— На мой вкус, именно оздоровление нужно поставить во главу медицины!
— На это просто не хватит бюджета, — отрицательно покачала головой моя собеседница. — Оздоровление — штука не потоковая, оно всегда индивидуально, потому что индивидуальна биомеханика, соответственно, его нельзя сделать унифицированным. Это очень сложный способ, очень дорогостоящий, он имеет высокие требования к обучению специалиста, протяженный по временным воздействиям, да ещё и требует нескольких специалистов на одного больного.
Вот смотрите, что у меня получилось из отгрызенного у папы кусочка: нас работает трое — я, ортопед-травматолог и тренер. Три человека работают над одним клиентом. Вся работа занимает полтора-два часа, при этом зарплата такого обученного специалиста-врача достаточно высокая на рынке труда. Для государства это экономически невыгодно, и никогда оно на себя такое не возьмет.
— Сие грустно. Но закономерно. Заставить человека быть здоровым можно, только отняв у него кучу денег. Или такую же кучу заплатив. А просто так человек работать над собой не станет. Ленивая скотина!
— Да, вот так и получается. На самом деле, чтобы стать потребителем таких услуг, нужно иметь определенный склад ума, я бы его назвала инвестиционным, потому что это требует столько времени, столько усилий! И людям часто просто непонятно, зачем нужен результат такой ценой. Им нужно организоваться, приехать и заниматься несколько часов да ещё и платить за это. А результат заметен не сразу, а через месяцы или даже годы, в зависимости от тяжести случая. И в моей работе, когда я первый раз принимаю пациента, главное — не просмотреть человека, который уже смирился со своим положением и встроился в новый мир инвалидов.
— Как можно смириться с инвалидной коляской?
— Когда человек только-только сел на инвалидное кресло, он еще боец. Но через два года он уже привык к этому креслу. И к своему статусу инвалида. К новому образу жизни привык, весь его круг общения к этому моменту сменился. Зачем ему вставать с кресла? Чтобы опять всё сломать?.. Если он вдруг поймёт, что его ситуация излечима, он начинает очень страдать. Потому что он начинает понимать, сколько в здоровье нужно вложить денег, сил, времени, нужно всю свою жизнь подчинить борьбе на ближайшие годы. А он уже свыкся! Он уже смирился! Это катастрофа.
— А если это смертельно неизлечимая болезнь? Если рак?
— С раком я не работаю, у меня двигательный профиль. Вот папа работает, как он выражается, на отходах медицины. Подбирает то, от чего отказалась медицина. Он это любит, у него это хорошо получается. Я же никогда не возьму никакого онкобольного, глубокого инвалида и так далее. Потому что мои жизненные планы — это образовательная платформа для продвижения метода, а с таким больным нужно будет буквально сидеть рядом и весь процесс его восстановления полностью курировать. Вплоть до того, что периодически с ним рядом спать, потому что в периоды метаболических кризисов и перестроек, он может у тебя отъехать. Я видела, как это делает папа, он просто спит рядом со своими пациентами — рядом, на соседней кушетке. Но и его одного порой мало. Потому что иногда внимание пациенту нужно уделять каждые полчаса. Вы видели Сеню, маленького папиного сына из третьего поколения детей?..
Сеню я видел. Прикольный маленький мальчик. И удивительную историю про него мне рассказала не только Юля — Дочь Гения, но и Лена — Жена Гения. Лена как раз и является матерью этого прикольного Сени, которому упала на палец тяжеленная железяка. И размозжила палец. Вдрызг. Палец под ампутацию. Причем ампутацию срочную, иначе — гангрена.
Но Блюм же — творец чудес и гений в чистом виде! Мог ли обожатель семейных ценностей допустить, чтобы у его сына не было пальца, пусть даже вся медицина настаивала бы на немедленной ампутации, чтобы спасти жизнь всему организму? Не мог и не допустил.
Раздавленный палец кое-как собрали и зафиксировали бинтом. А дальше началась эпопея. Потому что вопрос, умрёт палец или нет, вставал каждые полчаса. Иными словами, приходилось его тревожить, не давая умирать, каждые тридцать минут. Принцип тот же: внешний привод, то есть шевеление, раскачивание пальца с целью создания искусственного кровоснабжения, дабы шли обменные процессы. Каждые полчаса — днем и ночью. Круглосуточно. Вся семья, которую проинструктировал Блюм, включилась в это дело — папа, мама, няня… Через две недели пальчик откачали. А когда окончательно сняли бинты, ещё какое-то время на пальце оставались свищи, через которые выходили мелкие осколки кости. Сейчас палец чувствует себя хорошо и даже гнется, как ему и положено, во всех своих сочленениях.
Это не значит, что Блюм принимает с травмами. Это просто иллюстрация возможностей метода. А также того факта, что в самых исключительных случаях Блюму приходилось ночевать с клиентами и буквально откачивать, вытаскивать, выталкивать их с того света, когда те начинали уходить, вручную запуская и разгоняя их метаболические котлы. Обычно этим занимаются в реанимации, вгоняя в клиента дозы лекарств, искусственно вентилируя ему легкие или шарахая электричеством по сердцу, чтобы его запустить. Беда только в том, что в реанимации клиент лежит практически неподвижно, и это его медленно убивает. Трогать своего клиента реаниматологи не дают, хотя прекрасно знают, что за две недели неподвижности он отечет, «зацветёт», его начнут одолевать бактерии, борясь с которыми врачи начнут пичкать тело антибиотиками. И через пару месяцев такого спасения из реанимации вывезут овощ со спастикой и глубокой дистрофией, с которым потом намучаются врачи ЛФК. А почему бы не пустить в реанимацию «врачей-шевелителей»? Но не положено. Так устроена система.
Кстати, была в жизни Блюма и такая история, когда всё-таки вывезли ему из реанимации человека на каталке прямо с системой жизнеобеспечения под крики врачей: «ой-ой, что же вы делаете!» Но об этой истории в другой раз…
Глава 6. Эпоха Блюма
Человек — резиновая груша с достаточно вязкой жидкостью, внутрь которой вложена другая резиновая груша с жидкостью, а в той — ещё одна и ещё одна. А рядом с той вложенной грушей есть и другие груши разного размера, и вся эта странная «матрёшка» с гроздью вложенных и смежных полостей пронизана жестким и полужестким каркасом, а также системой трубок, подающих жидкость. Причем часть трубок оснащена клапанами, то есть имеет одностороннюю проводимость. Вот как можно представить себе каждого гражданина. Довольно непростая топология, согласитесь. И чтобы добраться до нужного места в глубине, надо снаружи в правильные места нажимать и нужные слои смещать, транслируя воздействие через полужидкие упругие среды, при этом тонко чувствуя ответ. Для передачи воздействия используются руки, рычаги, грузы, давилки, подкладки, прокладки, внешние нагрузки, нетипичные оси вращения конечностей (не совпадающие с суставами). В общем, без поллитра не разберешься. Можно ли этому научить?.. Да смотря кого! Если вы Паганини, сыграете на отличненько. А если тракторист бесчувственный, сломаете тонкую скрипку пролетарскими мозолистыми пальцами. Кстати, пальцы, как я уже говорил, у Блюма вполне пролетарские. Лапищи! Зато душа нежная. Ранимая и трогательная. Порой закрывающаяся от грубого неблагодарного мира идеальным отражателем здорового цинизма.
Блюм — Паганини от медицины, а кругом — одни трактористы. В огромном количестве этих «трактористов» от медицины я наблюдал в отечественных поликлиниках, каковые не зря называют кладбищами для врачей… Но ведь и юному Паганини нужно было сначала научиться играть на скрипке, не так ли? Как учился играть на организмах Блюм? Как пришел к этому? Как Блюм стал Блюмом? И что есть Блюм как явление?
Говорить о прошлом он не любит, а меня как раз оно и интересовало: откуда, из каких крупиц сложилась его система, из каких закромов он достал понимание процессов — столь далекое от понимания привычной медицины?
Оказалось, как это обычно и бывает у потомственных костоправов, дело тут в наследственности. Это не блюмово мнение. Это я так считаю. Современная наука под названием генетика учит: все наши признаки имеют генетическую подоплёку — и физические, и психологические. Цвет глаз, длина ног, доброта, музыкальный слух, умение высоко прыгать, любознательность, рисковость, склонность к той или иной политической ориентации, заточенность на крепкую семью или, напротив, ветреность, вероятность раннего рождения потомства или, напротив, рождение оного в более зрелом возрасте, интеллект и другие признаки задаются нашей конструкцией и шлифуются воспитанием. Склонность чувствовать другого, понимать язык человеческого тела — свойство из того же ряда. И так же передается по наследству, как и другие свойства и признаки.
Ну, вот и в роду Блюмов этот талант присутствовал как по папиной линии, так и по маминой. Само провидение заставило его стать врачом, хотя Блюм был с небесами поначалу не согласен. Он готовился к поступлению в Политех. Но автобус проехал одну остановку, остановившись прямо перед входом в медицинский, и юный Евгений с новеньким аттестатом поднялся по его ступеням и сдал аусвайс в мед. Хотя ехал, повторюсь, в Политех.
И знаете, каждый раз, когда я спрашивал его, почему так случилось, он мне что-то отвечал. И каждый раз этот ответ на отмазку не тянул. Настолько, что я даже запомнить все варианты не мог. Потому как это была чистой воды рационализация — попытка словами объяснить то, что словесному объяснению не поддается, поскольку идет из таких глубин океана психического, что мне даже на батискафе нырять туда страшно.
Ну, в самом деле, не засчитывать же за рациональный ответ тот простой факт, что «автобус проехал одну лишнюю остановку и поэтому я сдал документы в медицинский…» Тем паче, что к экзаменам в медицинский юный Блюм не готовился. Склад его ума совершенно технический, отсюда и Политех. Но то, что крылось внутри его и потом вылилось в слова «медицина — это дело жизни», заставило юного болезненного мальчика тогда подняться по ступенькам меда и сдать туда новенький аттестат зрелости… Кстати, вам никогда не резало слух это название — «аттестат зрелости», полученный в столь юном возрасте? Откуда взяться зрелости в 17 лет? Только импульсивные поступки, идущие изнутри, без толкового объяснения причин.