А он присутствовал?
Да, но не выступал. Глаза – не его область (вот когда вопрос был мышечный, Валя Кринский, кажется, выступал, тогда все участвовали). Наконец все кончилось. Не такие большие были семинары, часа два. И что-то Гельфанд тогда уловил в Шахновиче. В общем, мы все вышли и стоим группками – Институт нейрохирургии – Коц, я, Гурфинкель, Сафронов, группа движения, стоят отдельно глазники. Николай Александрович с кем-то беседует, чуть ли не с Фейгенбергом. Витя Лебединский. Тут выходит Гельфанд с портфелем лохматым, какие-то бабы к нему пристают, чтобы их выслушали. Рядом стоит Шахнович с красными ушами – нервничает. Мы все ждем, что он скажет. Он говорит: «Шахнович, вы – большое говно!» И ушел. Хохот стоял такой! Он усек, что тот подтасовал где-то факты, передернул.
У Гельфанда что, чутье такое на людей было?
Не только чутье, он усек. Мы же не разбирались в этом. То ли Шахнович подставил Глезера где-то, и Гельфанд молниеносно усек, очень мозги были мощные. Алик Коц хохотал тогда так, что чуть не упал, и ногами топал: «Ну, Сашка, тебя приложили». Виктор Семенович смеялся…
Прощание с Николаем Александровичем.
Тяжелые были похороны, масса народу было. Гельфанд очень трогательно читал стихи Пастернака. А у меня это такая веха, потому что я, уже уходя оттуда, вдруг познакомился с Губерманом. Он тогда писал о Бехтереве[91], о бионике[92], и как-то мы молниеносно подружились и дружим до сих пор. Я запомнил лицо Николая Александровича на похоронах. Оно было такое же, как дома, когда я пришел. Худое, очень одухотворенное лицо даже в смерти. Очень был красивый человек, у нас висит его портрет молодым, такой красивый. Такой мужик, устоять невозможно! И в высшей степени замечательный человек, без капризов и тому подобного…
Но все последние годы его знали стариком.
Я его знал стариком. Он уже кололся, был сжатый, худой. У него тик был нервный, папиросу все время в руках перебрасывал. Курил много. Он был мощный, обаятельный, рукастый. У нас в музее есть вагончик, который он сделал.
Когда вы с ним познакомились, он уже ничего руками не делал?
Я не знаю, он мне не показывал. Думаю, что нет. Запомнилось это «У меня совсем не осталось времени».
Он печатал на машинке?
Думаю, что нет, все, что он мне давал, было от руки.
Кто, по-вашему, его ученики, последователи?
Вы знаете, у таких великих ученых нет последователей. Нужно иметь гениальный мозг, чтобы быть учеником гениального человека. Кто ученик Леонардо? Это примерно то же самое. Кто мог стать учеником такого энциклопедиста? «Эпоха Николы Бернштейна»![93]
А после смерти вы как-то видели, что слава его растет?
Нет, наоборот, какое-то время был провал. А потом началось благодаря Латашу, Фейгенбергу. Они очень много сделали для популяризации.
Ну а вы же написали в 1976 году в «Науке и жизни».
По поводу учеников могу сказать, что Бернштейн недолго работал в Институте протезирования и протезостроения. Там оставались ученики Бернштейна. Например, в Институте неврологии он делал математическую обработку энцефалограммы, у нас – матобработку кардиограммы. Он делал одну-две блестящие работы, после чего его выгоняли. Приходил откуда-то сигнал сверху, ставилось открытое партбюро, актив, его сажали на стул, начинали поносить за буржуазную науку и изгоняли.
В последние годы, пока он еще экспериментировал, то судя по документам, работал в пяти-шести местах.
Был консультантом, и потом его изгоняли. Причем кто-то прицельно охотился! Потому что у нас во время этого разгрома Егоров, к его чести, многих блестящих ученых привел и сберег: Барона, главного гистолога Мавзолея Ленина и завкафедрой гистологии 1‐го Медицинского института, который невероятно продвинул нашу науку. (С ним был вечно пьяный художник, очень талантливый человек, который никогда не просыхал и рисовал его препараты, например паутинную оболочку мозга после травмы, и это продвинуло нейрохирургию травмы на десятилетия.) Потом он привел Блинкова Семена Михайловича, морфолога мозга из Института мозга. Он тоже изучал мозг Ленина, они все его там изучали. Промыслова, который был чистый химик, тоже привел Егоров. И их всех не тронули, поворчали немного, что полно евреев, но своих не тронули. Кандель в Англию на какую-то стажировку услали, Белла Яковлевна – старая дева – ушла в декрет, хотя она отвоевала всю войну. В общем, спрятал евреев. А за Бернштейном охотились, хотя он и не был евреем-то, только по отцу, а по матери немец. Я думаю, это бесчинствовали Быков, Павленко, прямой ученик Павлова, группа учеников Павлова, «клевреты великого ученого», как он называет их в статье «На путях биологии активности»[94]. Павленко нам долго обещал показать письмо самого Павлова, мы долго ждали, наконец он нам его принес, положил под стекло со словами: «Вот вы увидите почерк Павлова». Там было написано: «Степан, сволочь, накорми собак наконец!» Хохот стоял немыслимый. Он там был рабочим, а потом был лаборантом. А потом стал профессором. Ученик Павлова? Ученик! Их много там было. Они и Орбели травили. Я ходил в Политехнический слушать Лепешинскую – муж ее был коммунист, соратник Ленина, а она – биолог. Бошьян и она выступали. Она выступала за зарождение жизни. Маленькая такая старушенция. Башьян говорил, что если вирус правильно кормить, то будет микроб. Зал шумел. Ему говорили, что если еще лучше кормить вирус, то будет таракан. Кто-то пытался возражать, что это совершенно разные классы, что это то же, что сравнивать змею и слона. И ничего, они выступали часто. Я читал статью в Science еще в те времена: «Экономический вред, принесенный Советскому Союзу с помощью Лысенко». Картошку он извел. Посчитали, сколько он извел и погубил. А самое главное – он напал на саратовских ученых и извел твердые сорта пшеницы. Ее больше нет и до сих пор. Ее восстановить очень трудно, это селекция на многие годы, и мы покупаем итальянские макароны, потому что у нас нет твердых сортов пшеницы, а она была и экспортировалась. Лысенко ее уничтожил, потому что она медленнее растет. Потом он занялся помидорами таким же образом и извел какие-то элитные сорта, потом он посадил Вавилова, и погиб Вавилов. Так что Лысенко приложился солидно. А в физиологии были свои мордобойцы.
Так что, когда вы познакомились, Бернштейн уже столько навидался….
Да, он настрадался. Он не любил делиться. Вообще наше поколение, мои родители, они молчали. Говорить было смертельно опасно. К тому же было, к сожалению, недоверие, а вдруг он пойдет и брякнет, просто так, от фонаря. Семья Бернштейна, они же жили без денег, Сашка уехал и хоть как-то там зарабатывал. Я подозреваю, что он и уехал, потому что денег не было. Танька получала как учительница, что-то зарабатывала. Наталия была всю жизнь пенсионеркой.
Она не работала?
Когда-то работала, она была у него в штате. И ее отец писал: «Наташка взяла начальника в полюбовники». Есть такое письмо.
А его сын Саша, он понимал величие своего отца?
Да. Но он считал, что у него самого нет таланта, на нем природа отдыхает.
Но вы познакомились у Николая Александровича?
В основном после его смерти, или на похоронах, или потом, когда он мне привез жену. Очень был приятный человек.
Персон Раиса Самуиловна
В 1936 году поступила на биологический факультет МГУ, окончила его по специальности «биология» 22 июня 1941 года – в день начала войны. Начала работать лаборантом в одном из госпиталей Москвы, но вскоре с матерью и младшим братом эвакуировалась в Сибирь, в Уржум. Там же через несколько месяцев после приезда подала в военкомат заявление, чтобы пойти в армию добровольцем. На фронте работала лаборантом в полевых подвижных госпиталях и прослужила в звании лейтенанта медицинской службы до конца войны. Заболев тифом, встретила окончание войны на Северо-Западном фронте, в городе Кенигсберге, на пятый день после его взятия, оттуда же была отправлена в отпуск, где осенью 1945 года демобилизована заочно. Сразу после демобилизации поступила в аспирантуру в Институт эволюционной морфологии АН, в лабораторию Коштоянца, причем для поступления в аспирантуру пришлось за месяц сдать немецкий, историю партии и физиологию, которую, правда, Коштоянц принял «автоматом». Кандидатская диссертация по сравнительной физиологии была посвящена зимнеспящим животным. После защиты диссертации, проходившей в Ленинграде, Р. С. Персон осталась там работать в лаборатории Быкова. Через два года, когда дома заболел брат, пришлось вернуться в Москву, где Раиса Самуиловна стала работать редактором в «Большой советской энциклопедии». Проработав там с 1951 года до смерти Сталина в 1953 году, Р. С. Персон начала работу в Институте высшей нервной деятельности, в лаборатории Алексеева, которая в 1970 году влилась в Институт проблем передачи информации, в лабораторию В. С. Гурфинкеля. Докторскую диссертацию «Электромиографическое исследование механизмов координации движений человека при выработке навыка и утомлении» Раиса Самуиловна защитила в 1965 году, причем одну из рецензий написал Н. А. Бернштейн, а научным консультантом был Л. Л. Шик. 14 июля 1991 года Персон было присвоено ученое звание профессора по специальности «Физиология человека и животных». С 1994 года – на пенсии.
Персон Р. С. Мышцы-антагонисты в движениях человека. М.: Наука, 1965.
Персон Р. С. Электромиография в исследованиях человека. М.: Наука, 1969.
Персон Р. С. Спинальные механизмы управления мышечными сокращениями. М.: Наука, 1985.
Person R. S. Spinal mechanisms of muscle contraction control / Ed. by T. M. Turpaev // Physiology and general biology reviews. 1993. Vol. 6. Part 2.