— Так что вы делали конкретно в медицине, работая в торговле?
— Тогда это называлось костоправство, потом это стало называться мануальной терапией.
— Этому в медицинских институтах не учат.
— А для этого не надо учиться, для этого надо иметь нужный склад ума и способностей. Я просто вырос в этой среде. У нас дома все этим занимались — бабушка, дедушка…
— Они были костоправами?
— Не в обычном представлении. В нашем понятии костоправство — это очередь страждущих, стол и бабка, которые хреначат народ из очереди на этом столе беря за это рубли. У нас было не так.
— А у вас, стало быть, это было эпизодически и не поставлено на поток? — спросил я. И не угадал…
— Это ни в коей мере не было эпизодически. Но это ни в коей мере не было поставлено и на поток. Это было решением каких-то внутриклановых проблем — на уровне семьи, на уровне внуков…
— А их кто учил — деда с бабкой?
— Я не знаю. Понимаете, тогда этот вопрос вообще не стоял. В те времена мною это воспринималось совершенно естественно. Тем более бабушка всю войну проработала медсестрой в военном госпитале. Могла оттуда набраться. А у деда свои представления обо всем этом были. Насколько глубокие? Ну, настолько, что нам никогда не дали ни одной таблетки в детстве.
Понимаете, это сейчас, на фоне огромной фарм-индастриал-медицины, такое смотрится странно, потому что другие привычки уже выработались у народа. А тогда, в послевоенные годы, в далекой провинции, где в ссылке перемешались народы… Вот сегодня в Индии где-нибудь подверните ногу или пораньтесь — и вам любой человек с улицы поможет или скажет, какую траву приложить, что сделать. У нас это тоже редуцированно осталось в виде совета приложить подорожник к ранке. Потому что во времена, когда нет вокруг современной медицины, вправление вывихов, смещений, извлечение инородных тел, вызывание поноса и рвоты, снятие судорог, знание о каких-то растираниях после ударов — это всё было естественным знанием, растворенным внутри самого народа. Тебе бабка лучше вывих вправит или заговорит от фурункулов, чем врач. Она же и роды примет. Не было врачей, не было его величества Таблетки. А выживать было надо… У ребенка припадки. Что-нибудь пошепчут, голову подкрутят. И это все воспринималось естественно.
— Так. С бабкой вашей ясно, она хоть какое-то отношение к медицине имела — работала медсестрой в военном госпитале. А дед? Он кем работал?
…Дед Блюма был начальником кузнечно-прессового цеха. И это обрамление выглядит совершенно прелестно, учитывая одну историю, которую рассказал мне Блюм. В этой истории его кузнечно-прессовый дед посрамил всю советскую медицину, сделав со своим внуком то, чем потом будет заниматься всю жизнь сам Блюм — сработал на отходах производства. То есть спас внука тогда, когда его не могла спасти целая медицина.
Было так. Лет в пятнадцать Блюм сломал руку. Оскольчатый перелом. Полтора месяца рука провела в гипсе. А когда гипс сняли, выяснилось, что рука полностью не разгибается. И началось! Согревающие компрессы из озокерита и парафина, лечебная гимнастика и прочее всякое, что в народе получило название «мертвому припарки». Раскачают вроде руку, потом она болит, сустав пухнет, а толку нет — рука прибавит чуть-чуть в разгибании градусов десять, а затем их теряет. Год ездил мальчик на эти бессмысленные процедуры. Год смотрел дед на его страдания, после чего заявил:
— Что-то не то они тебе с рукой делают. Собирайся, поехали!
И вывез парня на озеро. Там разложил складную дюралевую лодку, вывез на ней внука на середину озера и велел: «Греби от себя!» А сам прыгнул в воду и уплыл.
И юный герой нашего рассказа часов шесть по этому озеру греб от себя, разгибая руки, то есть плыл в ту же сторону, в какую смотрел. И весь следующий день от себя греб, преодолевая мягкое сопротивление воды. И за эти два дня рука заработала, как прежде. Так дед сделал за два дня то, с чем год не могла справиться вся медицина.
Это был великий урок. Урок эксцентрики, то есть работы мышц на преодоление сопротивления. Урок движения, которое заведомо лучше всяких лекарств и припарок.
С остальными своими проблемами мальчик дальше уже справлялся сам. А их было немало. И они были серьезными. Эти проблемы были, возможно, ещё одним стимулом для того, чтобы преодолеть те самые нелогичные и никак не вытекающие из прошлой жизни ступени медицинского института.
Ревматоидный полиартрит, например, Блюм у себя вылечил. Атопический дерматит. Это всё неизлечимые вещи. Медицина их с большим энтузиазмом лечит. Но не излечивает. Не может потому что. Неясная, пишет, этиология.
А студент медицинского института Евгений Блюм смог. И вылечил.
— С ревматоидным полиартритом у себя я разобрался ещё курсе на втором…
И атопический дерматит победил примерно тогда же. Для медиков и людей, которые всю жизнь этим мучаются, — сие, звучит, наверное, фантастически. Но это же Блюм. Он всё знает! Точнее, у него на всё свой взгляд есть. Вам, как традиционному врачу, данный взгляд может не нравиться. У вас, быть может, свой есть взгляд на проблему атопического дерматита, в сто раз лучше, умнее и правильнее. Только вот Блюм лечит атопический дерматит, а вы просто бесплатно имеете свою точку зрения. Ну и имейте, ваш с ней секс все равно бесплоден!
А я лучше Блюма послушаю:
— Это многоступенчатая задача. Любые кожные заболевания — сложный комплекс из проблем печени, желудка, желчного пузыря и кишечника. Что-то мешает правильно работать вашим потрохам! И начинать нужно с них. Первая ступень — сначала — выровняться и выставить внутренние органы, восстановить кровоснабжение и дренаж, иннервацию, убрать спайки, где они есть. Но когда вы уберете первопричину — решите эти топографические и дренажные проблемы потрохов, наступает второй этап — чистка самого организма. Нужно отрегулировать питание, отголодать своё. Я на черном хлебе голодал, тогда хлеб ещё был нормальный. Килограмм пятнадцать скинул, а то и двадцать… И только после этого надо приступать к третьему этапу — восстанавливать кожу. Это отдельная песня. Вы должны будете разрушить и убрать всю патологическую ткань, усилить и ускорить процессы обновления, восстановить нормальную трофику кожи. И знаете, когда человек начинает скребком вскрывать весь этот дерматит, до живого места, до крови, до живой ткани, смотрится это не особо пристойно. Но зато потом это начинает заживать. У меня до сих пор на сгибах рубцы остались. Но лучше рубцы, чем бесконечный дерматит…
А ещё интересно, как он с желудком разобрался. Блюм вообще был чертовски болезненный мальчик. И не очень счастливый. 22 перелома за жизнь перенёс — нарочно не придумаешь!.. Но тут ключевое слово «был».
Короче, желудок его давно донимал. И в какой-то момент жизни до того дошло, что практически перестал у Блюма желудок принимать пищу. Только белый хлеб с молоком мог кушать с грехом пополам. Остальное — как входило, так и выходило.
Беда!
И расправился Блюм с этой бедой одним движением. Всего одним движением. Но чтобы совершить это движение, он сначала построил себе приспособление, некую конструкцию — упор для спины, на котором расположился и сам себя дёрнул.
Проблема была в том, что сфинктер, разделяющий пищевод и желудок, провалился в отверстие диафрагмы и занял неподобающее ему место — за диафрагмой. Выдернув сфинктеральный узел обратно, Блюм раз и навсегда избавился от проблем с желудком. И потом таким же образом — одним рывком — помогал морякам, у многих из которых из-за морской болезни и постоянной рвоты начинаются подобные проблемы с желудком. Здесь Блюм уже обходился без всякой конструкции — коленом в спину упирался и дёргал.
Это только выглядит просто: один рывок — и проблема решена. Фактически же, как говорит Блюм, «тут много связанных взаимопроцессов».
— Сначала, прежде, чем продёргивать мышечный узел сфинктера через диафрагму, вы должны маленько подрасправить узлы позвоночника и решить ещё кое-какие проблемы. Это сложная процедура. И это вещи, которым нельзя просто взять и научить по типу «показал — научил». Как нельзя научить виртуозности. Попробуйте попадать все время в десятку, бросая ножик или топор. Если вы этого достигли и делаете с полной безошибочностью, то вы принципиально будете отличаться от всех остальных людей! Потому что остальным будет как минимум страшно, если яблоко-мишень поставить на голову живому человеку. А врач как раз и имеет дело с живым человеком.
— Но вы ведь тоже когда-то начинали! И научились. Значит, можно научиться!
— Ну, вот, мы с вами невзначай снова вернулись к вопросу, который вы мне постоянно задаете, Александр Петрович, — можно ли этому научить, чтобы не пропало… И вы уже знаете ответ. Многие умеют на пианино играть? Да миллионы! Но гастролирующих виртуозов, типа Рихтера — по пальцам руки можно пересчитать. А если спросить этого Рихтера, как же так ты играешь здорово, ответит: я лишь вовремя нажимаю нужные клавиши. Просто ведь, правда? Один рывок — и нет проблемы… А вот дальше в ответах хода нет. Потому что следующий вопрос: а как? а как ты это делаешь?.. Да просто делаю! Божий дар, как говорится. Вот есть такой великий кардиохируг Мешалкин. Он во время операций пальцем нужное отверстие в сердечной ткани прорывал. Пальцем! Никто так не мог, а он мог. Так и я — мне это сверху дано. При этом возникает порой ощущение, будто тебя по жизни ведут. Вот с какого бы хрена автобус проехал не туда? И полно в моей жизни было таких случаев, различных удивительных стечений обстоятельств, совпадений направляющих и подталкивающих. И это тот случай, когда, если не будешь подчиняться законам судьбы, она потащит тебя за волосы. Она же меня вытащила из потребкооперации, для чего ей целую страну развалить пришлось.
— Знаете, Доктор, мы находимся с вами не на берегах Гибралтара. Это иллюзия — всё, что нас окружает — этот запах, этот ветерок, пальмы, Африка за сверкающим морем. На самом деле мы находимся внутри книги. Мы сделаны не из клеток, а из букв. И там, выше по тексту, в молитве к нашему Господу, читателю я уже разъяснял данный вопрос — нельзя научить писать, как Никонов или какой-нибудь там, прости господи, Пушкин. Но моё стремление понять систему и сохранить в ней то, что возможно сохранить, разделив искусство и ремесло, заставляет меня задаваться этим вопросом снова и снова. Вот есть человек, который научился лечить все болезни. И что — эти знания уйдут вместе с ним? Не могу смириться! Можно ли научить хоть кого-то хоть чему-то?