[206]. Потом Крымский мост – pont de Passy, и мне надо вылезать на Крымской площади. Так, по-моему, все гораздо яснее. Например: Bv. St.-Michel вовсе не Michel, а Пятницкая, Bv. Raspail – Б. Полянка. В конце (северном) бульвара St.-Michèl вы ясно увидите Чугунный и Москворецкий мост, и Кремль – Лувр, налево, на высоком берегу. Bv. Raspail – Б. Полянка приходит к Каменному мосту – Pt. de la Concorde; и Кремль – Лувр, и Александровский сад – Tuileries остаются уже справа и т. д. По-моему, это весело, и так легче ориентироваться.
Ну, спокойной ночи, ребятушки, уж очень поздно. Ни Нютушке, ни Карлуше не успею уж сегодня ответить особо; погодите, зато ужо завтра!.. Целую всех, ваш Др.!
Мои хорошие ребятушки! Во-первых, расскажу вам всем о моих делах. Я принялся за дело всерьез, и у меня уже много времени занято. Сегодня с утра поехал в Институт прикладной психологии и психиатрической профилактики, управляемый профессором Toulouse. Среди многочисленных лабораторий этого института есть лаборатория физиологии труда, которой заведует проф. Laugier (о котором я уже писал), и лаборатория психотехники, которой руководит Lahy, пришел к нему, точнее – к его старшей ассистентке (его «Татьяне») – Mlle Dagmara Weinberg, с которой перед этим списался. Вообще же надо рассказывать по порядку. В 14ème arrondissement, на rue Cabanis помещается большая квадратная территория (полверсты в квадрате), обнесенная высокой серой стеной. Это психиатрический госпиталь St. Anne, единственный в Париже клинический госпиталь для душ. больных; в нем 120 коек. Все прочие сумасшедшие Парижа содержатся в заключении, не в госпиталях, а в загородных asiles[207]; там их не лечат, а только держат взаперти. Внутри территории, справа маленькие павильоны для больных, серые с черепичными крышами, заросшие плющом; слева, после пары таких же павильонов – два трехэтажных серых корпуса. Это и есть упомянутый институт St. Anne. ‹…› Психотехническая лаборатория работает главным образом по профориентации у школьников 1‐й ступени и по профотбору – вагоновожатых и шоферов автобусов. Лаборатория в St. Anne – только центр, где делаются немногочисленные теоретические эксперименты и где обрабатывается весь материал; а материал-то собирается в многочисленных отделениях на периферии – в школах и на фабриках. Один из филиалов, трамвайный, T. C. R. P. («Transport en commun de la Région Parisienne») буду осматривать во вторник. По клинике эта лаборатория старается улавливать диагностически важные симптомы у душевнобольных и с этой целью исследует у них только время простой слуховой реакции[208] – на мой вкус, несколько бедно. Оказалось, что здесь меня и обо мне знают, и, главное, моя математическая слава «мудреного физиолога» сюда дошла. Mlle Weinberg встретила меня очень уважительно, многое рассказывала, не меньше и расспрашивала. ‹…› Потом пришел Laugier, и мы с ним тоже быстро оказались в приятельских отношениях. Он повел меня к старому классику Toulouse. В очень изящном и комфортабельном кабинете сего мудреца не оказалось, и Laugier пошел его искать. Вернулся, ведя за собой старого, плюгавого Плюшкина в каком-то засаленном шлафроке и шапчонке. Это был не водопроводчик, а сам Toulouse. По-моему, он уже дряхлый, но мы с ним чуточку поговорили и условились, что я сделаю в их аудитории публичный доклад о биомеханическом методе и его применениях. Доклад будет в четверг 31‐го утром. Вечером я уже рассчитываю уехать. О докладе будет оповещено в газетах, разосланы повестки, вывешены объявления в Сорбонне и в Concervatoire, одним словом – шик! Потом познакомили меня с черномазым «пи́кником» Lahy, который сразу предружелюбно со мной поладил, повезет во вторник показывать трамвайную лабораторию – вполне синтонический черноусый толстячок. Вчера же к обеду были у тети Мушки prof. Langevin с женой, он много болтал обо всем, только не о науке; поэтому и я его вчера не трогал, а сегодня в завтрак созвонился с ним по телефону, и он назначил мне rendez-vous в понедельник утром. Коля
Уехать в четверг мне стóит еще вот почему. В пятницу-субботу и воскресенье большой католический праздник Toussaint. Следовательно, мне есть смысл пробыть в Кельне вместо одного – два или три дня, чтобы побывать на большой мессе в соборе, посмотреть город в праздничные дни и т. д.; а к утру понедельника я уже буду в Dortmund’ е. ‹…› Уже очень поздно – половина двенадцатого, и я совсем носом клюю; посему, милый, хороший Нютик, спокойной ночи, и я тебе завтра напишу вечером длинное-предлинное письмо, в целый километр. А сейчас явно пора всем спать; поцелую всю публику. И гони их по домам: Карлушу в ее комнату-музей, Мерьгу и Татьяну в закутку, а сама – бух! в перину, моментально калачиком, и чтобы в голове тотчас же зашевелились приятные и сонные мысли: как в Ленинград поедем, как зима пройдет, как от шефа уйдешь; как шеф вовсе не шеф, а Эйфелева башня и качается на метр в каждую сторону при сильном ветре; а Париж вовсе не город, а переулок около Якиманки, и парижане его называют вовсе не Париж, а Тараскон… А на Монмартре живут жуки, большие и черные, и все сонные; они лягут и спят, спят – без конца!
С-п-о-к-о-й-н-о-й н-о-ч-и-!-!
Анютушка, роднушка, ваши письма уж прекратились, идут в Дортмунд. …Упорно говорят у Laugier об устройстве здесь филиала по биомеханике; может быть, даже пришлют кого-нибудь в Москву учиться. Во всяком случае, дорогу пробиваем! ‹…›
…Нютик, нужное дело. Поищи, Нютик, ты у меня в ящиках стола № 1 или 2 напечатанные на машинке черновики подписей к рисункам французской статьи. Они на клетчатой бумаге, помнится – на изнанке которой что-то совсем другое. Порóй хорошенько и пришли мне в Дортмунд. Затем в ящике 4, в пухлом конверте отпечатки гимновских кривых. Пришли или accelerando[209] Игумнова[210], или если его оттиска нет, то немецкий экземпляр гимновской статьи. Далее, попроси Татьяну достать в ящике № 6 анализ патологического негатива, сделанный ею, нарисовать отчетливо для перерисовки, указав период двойного шага, кривую fyH[211], и ее пришли (срочно). Коля
Нютушка, сегодня воскресенье, чудесный, ясный день, я надел твою вязаночку и вытащил тетю Мушку гулять на Buttes-Chaumont – это на краю Парижа, 19‐й Arr., оттуда, говорят, прекрасный вид. …Сергешенька, резюмирую мое впечатление от Парижа: это 1) не мировая столица (см. London & New-York), 2) не город-красавец (см. Ленинград), 3) не город шика и богатства (см. Berlin), 4) это только город-гигант. Это, в сущности, единственное, что производит настоящее впечатление. Париж нескончаемо велик (не административный, устарелый Париж, а фактический Париж). Он тянется на десятки верст, и в нем до 10 млн жителей, 200 000 авто и т. д. Это мое главное впечатление от него. Доктор
При дяде Сереже [Бернштейн С. Н.] читать с осторожностью – есть про него!! См. значок ХХ.
Мои хорошие, славные, замолкшие для меня на время ребятушки! Сегодня утром я поехал к старику Langevin на прием. Он живет при вузе, директором которого состоит, на Rue Vauquelin. C утра я отослал по почте пакет 50 × 60 мм для Анютки. Потом поехал к старцу.
Старец был очень внимателен и мил. Я не стеснялся его и потому весьма свободно выложил ему по-французски все, что мне нужно было. Показал ему атлас, в котором он, как физик, быстро сориентировался, а затем рассказал ему о трудностях (принципиальных), которые встречаются у нас на пути математического анализа и интеграции. Он очень быстро и верно понимает то, что ему говоришь (ХХ) (куда быстрее и тоньше дяди Сережи, entre nous); но, как и следовало ожидать, по этой чисто теоретической части он не сделал мне никаких указаний (это и невозможно с одного разу). Зато, что уже очень важно, и возражений не сделал, все одобрил и принял; я немножко трусил за теоретическое обоснование моментов и потому изложил ему их подробно – но все сошло гладко, ошибки здесь нет. ‹…› Мы проболтали с Langevin’ом около часа, даже больше; он разрешил прямо ему писать в случае серьезных трудностей, очень одобрил всю нашу деятельность вообще. Langevin советует «даже если пока не удается дать теорию и формулы, собирайте и уточняйте, насколько возможно, опытный материал» и дал принципиальное согласие прийти на мой доклад, если сможет.
После Langevin я пошел по Av. Gobelins на Pl. del’ Italie, которая по плану есть Зацепа, а по виду до иллюзии похожа на Калужскую площадь. То есть до того, что я прямо готов был трамваи, идущие слева, принять на Б. Она только больше диаметром раза в 1,5, но такого подобия и зданий, и сквера, и прочего я и не видывал. Maison Boulitte[212] помещается на Донской ул. с левой стороны, я зашел и заказал, чтобы выслали ихние каталоги в адрес нашей иотовской лаборатории… Днем был в городе. Мерьге купил настоящую английскую кривую трубку – не сомневаюсь, что она ему понравится, только я буду тут изредка из нее покуривать. Ну, потом купил еще кое-какой мелочи по случаю приближения отъезда, а сейчас уже зовут к обеду.
Нютушка, роднуша, сейчас вернулся с удивительного фильма Пудовкина «Вихрь над Азией». Долго не хотел идти: что, мол, за границей русское смотреть? Но впечатление необычайное. Если идет в Москве, посмотри и меня вспомни, роднуша: это лучшее художественное впечатление за всю мою поездку, пока что. Ежели разобрать, то есть слабые стороны, но в том-то и сила, что они не мешают впечатлению и не ощущаются. А мастерство экрана изумительное. Это лучше «Бронепоезда». Может быть, я стал впечатлителен, но фильм меня задел за живое…