Когда мне стало известно, что родная внучка Николая Александровича эмигрировала в Германию, я попросила знакомых найти ее. Не знаю, как долго они ее искали, руководствуясь туманными координатами, которые я могла сообщить, но ответа не было. Неожиданно в 2014 году спортивные физиологи из Германии (прежде всего профессор Эберхард Лоош из Эрфурта) решили издать перевод на английский язык биографии Николая Александровича, написанной в 2004 году И. М. Фейгенбергом. Я попросила их тоже поискать в Германии внучку Николая Александровича. Каково же было мое удивление, когда буквально через несколько дней я получила точные имя, фамилию, адрес и телефон Наталии Александровны с указанием, что ей уже звонили и она ждет моего звонка. Поистине «Ordnung muss sein»! О несравненная Германия, родина матери Николая Александровича, его любимая «заграница»! С Наталией Ковалевой мы беседовали по скайпу, она оказалась симпатичной моей ровесницей с таким певучим, спокойным и… немножко немосковским говором. Я знала, что она родилась в Междуреченске, там же похоронены ее родители, но где это… Поиск в Яндексе хоть каких-то видов этого места выдал печальную кучку жмущихся друг к другу многоэтажных стандартных домов среди глухой тайги…
Папа с мамой познакомились в Бердянске, когда оба работали на заводе. Мама работала токарем, а папа – художником. Не знаю, что он там рисовал на этом заводе, но, наверное, что-то рисовал. Они оба играли в баскетбольной заводской команде. Кажется, у папы до мамы был брак (эта женщина жила в Москве, но детей у них не было, звали ее Таисия Сергеевна Антонова), и у мамы тоже был брак, бездетный. Когда мне было шесть лет, мы переехали в Коми АССР. В те годы была в моде северная романтика. Да и в Бердянске были проблемы с жильем, а на Севере получить квартиру было проще. Так мы оказались в Республике Коми. Жили в небольшом лесозаготовительном поселке. Это было совместное советско-болгарское предприятие. Папа и мама оба работали инженерами в леспромхозе в поселке Междуреченске. Это был небольшой поселок городского типа, примерно 6–7 тысяч жителей, в основном рабочие из Болгарии. Они приезжали по контракту на два-четыре года и занимались заготовкой леса. Бо́льшая часть продукции шла на экспорт в Болгарию, и надо сказать, что в годы всеобщего советского дефицита в Междуреченске был «клондайк». Такой маленький островок изобилия, так как советское руководство было озабочено имиджем социализма, а Болгария хоть и маленькая, но все-таки заграница. Поэтому, чтобы не ударить в грязь лицом, снабжение было неплохо налажено. Я имею в виду финские промтовары и болгарское продовольствие. Там я и выросла, а в 1981 году окончила десять классов и попыталась поступить в Ярославский медицинский институт, но ничего у меня не получилось. Я послала свои документы и ждала вызова, но вызов не пришел. Когда я обратилась, чтобы узнать, почему нет вызова, оказалось, что мои документы были утеряны.
Чем вы это объясните?
Одна приятельница сказала мне, что Ярославский мединститут славился своими антисемитскими взглядами. Но мне как-то не хочется в это верить. Думаю, что это было обычное разгильдяйство. Так что мне пришлось быстренько документы восстанавливать, времени у меня оставалось мало, и я поступила в Сыктывкаре, столице Коми, в медицинское училище на фельдшерско-акушерское отделение. Окончила его в 1984 году и пошла работать, вышла в том же году замуж. Больше я уже не пыталась поступать никуда. В 1986 году родился сын Николай.
Вы его назвали в честь деда?
Да. Я хотела назвать его Сашей в честь моего папы, но папа попросил назвать его Николаем в честь Николая Александровича, потому что, по словам моего папы, Николай Александрович всегда мечтал о внуке. После этого я переучилась на фельдшера-лаборанта. И все последующие годы, до отъезда в Германию в 2002 году, я так и работала в Республиканском центре по борьбе с ВИЧ-инфекцией и СПИД, в лаборатории клинической иммунологии.
Почему вы уехали?
В большей степени это, наверное, личные, семейные обстоятельства. Мне этот бардак в России надоел, безысходность какая-то была. Мне и до сих пор так кажется.
Расскажите о ваших родителях. Почему ваш отец уехал из Москвы?
Папин московский период для меня покрыт тайной. По каким-то разговорам я предполагаю, что папа имел проблемы с законом, но какие конкретно, не знаю. В Москве мой папа учился в мужской школе, так как в конце 1940‐х годов в Москве школы были раздельные. Скончался он в 1997 году скоропостижно, был инсульт, а мама умерла за четыре года до него в 1993 году, но у нее был рак, она тяжело болела, последние два года ее жизни были очень тяжелым периодом в нашей семье.
Когда ваш отец уехал из Москвы? Я думаю, что году в 1958–1959‐м?
По его свидетельству о рождении, паспорт ему еще в Москве был выдан в 1954 году 126‐м отделением милиции, 8 мая. Ему было 16 лет. Так что, я думаю, он после десятого класса уехал. У меня остались в России школьные фотографии папы, где он еще в Москве в десятом классе. Мне почему-то казалось, что он был в Магадане, но это не подтвердилось.
Какое у него было образование?
Он в Коми уже окончил Сыктывкарскую лесотехническую академию заочно, и мама ее тоже заочно окончила.
Татьяна Ивановна Павлова мне рассказывала о плохой компании у папы в Москве, от которой его хотели оттянуть с помощью досрочного призыва в армию, откуда он якобы быстро вернулся назад в Москву.
Про плохую компанию и я слышала от самой Татьяны Ивановны без каких-либо подробностей. Что касается армии, то у меня другие сведения. Папа служил (с его слов) в городе Лида в Белоруссии на военном аэродроме охранником. Рассказывал, что пару раз попадал на губу с летчиками и как весело на этой губе они выпивали. Еще рассказывал, как за найденный окурок на территории части командир их поднимал среди ночи и они в полной экипировке в противогазах бежали этот окурок хоронить в лес. Папа это рассказывал всегда очень весело. Далее работать папу отправили в Бердянск на какой-то завод, где он и познакомился с моей мамой.
Он рисовал?
Он очень талантливо рисовал, но, кажется, нигде не учился, был талантлив от природы. Папа рисовал очень профессионально. И у нас дома было несколько его картин. Трудовую деятельность в Бердянске он начинал как художник-оформитель.
Татьяна Ивановна Павлова еще мне рассказывала, что когда ваш папа приехал в отпуск в Москву, то сказал: «Я не понимаю, как вы живете в этой скаженной Москве» (это он-то, коренной москвич, возмущалась она).
По поводу этой фразы могу сказать, что папа, говоря молодежным языком, Татьяну Ивановну «троллил». Шутил над ней, так как Татьяна Ивановна сама не была коренной москвичкой, хотя всегда утверждала обратное. Почему-то у нее по этому поводу был комплекс. «Скаженный» – это украинский суржик и означает сумасшедший. Моя мама в шутку использовала украинский суржик, она родилась и выросла на востоке Украины (где сейчас война), и родители мои часто в шутку пользовались суржиком. Особенно когда подтрунивали над моими украинскими бабушкой и дедушкой (мамиными родителями). Вообще папа любил подтрунивать над Татьяной Ивановной и считал, что у нее отсутствует чувство юмора. И где-то он был прав.
По словам Татьяны Ивановны, в Междуреченске ваш папа был активным противником продления аренды земли болгарам, и в него даже два раза стреляли. По ее мнению, вряд ли хотели убить, скорее попугать. Но один раз убили его любимую собаку, овчарку.
На север мы переехали, когда мне было шесть лет. Где-то в 1970 году. Насколько я знаю, болгарские лесозаготовительные поселки начали строить где-то в 1968 году. Когда мы переехали из Бердянска, они как раз на моих глазах строились, это было уже при Брежневе. Родители жили в Междуреченске все время, после того как мы переехали из Бердянска. Срок договора с болгарами закончился примерно в 1993 году, в России был полный развал, и было уже не до болгаро-советской дружбы. СССР уже не было, и от имени России договором никто не хотел заниматься. Папа действительно был противником продления договора, так как экологический ущерб был нанесен колоссальный, о чем папа не раз писал в местной газете. Про то, что стреляли, не знаю (родители могли беречь мою психику), но враги у папы были как у противника договора. Собаку действительно убили. Я с Бизоном, овчаркой, выросла, он мне был как брат. Поэтому для меня это была трагедия.
Ваш папа, как и Николай Александрович, был коллекционером моделей поездов?
Вот я нашла одно фото вагона, сделанного Николаем Александровичем. Я по просьбе Татьяны Ивановны привезла эту модель в Москву. Она обещала этот вагон кому-то передать. Почему-то у меня врезалось в память, что И. М. Фейгенбергу. Но могу и ошибаться. Жаль, если вагон потерялся. Папа мне говорил, что было три модели. Паровоз, грузовой вагон и пассажирский. У нас был пассажирский. А грузовой, я помню, был в Москве, когда еще на Щукина жили… У меня есть еще напечатанные на машинке папины стихи. Они, на мой субъективный взгляд, очень хорошие. У него их не очень много. Вот, например:
Какие-то мысли не те в голове,
Как будто бы даже не наши.
Похмелье от детства, когда отрезвел,
Тяжелое было у Саши.
Пустыми казались понятия, вдруг
Свой смысл поменяв на обратный,
Врагом обернулся товарищ и друг,
Противным стал прежде приятный.
Казавшийся честным – мошенник и плут,
Правдивый – во всем лицемерный.
Любовь – не любовь, а бессовестный блуд
Супругов, друг другу неверных.
И время летело куда-то назад,
Его идеалы развеяв,
Похмелью и в зрелые годы не рад,
А будет ли старость трезвее?