлось сделать такую отповедь, потому что не могу терпеть когда кто-то начинает тянуть эту песню про многие поколения угнетения и так далее. У нас вообще, благодаря действиям Алексея Михайловича, точнее утверждённому Соборному уложению 1649 года, одобренному инициированному им, ввели официальное рабство, это при том, уже многие сотни лет существовало такое явление как холопство и закупы. Последние не были полноценно рабами, но хозяину разрешалось пиздить их за провинности. А сынок этого самого Алексея Михайловича, известный как прорубатель окон и нагибатель шведов, Пётр I, ввёл подушную подать и фактически закрепил начинания своего папаши. Рабство в России официально существовало двести двенадцать лет. А после отмены крепостного права лучше не стало, ведь землю крестьянам давать никто не собирался. И если Алексея Тишайшего никто особо не вспоминает, то вот Пётр Великий считается величайшим лидером. И это последствия их прямых действий. Люди были расценены как скот, ими торговали, их до смерти запарывали плетьми за провинности, я видел это своими глазами, центаврианцы записывали всё, что могло показаться интересным даже притязательному зрителю. Больные ублюдки.
— К Чёрчу эту деревеньку, не будем тратить время, — решил я и мы поехали дальше.
С территории Анголы раньше начинался зелёный край, продолжавшийся до самой Сахары. Влажные тропические леса, минусовых температур до недавних времён тут не знали.
— Кстати, у вас впервые так холодно? — поинтересовался я у Берты, в этот момент поворачивая на улицу Мейн, ведущую к северной трассе.
— Холода начались недавно, за три-четыре дня до "обнуления интерфейса", — ответила Берта. — Сначала просто холодало, а потом пошёл снег, который не таял на земле. Температура падала и мы узнали, зачем на некоторых градусниках цифры "-20°", потом "-30°", а потом и "-40°"…
— Было очень тяжело, — вздохнула Мали. — Тебе, наверное, было легко приспособиться?
— Конечно! — засмеялся я. — Я же не человек, а цельнометаллический робот и мне совершенно плевать, пусть хоть минус шестьдесят.
— Опять шутишь? — уточнила Мали.
— Знаешь, чем отличаются люди северных регионов от людей южных регионов? — спросил я её.
— И чем же? — улыбнулась она.
— Мы одеваемся теплее, — я прибавил скорости, так как буря начала ослабевать и стало видно чуть дальше. — А в остальном почти никаких отличий. Ну и мы меньше ноем, если холодно. Нытьё от холода не защищает.
Разговор затих, мы минут двадцать ехали в тишине, а затем проснулся Максимка.
— А мы уже едем? — спросил он, пройдя к передней части салона.
— Да, едем, — кивнул я. — Ты пропустил город Уис. Но, к счастью, там было совершенно не на что смотреть, руины и снег. Как спал?
— Хорошо, — ответил Максимка. — А когда мы будем снова учиться?
— Пока едем, с тобой будет заниматься Берта, — сказал я ему. — Сейчас садись за стол, покушай, а потом занимайся математикой и айнфах-дойчем с суахили.
В программе обучения Максимки пока что есть только три предмета. Как только хорошо освоит айнфах-дойч, что для ребёнка вообще фигня, буду учить его русскому. Ещё надо где-то поднимать уровни. Как я выяснил у самого Максимки, уровень у него нулевой, а был первый до обнуления. Родители его тоже не были особо высокоуровневыми, по воспоминаниям Берты, которая их лично не знала, но несколько видела на улице. Как я понимаю, власть над городом взяли быстро. Вот разница, да? У них жопа происходила перманентно, высокая безработица, но у остальных зарплата как у нас, по доллару-полтора в день. Да что говорить, у меня у самого зарплата была двадцать тысяч рублей в месяц! Получал целых двенадцать баксов в день, если считать по последнему курсу. Это получается, что я получал в десять раз больше, чем местные рабочие в сельском хозяйстве. Вот и вся разница в уровнях жизни. Хуёво они жили, если российский врач из Мольска получает в десять раз больше, чем работяга. Да у нас минимальная зарплата в семь раз больше, чем у местных! Вот это разница…
Можно подумать, что раз зарплаты низкие, то и цены тоже. Но вот нихуя подобного, дорогие мои. Чернокожие оборванцы из голливудских фильмов — это не стремление американцев принизить негров, это у них последние лет двадцать весьма чревато, а просто суровая реальность. Безработных больше, чем спидозников, ели они не каждый день, а после Апокалипсиса выяснилось, что еда была, только не для всех. Тут обитали белые люди, потомки колонизаторов, которые владели большей частью земель. Процесс отжимания земель был медленным и печальным, так как государство не слишком прельщала перспектива выкупать участки у белых и давать их каким-то фермерам, но какие-то подвижки шли. Мали рассказала мне, что они тут половиной страны были задействованы в сельском хозяйстве, но на экономике это никак не сказывалось, а зарплаты были те самые доллар-полтора в день и то в лучшие годы. Всё шло к тому, что ангольский вариант робко выглядывал из северных джунглей и призывно манил своим чёрным пальцем. На фоне Намибии в Анголе были райские кущи: зарплата где-то по четыре бакса в день, есть бесплатная медицина, дороги строят ударными темпами, даже новые города появлялись… Но местный лидер не особо хотел перекрашиваться в красное, он сам в восьмидесятые вроде как взошёл на местный политический олимп благодаря бабкам от лидеров апартеида ЮАР, выделяемых для борьбы с красной угрозой.
Я к чему это? В Анголе повыше уровень жизни, а также технический уровень неплохо подтянут социалистическими немцами. Там однозначно больше еды и ресурсов для того, чтобы соорудить передатчик для связи с Васей. Попрошу его отложить Анголу напоследок…
Но мы сначала посмотрим, как там обстановка. Может, не понравится ситуация и мы поедем дальше. Демократическая Республика Конго была военным лагерем, в которой как в чёрной дыре тонули миллиарды долларов США, выделяемые для повышения обороноспособности страны в свете угрозы со стороны Анголы.
ДРК придётся объезжать седьмой дорогой, у них техники и оружия было раз в пять больше, чем в Намибии, причём самые свежие образцы, а не под личным контролем Босха стреляющие Ли-Энфилды времён короля Георга V.
Тут мне в голову пришла мысль, что читал когда-то новости о том, что Калашников поставляли крупнейшие в истории концерна партии оружия в Анголу. И это только то, о чём я лично слышал. А ведь одним этим они вряд ли ограничились: туда и оружие, и технику, специалистов тоже, думаю, отправляли. ЧВК всякие тоже, полагаю, обеими сторонами нанимались. ГДР и Китай могли себе такое позволить, как и США.
Блядь…
Почему мы не поехали в ЮАР? Там точно всех сожрали и не будет никаких проблем. Или в Мозамбик, он, конечно, далековато, но можно было бы попробовать.
Проклятье… Да что ж такое-то?!
— Ты чего напрягся? — поинтересовалась Берта.
— Да думаю, что совершаем ошибку, направляясь в Анголу, — признался я. — Там накануне Апокалипсиса военный конфликт назревал, пессимисты даже болтали, что Третья мировая война возьмёт своё начало в Африке.
— Ерунда, — пренебрежительно махнула рукой Мали. — К тому моменту, как всё началось, они уже воевали.
— В смысле? — я аж отвлёкся от дороги и повернул голову к Мали.
— За дорогой следи, — кивнула в сторону трассы она. — До вас, видимо, не успели дойти новости. Вечером того дня, когда всё началось, военные Конго вторглись на территорию Анголы, посчитав, что ходячие мертвые — это биологическое оружие. Их встретила армия Анголы, которая, как думаю, посчитала так же. Они воевали месяца четыре, пока их всех не съели мертвецы.
— А до вас как новости дошли? — поинтересовался я, вновь вернувшись к наблюдению за трассой.
— А мимо нас проезжало несколько машин с ангольцами и немецкими военными, — ответила Мали. — Там были одни мертвецы, которые на многих тысячах бесхозно лежащих в джунглях трупов растут очень быстро. Слишком быстро.
Так, это всё меняет…
— Тогда ладно, — пожал я плечами.
Топлива полбака. До границы с Анголой около пятисот километров, а до Луанды, столицы Анголы, почти две тысячи километров. Кстати…