сынок
…Татьянушка, припас тебе хороший общий вид. Здесь опять сама найди Ратушу и резной домик. Купол вдали – Schauspielhaus[291], прегадкое здание, еще хуже Рейхстага. Ходили мы сегодня с Немцовой (уж после обеда с Bethe) по всем этим местам. Уже темнело, лил проливной дождь, и все-таки было очень интересно. Вокзал находится примерно там, где я поставил крестик, но на открытке ничего не видно. Зашли в универмаг, который тут хуже Дортмундского (!), но все же игрушечный отдел занимает целый этаж. Очень странно локализованы фабричные зоны влияния: здесь, как и в Берлине, разительно преобладают Бинги[292]. А в Дортмунде и Дюссельдорфе их совсем нет. Да, еще надо написать про трамваи! Моторные вагоны обычны, а новые прицепы очень веселые внутри.
Что скажешь об этой открытке, Мерьга? Если не скажешь, что Доктор – умник, что такую после великих трудов раскопал, то уж я и не знаю. Прицепы тут устроены «по-пульмановски», то есть при планировке, как в московском трамвае, гораздо просторнее, диваны мягкие, под кожу, и между ними у окон столики. Зачем столики, никто не знает, но очень уютно. На вокзале же – 23 перрона. Интересного в магазинах ничего не видал, и книжек новых тоже не попадалось. Вообще, очевидно, у меня понемногу закрываются занавесочки. Я не утомился, но впечатлительность уже устает. ‹…›
Анютонька, знаешь ли, дружок, может быть, я смогу приехать и несколько ранее предположенного срока. В конечном счете все будет зависеть от атласа. Понимаешь, я себя очень хорошо чувствую, и настроение хорошее, но начинаю ощущать так: хорошего – понемножку. Я по природе не очень турист, и мозги уже несколько утомляются. Надо отдохнуть. Но, понимаешь, я вообще-то ничуть не устал, да и не с чего, я только говорю о впечатлительности. Опять мечтаю о домашнем очаге, о всех ваших вкусностях, к которым я за оставшийся срок постараюсь уж добавить еще. Целую крепко-крепко и 2 срочных поручения: 1) что пылесоска, и 2) что лорнетка! Убию, ЗЛОДЭЙКА! Спокойной ночи, ау! Коль
Декабрьский привет вам всем, мои хорошие москвичи! Здесь не пахнет декабрем; наоборот, сегодня совсем тепло и хоть и не ясно, но и дождя нет, а то и дело проглядывает солнышко. Вчера, бросив вам «стадо открыток», я пошел в кино на «Пата и Паташона»[293], довольно забавный, но преглупый фильм, – просто чтобы не скучать вечер. А из кино направился на вокзал и попал на интересное время (от 22:30 до 23:30), когда приходит целый пакет транзитных экспрессов. Тут найдется что рассказать, и, право же, вокзал куда интереснее кино! Во-первых, его поперечная Halle[294], от которой отходят все перроны, имеет 280 метров длины – это больше ГУМа! И вдвое шире каждой из галерей последнего. Размеры перекрытий над перронами воображайте сами или найдите в книжках. Повсюду стоят щиты с перечнями поездов в хронологическом порядке, белые для Ankunft и желтые для Abfahrt. Bahnsteig[295]. Когда я пришел, ближайший поезд был, кажется, из Голландии, в 22:36. Я поглядел на часы – 22:30. Пошел, взял перронный билет, опять подхожу к часам – 22:33. Гляжу – два огня вдали идут, приближаются. Нет, не может быть, чтобы пришел раньше времени. Смотрю, катит как раз на нужный перрон, а на часах еще 22:34. Тащит его маффеевский «пасифик», с которого скопирован наш Су[296]. Вкатился, идет все медленнее, тормозит. Вот совсем близко подъехал к тупику, все тише идет. Останавливается… Вот, зашипев, остановился. В то мгновение, как он испускал последний вздох, я повернул голову к часам: стрелка перескакивала на 22:36. Таких фокусов я и не ожидал. Я пошел на перрон и не мог уйти целый час, до того было интересно, хотя безумно трудно описать. На вокзале царит спокойное и точное движение. То и дело, то на ближних перронах, то совсем где-то вдали приходят и уходят поезда. Пассажирские, с вагонами-купейчиками, скорые – с проходными FD-Zug’ами[297], с Mitropa’ми[298]. К пришедшему транзитному скорому подбегает паровозик 1С0, подхватывает несколько концевых вагонов для перецепки и увозит. В это время, громко запыхтев, уходит пассажирский поезд с одного из соседних перронов. А вдали, на другой конец вокзала вкатываются сразу два: один со стареньким почтенным 2С0, а другой из проходных двухосных 3‐х классов, точь-в-точь как наши дачные, подают задним ходом. А наш маневровый уже вернулся опять и катит вагоны обратно к скорому составу, но одного, Голландских ЖД, уже не хватает – где-то остался. А в это время по другую стóрону пути, на низеньком багажном перроне, усердно, но не торопливо, грузят багаж из вагона на тележку; вот выгрузили, повезли 10 шагов к будочке лифта, вкатили. В будочке закрываются двери сверху и снизу, как в «Багдадском воре». А кто это бежит, кутаясь в паровое боа, на один из ближайших перронов? Какой-нибудь FD-Zug c тремя красными 6-осными «митропами» и тремя пассажирскими микстами 1–2 класса, предводимый чудовищным «пасификом». Тем временем наш маневровый подвел вагоны куда надо, сцепщик соскочил, отцепил тормозные рукава, отбил краны и ждет. Вот буфера столкнулись и сжались; он быстро натянул петлю на крюк, замкнул рукопожатие тормозных труб, и вот уже он, как белка, влез наверх и сцепляет обе гармоники. Буфера у всех немецких вагонов толстые, а у новых «митроп» совсем особенные, то есть часть с тарелкой надета, а не вдета. Иду глядеть «пасифика»: тут таких немного. Это целое чудовище, тот самый тип, которому подражает Мерклин. Он едва помещается в габарите. Вместо маленького элегантного щитка, как у 1’D’1 или 2’C, у него целая броневая защита дымоотбойников, над нею почти не возвышаются котел и толстая, но непомерно коротенькая труба. За нею сидят три совсем низеньких колпака, средний из которых вдвое шире остальных. Колесики тележки маленькие, сантиметров 85–90, а за ними высятся три двухметровые громадины ведущих колес. Будка большая, с сиденьями для машинистов, и очень просторная, так как котел почти не вдается в нее. Паровозище двухцилиндровый, и так как вес его очевидно чудовищный, то ведущие колеса заросли какими-то «плавательными перепонками» между пальцами спиц. Молчит сурово и только изредка, раз в минуту, чуть-чуть всхрапывает. Пока мы разглядывали этого страшного зверя, первый скорый поезд уже ушел и пришло два новых. Пройдем мимо. По немецким правилам первый вагон пассажирского поезда должен быть нежилой (для крушений). Вокзал тупиковый, и вот у этого скорого поезда багажный вагон на том конце; а на этом пришлось прицепить пустой вагон 3‐го класса, с боковыми дверями. Он темный внутри, и на нем табличка: Schutzwagen[299]. А дальше три красные «митропы» со схематическим орлом и трехосными тележками – один ресторан и два спальных. Их устройство внутри вы уже знаете из книжек; скажу только, что спальные внутри – из полированного розовато-ясеневого дерева. Тележки или американские, или, чаще, простые. У 4-осных новейших вагонов в большом ходу тележки с огромной базой и перевернутыми рессорами; у старых – как в России. Ну, вот вам про вокзал…
Анютушка… насчет атласа все еще ничего нет (говорят, что это может быть хороший знак), но я, Нютушка, не волнуюсь; конечно, надо будет все же стараться добиться его издания. Может быть, завтра что-нибудь о нем узнаю от Атцлера (сегодня его нету). Но спасибо, роднуля, за подбадривание, мне гораздо легче будет перенести разочарование, имея твою моральную поддержку…
Карлушенька, отвечаю на твою открытку от 26-го, вт. Ну что, припоминаешь ли Франкфурт? Я ничего не помнил с детства, кроме, конечно, вокзала, который сейчас еще вырос. Весточки, которые ты сообщаешь из дому, все хорошие и радостные (если только не лжешь). Ужасно рад, что кровать так тебе хороша. Вот бы еще пылесос к ней приспособить! ‹…›
Мергеша, вот тебе еще открытка в твоем вкусе.
Ты уж избаловался, паршивец, наверное, как пятерочник; пошли тебе в прошлом году кто-нибудь одну эту открытку – ты бы ошалел, а теперь, наверно, только отдуваешься и бранишься, когда мало! ‹…›
Моя приписка насчет возможности не клеить Цеппелин истекала из неуверенности, что он тебе понравится, и я чрезвычайно обрадован, что ты так крепко им занялся и уж даже закончил! На обратном пути новых паровозов не видел, видел лишь много рейнских мостов. ‹…› Как дела с прожиточными делами от Ильина? Не скажет ли ему Татьяна, что я по уши в долгах и отчаянии и что если он не пришлет денег, то я не пришлю ему удочку, которая уже лежит у меня в чемодане, а подарю ее здешнему мальчику Вилли.
‹…› КАК (это надо читать страшным, громким, потрясающим голосом, дико вращая глазами. Надо, чтобы дико глянул читающий и волосы зашевелились на голове его. Как Вий, должен он испепелить всех своими очами): КАК ДЕЛА С ЛОРНЕТКОЙ???? Crescendo al fff.
…Завтра поедет пакет разной импримешной муры, накопившейся за это время. Мне бы очень хотелось, чтобы моя уважаемая Анютушка, коей этот пакет послан, уселась бы в то кресло, где Мерьга сидит за обедом, положила стопочку себе на колени, чтобы не видно было, и оделила бы всех по своему вкусу, вынимая по одной за раз. Мне кажется, что так будет веселее: принять от почтальона претолстый и тяжелый пакет с Гинденбургами, расписаться, еще не зная, что там внутри, и потом всех звать, распечатывать и глядеть. По этому поводу скажу, что я вам кое в чем завидую: у вас много веселых неожиданностей от почты, и мне жалко, что, когда я приеду, и сразу кончатся и открытки, и импримешки… Совсем кончатся, точно оборвутся – оцениваете ли вы это?.. Расскажу вам про сегодняшний день. Я велел себя разбудить в 7,5 часов. …Иду на перрон – о, счастье! Поезд не D, а Е, 2,5 марки выиграли. Бегу их получить обратно и усаживаюсь в купешку дверчатого вагона 3‐го класса. Здесь в моем связном повествовании с таким увлекательным началом наступает перерыв, так как в редакцию только что поступила нравоучительная басня в прозе, очень интересная.