А плохой врач, который лечит, но не вылечивает, может жить за счет того, что он очень хороший человек — добрый, мягкий, приятный и душевный, всегда выслушает, утешит, выпишет обезболивающее, посочувствует. Он дружит с больными, и им неудобно отказать ему в желании их полечить.
Кстати, на то же самое можно посмотреть и со стороны лечебных методов, которыми пользуются врачи. Они ведь тоже бывают хорошие и плохие. Что имеется в виду? Что такое хорошие лечебные методы? Это методы, которые не имеют побочных действий. А плохие методы — у которых есть побочные действия. Так вот, хороший врач тот, который плохими методами может причинить минимум вреда. А плохой врач — который даже хорошими методами умудряется накосячить.
Если бы мне нужно было лечиться, я бы пошел к плохому угрюмому врачу — он неприятен в общении, он берет дорого, штаны последние снимет — но он вылечит. А бесплатная государственная медицина, даже если встретит меня как сочувствующий и дружелюбный доктор, пусть идет лесом: я себе дорог, я себе нужен.
Отсюда возникает вопрос мотивации — что первично в выборе профессии: мальчик хочет стать врачом, потому что нравится лечить, или он хочет деньги большие зарабатывать, как в Америке, где врачи — одно из самых зажиточных сословий?
Деньги — это одно. Любовь к профессии — другое. Если ты так любишь процесс, что для тебя деньги не очень важны, их тебе никто платить и не будет. А зачем, если тебе сама работа в радость?
Если же человек сделал выбор профессии из-за денег, он выберет ту медицинскую специальность, где деньги заработать легче. И ту страну, где за то же самое больше платят…
Я не во всём и не всегда соглашаюсь с Блюмом. У меня на какие-то вопросы своя точка зрения, у него… А у него нет точки зрения! Вместо неё у Блюма философская конструкция, которая похожа на счетверённый пулемет и выглядит так:
— Когда человек рождается, перед ним открыт мир. Потом этот мир сворачивается до кругозора, кругозор до угла зрения, а угол зрения постепенно вырождается в точку. Точку зрения. Поэтому если вы спросите меня: «А какая твоя точка зрения?» — я честно отвечу: «Да никакая!»
Из этой штуковины Блюм расстреляет любого, кто приблизится к нему на расстояние выстрела. У Блюма и правду нет точки и угла зрения. Вместо угла зрения у него сектор обстрела. И точка открытия огня.
Прекрасная позиция! Отличная установка! Я, пожалуй, себе такую же куплю…
Но возвращаясь к теме, скажу: в одном я с Блюмом твёрдо согласен — когда он говорит о необходимости замены Родины с большой буквы на место жительства. И в особенности это касается врачей. И в особенности — врачей хороших.
Медицина интернациональна. Это общечеловеческая ценность. Она вне политики и вне государственных границ. Недаром даже во время войны во врачей стрелять запрещено международными конвенциями. А раз так, требовать от врача какого-то местечкового внутриграничного патриотизма глупо. Тем более от Блюма. Такие орлы в неволе вообще не размножаются. А не будь он орлом, разве воспарил бы так высоко?
Собственно говоря, Блюм с этим и не спорит:
— У меня профессия мирная. Я даже голосовать не хожу. Зачем врачу голосовать? Ты мне другое скажи — остаемся или уезжаем? Я уехал, теперь живу в Испании. И бесконечно рад, что в свое время в Барнауле проехал случайно одну остановку и поступил вместо политеха в мед.
Тогда он сделал это совершенно неосознанно, благодаря странному случаю. А теперь выбор между точной наукой и медициной — наукой неточной (да и наукой ли вообще?) объясняет так:
— Я считаю, что медицина должна когда-нибудь стать точной наукой. А пока это схоластика. Медикаментозная медицина. Где лечит не врач, а таблетка. Врачу нужно только знать, что прописать по протоколу…
А вот Блюм лечит вне протокола. И как верно заметила его дочь, работает на «отходах медицины», подбирая самых состоятельных клиентов, потому что, имея уникальное предложение, имеет смысл работать только в самом верхнем сегменте рынка — среди наиболее платежеспособных клиентов: всё равно одного Блюма на всех не хватит. Значит, надо отсекать лишнюю аудиторию финансовыми барьерами. И делать эти барьеры ровно такой вышины, чтобы времени хватило на всё — и на просочившихся сквозь барьеры клиентов, и на семью. Когда-то в королевской клинике Англии он пахал по 12 часов. Прошли те времена. Наступила эпоха углубления в себя.
— Сейчас для меня главное — процесс самосовершенствования, самопознания, самоудовлетворения.
— А семья при этом на первом или на втором месте?
— Семья внутри. В самолёте когда летишь, там тебе говорят: маску одеваешь сначала себе, потом ребенку. Это правильно. Если не спасешь себя, не спасешь и других. Поэтому сначала я забочусь о себе, потом о близких, а до остальных — когда очередь дойдет.
Я обещал рассказать читателю и даже начал с этого главу, как Блюм дошел до жизни такой, как он стал Блюмом, про его истоки и корни, но слегка отвлекся, уйдя в притчи и взгляды Блюма на медицину. Однако расстраиваться не нужно! До глубин прошлого я ещё доберусь, и торопить меня не стоит, это чревато: перепрыгивая через ступеньки, можно поломать то, чем прыгаешь. Поэтому я сейчас осторожно иду против реки времени и, преодолевая её плавное течение, остановился неподалеку от того момента, когда Блюм принял для себя судьбоносное решение — в каком направлении двигаться в медицинском поле.
— Перед многими врачами встает этот вопрос — куда идти дальше? Ну, закончил ты институт, это первая ступень. Прошел интернатуру, получил доступ к телу. А дальше что бы будешь делать с этим телом? Чего ты вообще хочешь от жизни? После получения дипломов все мои сокурсники с низкого старта побежали вверх по карьерной лестнице. Бегом рванули. Куда? А кто куда! Тут надо представить себе цель. Если эта цель — стать ученым, мировым светилом, ты должен четко представлять, сколько ступенек должен пройти, прежде чем попасть на ту, откуда тебя будут слушать.
И лучше, конечно, пройти самым коротким путем. У хирурга таких ступеней — охренеешь! У терапевта их ещё больше, до шестидесяти лет будешь по этой лестнице лазать, и тебе доброго слова никто не скажет. А есть направления, где сплошь белые пятна и черные дыры. Они всегда находятся на стыках наук и дисциплин. Там совсем мало ступеней, там непаханое поле. Начинаешь анализировать и вдруг видишь — на стыке медицины и спорта ничего нет! Врачи не знают спорта, спортсмены не рубят в медицине. Второй подобный стык — медицины с точными науками. Ещё один — стык медицины с биологией, мы же все животные.
Я свой выбор сделал. Я работаю руками. Нормальный врач никогда не выйдет из-за стола и не станет работать руками. Поэтому меня многие спрашивают: ты же профессор, как ты можешь опуститься до рукоделия, массажистом ведь может работать человек со средним образованием. Они путают массаж с тем, что делаю я. Это как с шахматами. Спроси начинающего: ты, мальчик, в шахматы играть умеешь? Умею, дядя!.. Спроси гроссмейстера, и он скажет: умею!.. Но это разные уровни игры, хотя и тот, и другой фигурки двигают вроде бы одинаково. Но у меня — не массаж! Совсем не массаж! Я при внематочной беременности, когда яйцеклетка имплантировалась в трубе, ударом могу ее оторвать. Потом смотрим на УЗИ, а она в просвете матки. Я её отслоил! И это на обычный удар не похоже. Потому что руки от тела я не отрываю. Бью всем телом. Под определенным углом. Фокусируя удар куда нужно. Я сначала разработал этот удар в голове, потому что хорошо знаю матчасть. Потом начал тренироваться. Семь месяцев тренировался. На седьмом начало получаться. И то с правой руки могу, а с левой не получается. Хотя у меня обе руки ведущие — молоток держу в правой, в теннис играю левой и бреюсь левой.
Но для того, чтобы творить такое, мне самому через очень многое пришлось пройти, например, разобраться с онтогенезом — нужно же было понять истоки вертикализации, как человек пришел к прямохождению, зачем возник четвертый изгиб позвоночника и как это отразилось на внутреннем метаболическом котле…
Медицина — та область, о которой Блюм думает постоянно:
— У врача всегда есть выбор — пойти работать в государственную контору, где платят меньше, но гарантий больше. У государственной карьеры очень много плюсов — самому думать не надо, за тебя все решат: как тебе одеваться, как вести себя с пациентом, что ему прописывать, согласно протоколам. Если он помер, ты не виноват: лечил по протоколу! Не ты этот протокол придумал, не тебе и отвечать! Твоё дело маленькое — посмотреть анализ, прописать таблетку. Как их принимать, в инструкции тоже написано. Поток! Конвейер!.. А я — кустарь-одиночка. Это мой выбор. Самому возглавить институт — жизни не хватит, локтей не хватит. Поэтому я ушёл туда, где меньше толкотни и короче путь наверх — в частную медицину, в частную науку и в белое пятно. В те болезни, которые не может излечить государственная медицина.
Медицина официальная — это пассивные методы, с клиентом там обращаются как с куклой: его лечат, а он лечится. Методы стандартизованные, и пациенты там все на одно лицо, стандартизованные, только по весу различаются.
Медицина официальная жизнь спасает. А я занимаюсь восстановлением здоровья. Жизнь — бесценна. Поэтому медицина бесплатна. А здоровье — роскошь. Поэтому я беру деньги. Ну, а то, что у меня люди попутно от болезней избавляются, так это побочный эффект. Моя формальная адресация — к процессам физиологического восстановления. Могу я начать парализованного оздоравливать? А кто мне запретит? Ну, а то, что он потом встал и побежал — это извините, позитивный, но побочный эффект.
Если речь идет о жизни и смерти — тогда вам на стол к хирургу. Он вам с удовольствием чего-нибудь отрежет. И вот мы уже имеем минус ткань, минус кусок организма. Теперь организму нужно эту дыру заделать. А если химиотерапия? Да это же войсковая операция с применением химического оружия на своей территории! Ну и что бедному организму после всего этого остаётся делать? Жизнь ему сохранили. Качество жизни — нет. А я как раз и занимаюсь качеством жизни. Заряжаю человека, как батарейку. А это возможно только активными методами. Движением! Так устроен человек, что заряжается он только при движении. Недаром утренняя гимнастика называется зарядкой. Но для того, чтобы лечиться активными методами, у человека должно быть много времени. Время — эт