стницы (escalateurs). Там я зараз приобрел себе, под контролем и по указаниям тети Мушки, все, что мне понадобится в дороге…
Нютик милый, родненький, как это хорошо, что ты часто балуешь меня письмами! Это для меня всегда такая радость – я не знаю, что бы я делал без них. Бывает обыкновенно так: мы все сидим за обедом в таком расположении: 1 – тетя Мушка, 2 – Леночка, которая не сидит, а все время вертится как юла, 3 – Круля, 4 – дядя Володя, 5 – Сережа, 6 – я… Ровно в восемь раздается звонок с парадного, и я стараюсь не смотреть в сторону двери: это консьержка приносит корреспонденцию. Ее вносят в столовую и кладут на место, указанное стрелкой. Д. Володя начинает разбирать, что кому, а я жду с великим нетерпением. Постепенно отыскивается что-нибудь для меня. Я делаю равнодушный вид, насколько могу, беру письмо или письма, бросаю беглый взгляд на адрес: от кого? – и кладу свою корреспонденцию рядом со своим прибором; и тут уж не могу дождаться конца обеда, чтобы приняться за чтение, убежав в свою комнату. Проглотишь сразу все, и жалею, что так мало; тогда начинаешь перечитывать медленно и с толком. Потом сажусь отвечать. Меня уж здесь поддразнивают за мою огромную корреспонденцию и остро мне завидуют. Ну, это объективное, а субъективное вот: ты душенька и прелесть, и я так мечтаю, что каждый день буду получать от тебя по письмецу! Впрочем, предстоит перерыв: я уеду из Парижа еще только через неделю, а вы вот-вот перестанете мне сюда писать, и письма будут поджидать меня в Дортмунде. Зато сколько удовольствия будет там!!
Нють мой родненький, дружок славный, сегодня что-то особенно мне тебя не хватает. Или это письма твои имеют такой талант меня разжалобивать? Мне уж что-то и Париж стал не так интересен, т. к. первые впечатления притупились, и нечего вам больше посылать. Вот пошлю завтра кофе и какао, и тогда, кажется, все. Тетя Тина посылает Сергею тоже чего-то съедобного в том же роде. Я все думаю: вот приедем мы с тобой в Париж. И начну я тогда важничать. Первым делом с вокзала зайдем в кафе, и я закажу на чистейшем парижском наречии: garçon, deux cafès crème et quat’brioches, потом заплатим, мелочи на чай оставим (здесь мелочь – 25, 10, 5 сант. – смешная, с дыркой посередине). Потом сядем в автобус и поедем в центр. Потом… да вообще потом много может быть занятного, и мы это обязательно рано или поздно сделаем. Понимаешь, совсем было бы другое ощущение, если бы можно было не только самому смотреть, но и показывать, указывать на всякие бытовые мелочи, водить к красивым видам и т. п. А так я имею меньше половины того, что мог бы иметь. Вот сегодня видел одну такую бытовую мелочь, которая меня очень умилила: школьницы выходят из школы на людной улице, пигалицы такие, 7–10 лет, а посреди улицы стоит городовой; и как только кучка этих цыплят выскочит из школы, он сейчас палочкой останавливает все экипажи, автобусы, словом, все движение – проходите, птенцы, не бойтесь![202]
…Я, между прочим, очень-очень надеюсь, что мой атлас пойдет – такое единодушное восхваление он тут встречает. Это, кажется, считается chef-d’ œuvre[203] не только в Советском, но и в заграничном масштабе. А оно бы недурно, конечно, правда, Нютик?.. Во сне, пожалуй, тебя не увижу, т. к. вообще снов не вижу совсем. Сегодня только в 1‐й раз видел, что нечаянно из Франции поехал не в Германию, а в СССР, и было очень обидно, что по ошибке прозевал германскую часть командировки! Целую черномазый морд. Доктор
Карлушенька, сегодня у меня опять горе: оказывается, и альбомчики открыток неисписанных нельзя посылать в СССР! ‹…› Ну, попрошу Аитовых, если это все вернется к ним, переслать мне в Дортмунд. Привезу уж с собой. Ты понимаешь ли, Карлик, что я сегодня получил наконец от тебя письмо!.. Ну, я очень рад, что ты, Карлушенька, здорова и бодра, наконец-то я поглядел, на что твой почерк похож! …Вот жалко, что альбомчик с химерами до вас не дошел: я выбрал поэтому самых славненьких, и посылаю каждому по штуке, а тебе 2. Это – моя самая любимая, правда, душенька?
…Карлушенька, эта химера посвящается тебе в честь твоего сурового и непреклонного характера. Завтра у тети Мушки будет обедать Longevin, я с ним познакомлюсь, а днем пойду в Сорбонну к Lauger – и с обоими буду договариваться насчет доклада. Сегодня вечером буду править переписанную статью. Начинаю работать, как видишь! Вот, кстати: тетя Тина послала Татьяне шоколаду и какао, сколько разрешается. ‹…›
Мергеша, сия есть твоя Химера, тоже, по-моему, душка. Она уплетает маленькую, тощенькую зверушку так же вкусно, как ты свой обед. Сейчас зайду на gare du Nord, посмотрю расписание, и вообще что там есть. ‹…›
Татьянушка, а это – ты сама: справа на службе, в качестве зава, а слева – дома после работы, с высунутым языком… Хочу рассказать о НОТе в Gr. Mg. du Printemps. При первой покупке тебе дают книжку с талонами, вырывают один талончик, и ты, не платя, идешь дальше. При каждой покупке в другом отделе рвут по талончику. Ничего не заплатив, уходишь и книжку отдаешь швейцару. Назавтра присылают все отобранное и счет: тут можешь платить, а не понравится или раздумаешь – отсылай назад. Это ловко… Милые вы мои ребятушки-москвичи, не сердитесь на меня, что так много посылаю вам писем: это же мое главное, основное удовольствие. Мои письма не блещут ни стилем, ни умом: это связано с тем, что я не думаю и не тружусь над ними, и не в таких настроениях их пишу. Я пишу письма тогда, когда просто хочется поболтать, без всякого усилия, что взбредет в голову. Вот я тогда и тараторю без умолку. Вот, например, это письмо. На конверте написано: Анне Исааковне; а на самом деле адресата у него два: она и Карлуша, хоть и нельзя написать обеих на конверте, а на самом деле, наверное, и для Татьяны с Мергешей что-нибудь найдется… И Gare St-Lazare и Gare de l’ Est (второй больше первого) – оба карлики по сравнению с Nord. ‹…› Попробую описать, как мы с Нютой приехали ни с того ни с сего по метро на этот вокзал.
Приехали мы с ней по линии Italie-Nord (сама по себе интересная линия, но о ней потом). Эта линия проходит мимо G. d’ Orléans[204] Gare de Lyon и Gare de l’ Est. Едем мы 1‐м классом (4-колесные вагончики, диваны мягкие), по эстакаде. На потолке вагончика расписания. Нюта поглядела и говорит: «Теперь будет G. d’ Orléans». В самом деле справа видны запасные пути, большое вокзальное здание… Стой, стой! Куда же мы едем? Круто заворачиваем и мы направо. Погоди! Наедем! И в самом деле, лезем прямо на вокзал, живехонько по виадуку через запасные пути, ближе, ближе, бух! Прямо в стену вокзала, на высоте второго этажа. Пролетели сквозь стену и остановились. И вот мы, оказывается, внутри вокзального перекрытия, совершенно сходного с Брянским вокзалом[205], только темнее и грязнее; влетели в него поперек, прямо над тем местом, где должна быть статуя Ильича, и висим под потолком, как в люльке. Нельзя эффектнее доставить публику на вокзал!..
Ну, потом переехали Сену по виадуку… и нырнули в туннель. Дальше ничего интересного до самого Gare du Nord. ‹…› Поезда приходят и уходят беспрерывно. Народишку такая уйма, что нас с Нютой совсем затолкали. Чтобы спастись, мы притворились провожающими, взяли по перронному билету (по 50 ст.) и пошли на одну из платформ. Пригородные поезда состоят из очень длинных четырехколесных вагонов с купе без коридоров… Очень смешно и неуклюже выглядит их заднее колесо, как поджатый хвост, и почему-то у 8-колесных тендеров огромные колеса, 120 см. Ну, пока мы брели по перрону, вдруг нам бросилось в глаза объявление Comp. Internationale о пульмановских экспрессах. Когда приходит из Кале Golden Arrow? В 17:35. Батюшки, а сейчас 17:30, бежим скорее встретим его! Кинулись мы, в суматохе у нас только один перронный билет отобрали, другой остался у меня для коллекции. Спрашиваем, где приходит экспресс из Лондона? Вам «пюлльман»? – отвечают. Да, да, именно! Вот пожалуйте на 19-ю платформу. Ну мы на нее и отправились поспешно. Для встречи поездов тут перронных билетов не требуется, что и вполне правильно. С опозданием на три минуты вваливается новый тип пасифика, с толстой трубой, и хвост несколько менее поджат, потолще прежнего (в общем, по-моему, в Railway Magazine у нас он есть). ‹…› Внутри: одно большое купе четырехместное, а два зала с креслами у окон, очень просторно, между креслами – столики. На столиках (зерк. стекла) лампочки в красных колпачках. Стены оранжево-красного дерева с инкрустацией. Часы под потолком. Вентилятор электрический. Вот и все. Элегантно, уютно, просто. Вылезали из вагонов разные буржуи в большом количестве, и попали сразу из своих салонов на очень темный, грязный и неуютный французский перрон. Тут мы их и оставили. В общем, занятный поезд. Ну и потом пора домой! Я поехал опять на метро, а Нютушка села в Nord-Express и укатила в Москву. Надо сказать, что метро от Nord к нам (через République, Bastille, Italie) необычайно напоминает, как и город сам по себе в этой части, путь с Курского вокзала к нам домой. ‹…› Gare du Nord – Курский вокзал. От него первым делом едем на юг, через Яузу (здесь под Яузу ныряем, именуемую Canal Martin); впрочем, и сам canal тоже ныряет под землю, как Неглинка. Но канал интересный тем, что по нему ходят баржи, и для этого он весь шлюзован. Потом приезжаем в Таганку – pl. De la Bastille. Потом на Краснохолмский мост – этот самый, просвечивающий. ‹…› Тут Рязанско-Уральская дорога – d’ Orléan, только сдвинутая поближе к реке. Потом Зацепа – pl. del’ Itali. Потом Серпуховка – Defert-Rochereau, – Калужская менее ясно выражена, но все же она явно на перекрестке Av. De Breteuil Rue de Sèvre. Тут и Inst. Pasteur, в одном из переулков Коровьего Вала. Потом Крымский Вал – boul. De Grenelle; только выставочная территория не слева, а справа от него, между Якиманкой и Бабьим городком