Наш случай — счастливое исключение. Сама будучи доктором по опыту и образованию, Лена имела в руках багаж знаний и опыта, с помощью которого могла оценить масштаб того, что наворотил в медицине её муж, — и удивиться.
Его умения по переформатированию тела и вправду поражают. Он, например, может перевернуть неправильно лежащего младенца в утробе матери. Конечно, сегодня при неправильном предлежании плода — скажем, когда ребенок лежит ножками вниз — роженицу спасут: сделают кесарево, то есть вспорют ножом брюхо, вытащат младенца, а живот обратно зашьют суровой ниткой. Но это даже звучит страшно, и уж точно от этой процедуры пользы мало! Лучше рожать в штатном режиме.
— Потому как если проанализировать биомеханическую ситуацию, то кесарево сечение бесследно для ребенка не проходит, как любой аварийный режим. Для желудочков мозга новорожденного будет куча негативных вещей, обусловленных перепадом давления, и прочие разные неприятности. Но сама она не родит. Поэтому во все века повитухи пытались развернуть младенца. Они крутили младенца внутри утробы, наминая беременной живот. А что делает Доктор? Он крутит маму вокруг младенца — фиксирует живот, а мама в это время передвигается так, как он говорит. Это не за один раз делается, а аккуратно, потихоньку. Если задать импульс и направление, то ребенок сам начинает передвигаться.
В чём вообще основной принцип Блюма? Он включает в организме то, что не включилось по разным причинам, если говорить упрощенно. И это невозможно прописать ни в каком договоре, сформулировать как медицинский документ. Но можно назвать общим словом «оздоровление». И те люди, которые знают, что есть такой человек и такой метод, к нам приходят и детей приносят. Потому что главное в медицине — доверие к доктору. Я сама безоговорочно доверяю ему наших детей. И отца своего доверила, когда у него развился третий инфаркт. Кстати, весьма показательная была история!
Папа мой перенес два инфаркта, операцию на легком, а потом кто-то ему посоветовал, что хорошо бы посмотреть, как там работают сосуды в сердце — сделать коронарографию[1]. Я ему объяснила, что такое исследование делается с помощью специального средства — жидкости, которая вводится в коронарные сосуды. И эта жидкость загущает кровь, то есть сама по себе может спровоцировать какие-то проблемы. Обычно её делают людям, у которых и так всё работает не очень, а тут сгущается кровь ещё больше, что приводит к дополнительной нагрузке на сердце… В общем, не рекомендовала. Папа мне не поверил: кто я такая — дочь всего лишь, а тут ему целый участковый кардиолог насоветовал! И он пошел делать. Мы тогда в Москве жили…
И вот мне звонят в 10 часов вечера и сообщают: прямо на процедуре у вашего папы острый инфаркт развился, ему надо срочно делать операцию на открытом сердце. Оказалось, когда они ему вкачали эту жидкость для коронарографии, то увидели, что девяносто процентов сосудов сужены настолько, что практически не функционируют, а 10 % оставшихся не вытянули сгущенной крови — пока они всё это смотрели, снимали, записывали на диск, у него острые боли начались. Инфаркт! В такой ситуации уже нельзя делать стентирование, то есть при помощи зонда вводить через бедренную вену стенты для расширения сосудов, а значит, надо идти на шунтирование. То есть распилить ребра, потом открыть грудную клетку и обводить суженные сосуды байпасами — обводными трубками, пластиковыми дублерами. Но это же надо сделать так, чтобы не отскочило, потому что во многих случаях байпасы отскакивают, когда подают нормальное давление (во время операции человеку снижают давление и пульс, чтобы сердце поддерживало только мозги). Но если 8 часов человек должен быть в отключке в таком вот медленном режиме, то неизвестно, как он придет в себя и придет ли, — тем более человек с двумя инфарктами и без куска легкого. Проснётся ли он после наркоза? И кто будет оперировать, скажите? Не придет же сюда мировое светило в 11 часов вечера оперировать? Значит, будет какой-то практикант сейчас на моем отце тренироваться.
Это я им всё высказала. Они мне отвечают: а что, у вас есть какой-то выход?.. И вот я не как врач, а просто как дочка этого человека говорю: извините, выход всегда есть, но пусть уж лучше он тогда спокойно лежит, и не надо его мучить, уж если так. А сама включила голову, хожу и думаю: наверное, если его раскачать по методу Доктора, то можно быстрее, во-первых, вывести это густое лекарство оттуда, а, во-вторых, помочь сердцу внешним приводом. У нас есть методы влияния на грудную клетку, при которых, меняя внешнее давление, можно оптимизировать условия работы любого органа, в том числе и сердца.
Звоню Доктору, говорю, что, если я сейчас папу привезу с этим инфарктом? Он говорит: обещать ничего не могу, это будет твоё решение. И, вы знаете, этот момент я хочу особо прокомментировать, потому что человек — очень сложная система, это вам не компьютер: нажал — заработало. Поэтому человек должен сам всегда решать и отвечать за своё решение. И вот я пишу заявление в Первой градской, что я отца забираю. Они на меня смотрят, как на сумасшедшую, с учетом того, что я на 8-м месяце беременности, у меня вот такой живот, на дворе ночь. Спрашивают: наверное, вы не в себе, у вас энцефалопатия, куда вы его заберете? На что я отвечаю: знаете, если он тут пролежит еще часик-другой, то везти уже будет некого, а оперировать его я вам все равно не дам.
По пути в Первую градскую я ещё остановилась у аптеки на Ленинском, взяла адреналина, гормонов и всего прочего, на случай если отцу совсем плохо станет. Хорошо, что я и сестра, и врач, и вообще, много чего умею, в частности, уколы ставить… Короче, приехала и написала отказ. У отца стояла подключичная — чтобы, если что, можно было вливать адреналин сразу в вену, и я его прямо с этой подключичной забираю, осторожно вывожу. Они спрашивают: вы что, на реанимобиле что ли? Нет, говорю, на своей… Конечно, в Европе мне бы, наверное, его не отдали. А тут мы с ним прошли метров сто, сели в машину. Я банку с физраствором, которая с подключички, привязываю в машине, и мы едем по Ленинскому домой. К полуночи были дома. К этому времени вернулся и Доктор. И он начинает отцу, лежащему прямо с этой подключичкой, тихонечко раскачивать грудную клетку очень мягким валиком. Раскачивает час, потом тот полчаса отдыхает и снова час раскачивает и так далее. К четырем утра смотрю, отец поменялся — порозовел. Он-то спал в перерывах по полчаса, а мы не спали, качали его до 12 часов дня. А в полдень отец встал и сказал: «У меня уже ничего не болит, я пойду пройдусь».
Вот вам замена открытой операции на сердце.
Когда я эту историю рассказывала коллегам-врачам, они отвечали: ты что, сумасшедшая, никому больше не рассказывай!.. А ведь у нас были и другие случаи, которые классическая медицина даже понимать отказывалась. Эти случаи — лучшая демонстрация силы метода. И принципа своевременности, если говорить о моём папе: на следующий день было бы уже поздно. А так папа у нас за неделю оклемался спокойненько, внуков на плечах таскал на третий этаж. Мы потом сделали кардиограмму — никаких признаков инфаркта.
И ведь, казалось бы, так элементарно решается такая сложнейшая проблема! Просто мягкий валик, легкие нажатия, качания, туда-сюда, туда-сюда. И это вместо сложнейшей операции со вскрытием грудной клетки и распилом ребер! Просто надо знать, как качать, с какой силой, скоростью…
Теперь о детях. Блюм к ним неровно дышит, как вы уже поняли. Он и сам педиатрический закончил, и вообще нарожал кучу народу, поскольку видит своё продолжение в детях, любит возиться с внуками, правит их, крутит по-всякому. При этом у него очень здоровое и правильное отношение к данному материалу: дети должны быть качественными. К сожалению, в нашем политкорректном, слабом и глупеющем мире забыто главное правило, коему я всегда учу своих читателей: есть вещи поважнее жизни!
— А что может быть важнее жизни? — спрашивают глупые люди.
А важнее жизни — качество жизни, отвечаю я. Потому что жизнь вполне может иметь столь отрицательное качество, что смерть благом покажется. До сих пор не могу забыть одну из ТВ-программ, где обсуждалась ситуация, приключившаяся в Англии. Там врачи решили отключить от аппаратов искусственной вентиляции легких неизлечимо больного нежизнеспособного младенца — в связи с бесперспективностью любых мероприятий по его спасению. Родители и леволиберальная общественность сильно протестовали, крича, что всякая жизнь священна и её надо сохранять. При этом у младенца не было мозга!.. Вот эти розовые сопли гуманитариев нереально бесят!.. По счастью, английские врачи — люди практичные и аппарат искусственной вентиляции легких от бессмысленного овоща освободили: он понадобится для тех, кого ещё можно спасти.
Это, конечно, крайний случай, ярко иллюстрирующий человеческий идиотизм. Но есть и промежуточные ситуации, когда слепая родительская любовь оборачивается своей полной противоположностью — родители машут рукой на болезни ребенка: и такой сойдёт! Лишь бы потешить свои животные родительские инстинкты, а как этому ребенку потом по жизни идти, их мало волнует.
— Мамочки бывают разные, — продолжала Лена. — Кто-то замечает малейшие неполадки и начинает водить ребенка по врачам, чтобы нашли причину неясной маминой тревоги и устранили. Ей нужен качественный ребенок! Чтобы здоровье у него с детства было крепкое, чтобы он каких-то успехов в жизни добился, а для этого надо, чтобы голова хорошо работала, то есть кровоток был приличный. А другие согласны иметь ребенка на троечку. Ей говоришь: смотри, у твоего ребенка сколиоз, у него одно плечо почти на 10 сантиметров выше другого. А она не видит проблемы. Она говорит: да мы все такие, у нас вся семья такая, для нас это норма. Начинаешь объяснять: с тобой-то ладно, тебе вон сколько лет. А ребенку все-таки всю жизнь ещё жить, а он уже сейчас такой кривой, как ты. Но ты таким стал в 50, а ему 15, и он уже такой… Но родитель рукой машет: ничего, и так сойдет.