зе рассматриваются варианты а-ля: частично обрезать нервы, то есть дать ему частичный паралич, чтобы частичным параличом компенсировать эту неконтролируемость, или лучше дать ему полный паралич, допустим, химическим методом, чтобы вообще ни о чем не беспокоиться? Ну это же дикость! Нога работает, хоть и плохо, а они вовсе хотят её выключить! И даже не задумываются о теме обратимости, о том, как это всё можно вылечить, найти путь в другую сторону!
Гениальность отца состояла в совершенно беспрецедентном и, казалось бы, алогичном ходе — он предложил работать не на сильной, а на слабой стороне.
— Да, его дочь из второго поколения детей мне об этом рассказывала.
— Правильно. Напомню: вот у нас есть скрюченная спастическая рука — с одной стороны мышцы в гипертонусе, с другой перерастянуты, ослаблены и практически атрофировались. Классический подход состоит в том, чтобы работать на расслабление и растягивание спазмированных мышц. Казалось бы, естественно: раз рука имеет тенденцию заворачиваться, давайте ее разгибать! Но это ни черта не работает! Или, точнее, работает не всегда. Ну, скажем, проносили вы гипс месяц, рука была скрюченная и забыла, как двигаться. В этом случае физиотерапия состоит в том, что вам эту руку раскачают. И в 95 % случаев это сработает. Руку вам постепенно разработают. Встаёт вопрос, почему это не срабатывает у ДЦП-шников, например, то есть у тех, у кого есть неврологические компоненты. Вроде мы всё делаем правильно, но мозг мешает нам справиться.
Гениальный подход отца заключался в том, что он, во-первых, вспомнил о реципрокности, то есть взаимосвязанности, мышц-антагонистов (сгибателей и разгибателей), которые обслуживаются вместе, парой, в комплексе. А во-вторых, когда врачи пытались эти мышцы стимулировать, заставляя электродами или с помощью грузов спазмированную мышцу распрямиться, а растянутую сократиться, становилось только хуже, и отец сказал: а давайте пойдем от обратного! Поведём мышцу в обратном направлении, если она растянута, ещё больше её растянем! Это не просто парадокс. Это на первый взгляд настоящее преступление. Она и так ослаблена, а вы хотите её ещё больше ослабить, чтобы мышечный дисбаланс ещё ухудшился!
И, наконец, в-третьих, что предложил отец — сместить ось вращения конечности подальше от сустава, чтобы момент растягивающей силы увеличить. Всё это не укладывается ни в какую логику. Тем более что идея эта родилась в 90-е годы, а тогда наука рассматривала соединительную ткань — сухожилия, связки, фасции — как пассивный элемент, как мягкий скелет, верёвочки, на которых висят органы и которые не несут более никаких функций. Мысль о том, что это живой и трансформирующийся элемент, в голову не приходила. И, в общем-то, понятно, почему не приходила — по сравнению с сухожилиями мышцы гораздо более иннервированы и метаболически богаты, электрическая активность мышцы в десятки раз больше. Ну, а раз так, значит, мышцы важнее! А метаболически бедная соединительная ткань никого не интересовала. Так же как мало кого интересовала межклеточная жидкость в сравнении с богато организованной интересной кровью. Иерархия важности строилась на сложности, на метаболической насыщенности и иннервационной нагруженности.
А ведь более бедные ткани являются более стабильными! И именно их нужно ставить во главу угла, потому что под них подстраиваются богатые ткани. Это сейчас соединительными тканями стало заниматься чуть больше народу, хотя и сейчас это весьма далеко он мейнстрима. Есть горстка энтузиастов, которые копают что-то на эту тему, ищут, даже собирают пресс-конференции в приличных местах, но на них собираются, скажем, тысячу человек, а это ничто в сравнении с какой-нибудь фармакологической конференцией, на которую можно собрать до 10 тысяч человек и миллион подписчиков.
— Стоп! Я что-то потерял нить. А при чем тут сухожилия?
И тут я должен разъяснить читателю одну штуку. Дело в том, что однажды эта оригинальная идея — сместить центр внимания с мышц, органов и крови на никому не интересные соединительные ткани — пришла в голову Леониду, когда он мучительно обдумывал, как же лечит Блюм, в чём суть его системы, почему она вообще работает. Потому как те объяснения, которые давал своим успехам сам Блюм, педантичного Леонида категорически не устраивали:
— Когда отец описывает то, что делает, в классических анатомических терминах, ты не можешь уловить, в чем здесь разница между тем, что говорит он и кто-то другой: Блюм тренирует, и другие тренируют. Блюм говорит о важности глубоких мышц, и другие есть люди, которые на них внимание обращают. Отец — человек образа. У него в голове есть общее понимание, цельная картинка, и для него слова, которые он использует для её описания, — дело десятое. Он может одними и теми же словами описывать 10 разных образов. И в этом плане я, человек семантически дотошный, от него строгих объяснений не получал. Потому что он зашёл в такие глубины и залетел в такие высоты, где наукой понятийный аппарат ещё не создан, а имеющийся не описывает происходящее со всей научной строгостью.
Я понимаю, читатель, что хоть ты и напряг все свои вычислительные мощности, но до конца смысл «сухожильной идеи» пока не уловил. И это не твоя вина: мы пока до смысла её не добрались, а только ещё на подступах. Данная глава вообще будет самой трудной для понимания — даже несмотря на то что я максимально её облегчил, повыкинув разных заумностей целую тонну.
В общем, Блюм сочинил и сыграл великую музыку. А его сын пытается подобрать к ней ноты, чтобы и другой мог сыграть нечто подобное. Он много лет наблюдал то, что делает отец, и читал литературу. Подбирал разные объяснения, приходил к отцу и предлагал их. Тот либо соглашался, либо отвергал. А сам никаких объяснений в научных терминах не давал, а рисовал картины широкими мазками. Так же, как художник не говорит, что вот в данную точку холста нужно положить 132 миллиграмма зеленой краски, а в соседнюю — 54 миллиграмма зеленой в смеси с желтой, и получится шедевр. Нет, художник просто берёт и рисует. А критики пусть объясняют и вымеряют.
Так и Блюм — он просто рисует. А чтобы не приставали с претензиями и ненужными вопросами, на которые нет ответов, огородился барьером диссертаций и отсылает любителей поспрашивать «учить матчасть».
Ну, а теперь вернёмся к сухожилиям и соединительной ткани, которая является мягким скелетом организма, сеткой, на которой развешаны органы.
Леонид, как бывший кибернетик, считает соединительную ткань аналоговым преобразователем организма — ни больше, ни меньше.
Сейчас поясню.
Сухожилие крепит мышцу к кости. И является сигнализатором мышечного натяжения, имеющим три регуляторных положения, которые посылают в мозг три типа сигналов. Это нечто вроде месдозы в прокатном стане. Месдоза, если вдруг кто забыл, — это динамометр, то есть измеритель усилия прокатки, стоящий между подушкой валков и станиной. Станина в этой аналогии — кость, а крутящиеся валки — мышцы. Между ними располагается сухожилие месдозы, посылающее в управляющий центр сигнал о величине нагрузки. Тензометрия!
Сделано сухожилие из молекул коллагена, напоминающих пружинки. Представьте себе кучерявый волосик на голове вашего приятеля, который (волосик) вы начинаете растягивать. Пока распрямляются кучерявинки (назовём это фазой волнистости), никакой нагрузки практически нет, и ваш приятель распрямления волосика не чувствует. Точно так же и сухожилие не посылает в мозг сигнала, когда распрямляются коллагеновые пружинки. Или, если хотите, посылает в мозг нулевой сигнал.
Затем волосик выпрямился, вы перевели его из фазы извитости в линейную фазу. И человек сразу почувствовал: его какая-то гнида тянет за волосик! То же самое происходит и с сухожилием — при переходе к линейной фазе и растяжении его от 1 до 3 % «динамометр» выдает в мозг первый сигнал. При растяжении от 3 до 7 % меняется уровень сигнала, потому что мы вступаем в область микротравмы. А после 7-процентного растяжения — область травмы. Ну, травма — это уже катастрофа, а предельным штатным сигналом, сигналом отмены, является фаза микротравмы. Вот в неё-то нам и надо попасть, когда мы заводим, например, конечность ДЦП-шника.
В чем проблема его скрюченной руки? В том, что коллаген её сухожилий никогда не выходит в линейную фазу, соответственно, в мозг не поступают сигналы. Сухожилие существует, но мозг об этом не знает. И не нужно думать, что если у нас перерастянуты и почти атрофированы мышцы с одной стороны руки, то перерастянуты и сухожилия. Ошибка! Сухожилия — чистый коллаген, он довольно жесткий, а перерастянут эластин в мышцах. Эта перерастянутость эластина мозгом не индексируется, сухожильный же «динамометр» находится в свободном состоянии, в витом, а не линейном.
И вот нам нужно так воздействовать на руку, чтобы попасть в 1–3 % растяжения сухожилия и послать мозгу сигнал: «Я существую!» Нужно поймать это растяжение, чтобы «зацепилось» и «завелось» по терминологии Блюма. Но это всё происходит на уровне ощущений, как вы понимаете. Не представляю, как сделать такую машину, которая бы так тонко чувствовала человека, как его может почувствовать другой человек. Блюм по этому поводу говорит, что человека, как самую сложную в мире конструкцию, может скорректировать и подстроиться к ней только другая машина такого же класса сложности, то есть другой человек.
— И он прав, — кивнул я по зрелому размышлению, — миллионы лет эволюции настраивали нас, как стадный вид, понимать и ощущать друг друга. Кто-то делает это лучше, кто-то хуже (как и всё прочее). А ещё этому можно обучить (как и всему прочему).
— Можно. Техническая проблема состоит только в том, что после вытягивания витой фазы вы очень быстро проскакиваете нужный диапазон в 1–3 % и попадаете в фазу травмы, то есть мозгу срочно нужно включать тормоза. И это, кстати, и есть то, что происходит при спастическом действии: сначала ничего-ничего, а потом бам — резко выстреливает — спастическая мышца способна генерировать силовой отклик, который в 2–4 раза превышает отклик сравнимой по объему здоровой мышцы.