Еще двое попытались вытащить раненого из-под огня, но тут уж я припечатал их к земле короткой очередью.
Сомнений в том, кто нас атаковал, не возникало — слишком уж профессионально действовали нападавшие. Отрывистые команды и проклятия на польском развеяли последние сомнения. Опять этот проклятый G.R.O.M., а во главе его наверняка — фанатичный протопресвитер Станислав Елецких!
Упертые ребята, да только и мы не лыком шиты…
Я нащупал в кармане «фонарик» — реактивный малогабаритный гранатомет с термобарическим выстрелом. Ну сейчас вы у меня допрыгаетесь!.. Рву кольцо на алюминиевом стакане пускового устройства. Высовываюсь на мгновение из-за кузова «Лендровера» и отпускаю предохранительный рычаг.
Прочертив в сумраке раннего вечера огненную полосу, объемно-детонирующая граната ВГМ-93.100 улетает к месту подлой засады.
— Ложись! — ору по армейской привычке и прикрываю голову руками.
Вовремя. На долю секунды сумерки превращаются в ядерный полдень, когда высокоэксплозивная реактивная граната высвобождает чудовищную энергию взрыва, скрытую до поры в ее нутре. Объемный взрыв выжигает кислород из воздуха, и в эпицентре происходит локальное «схлопывание». При этом тяжелые контузии и разрывы внутренних органов неизбежны.
На секунду все затихает.
Только слышно, как потрескивают горящие ветки. Глухо стонут раненые. В ушах — звон… Кира слепо шарит по земле в поисках пистолета. У нее из носа идет кровь. Сквозь зубы матерится Панченко — ему, похоже, крепко досталось.
Держа «Гепард» наготове, короткой перебежкой бросаюсь к Кристине. Наша вампирша без сознания. Раны на ее теле почернели и дымились — тяжелое отравление серебром. Плохо дело…
Подходит Кира с пистолетом в руке, смотрит на свою подругу.
— Что?
— Ничего…
Кристина открыла глаза.
— Я так и не успела снова стать человеком…
Что я мог сделать? Даже в оснащенной по последнему слову науки и техники операционной Кристину не спасти.
Я поднял голову, встретившись взглядом с серыми, стальными глазами своего врага.
Фанатичный инквизитор Станислав Елецких стоял в тени деревьев, а в руках у него был — я не поверил своим глазам! — «томми ган».
Классический пистолет-пулемет Thompson Model 1928 с круглым пятидесятизарядным магазином и дульным компенсатором системы Каттса. Указательный палец протопресвитера фанатичных «охотников» лежал на спусковом крючке печально известного символа гангстерских войн времен Сухого закона.
Вот уж, действительно — «чем старше, тем надежнее» — легендарный конструктор, генерал и председатель Комиссии по вооружению армии США Джон Томпсон начал разработку своего пистолета-пулемета еще в 1916 году. А в 1921 году началось серийное производства «томми-гана» на заводе компании Colt Firearms Manufacturing Co.
«Томми-Ган» сразу стал «знаменитостью» в мире оружия благодаря крупному калибру и вместительному дисковому магазину. Эти автоматы использовались как гангстерами, такими как Джон Диллинжер, так и полицией. У бандитов пистолет-пулемет Томпсона даже получил неофициальное название «Чикагская пишущая машинка».
В военных действиях новое оружие впервые участвовало во время карательной экспедиции ВМС США в Никарагуа в середине тридцатых годов. В дальнейшем «томпсоны» широко использовались и в ходе Второй мировой войны как самими американцами, так и британцами. Некоторое количество этих пистолетов-пулеметов даже попало в СССР по ленд-лизу. Однако особой популярностью у советских солдат «томми-ганы» не пользовались из-за большой массы и нештатного патрона 45-го калибра.
В Америке массовое производство пистолетов-пулеметов Томпсона завершилось с окончанием Второй мировой, однако в войсках они оставались и во время войны во Вьетнаме, а в полиции в некоторых подразделениях так и вообще вплоть до восьмидесятых годов! И не зря, ведь отличительная черта «томми-гана» — высокое качество изготовления и исключительная надежность. Однако он был тяжел, сложен в устройстве и эксплуатации и стоил довольно дорого.
Теперь оружие, из которого была застрелена Кристина, можно было встретить только лишь у коллекционеров.
Но тем не менее в руках высокомерного и фанатичного поляка это почти что антикварное оружие выглядело вполне себе органично. Он и сам в широкополой черной шляпе и черном одеянии католического священника был удивительно похож на выходца с Сицилии. Аристократическая внешность и благородная седина только добавляли ему своеобразный колорит персонажей «Крестного отца».
Даже ударная волна термобарического взрыва чудом обошла его. И теперь он стоял недвижимо, наведя на нас свой «томми-ган». Cutts-compensator на стволе тяжелого пистолета-пулемета недвусмысленно уставился мне в лицо.
— Отпусти это исчадие, глупец!
— Она всего лишь хотела снова стать человеком.
— На ней слишком много грехов!
— Не тебе взыскивать эти грехи!
У меня на руках умирала девушка, волею злого рока превращенная в вампира. А рядом была Кира, которая прошла нестерпимые муки, чтобы снова стать человеком.
Но это ничуть не трогало фанатика-инквизитора.
Среброволосый ответил словами из Секвенции, католической молитвы:
— Deis irae, dies ilia, solvet saeclum in favilla, teste David cum Sibylla.
Quantus tremor est futurus quando judex est venturus, cuncta stricte discussurus. — День гнева, тот день, повергнет мир во прах, тому свидетель Давид с Сивиллой. О, как все вздрогнет, когда прийдет судия, который все строго рассудит.
Это уже было: мы так же стояли один перед другим, оспаривая право на жизнь Киры. И я ответил точно так же, как и тогда, словами той же католической молитвы:
— Quid sum miser tune dicturus, quern patronum rogaturus, cum vix justus sit securus? — Что тогда скажу я, несчастный, кого попрошу в защитники, когда нет справедливости?
— Ты умрешь. И девка твоя — тоже! Вы все умрете, исчадия греха!!!
Кира жалась к моему плечу, беззащитная и решительная, в руке массивный штурмовой пистолет «Хеклер-Кох» USP. С серебряными пулями, конечно. Она прекрасно понимала, впрочем, как и я сам, что длинная очередь в полсотни тяжелых пуль из «томми-гана» перепилит нас обоих пополам. Без вариантов.
— Нет!!! Не смей называть ее так, фанатичная мразь! — в моих венах клокотало холодное бешенство. «Гепард», этот страшный хищник 45-го калибра, был нацелен на врага. Сорок моих серебряных пуль против пятидесяти его. — Пусть я подохну, и даже погибнет Кира, но все равно — тебя на тот свет тоже захвачу, сука!
— Ну, что ж, нет так нет… — тяжелый «томми-ган» жалобно лязгнул об асфальт у ног своего хозяина. Словно обиженный пес, которому незаслуженно досталось от хозяина. — Надеюсь, ты не будешь стрелять в безоружного человека?
Среброволосый шагнул ближе из тени деревьев, утратив, казалось бы, всякий интерес к кровавому противостоянию. Все такой же расслабленный, он вынул серебристо блеснувший портсигар и щелкнул колесиком бензиновой, допотопной зажигалки. Чуть повернувшись к нам боком, он выпустил клуб табачного дыма изо рта.
Эта ситуация все больше напоминала какой-то кровавый гротеск, как на полотнах Иеронима Босха. Протопресвитер Станислав Елецких был таким же кровавым маньяком, как и Черный Носферату! Они не были противоположностями, а всего лишь разными гранями зла. Сначала покрошить в кровавую кашу стольких людей, а потом вот так спокойно стоять и курить…
— Че-ло-века? — у меня в горле пересохло, когда я воспроизвел эту презрительную и леденящую душу интонацию проклятого племени полночных охотников. Бездна, заглянувшая в меня, казалось, сейчас пожрет душу полностью, без остатка. И только биение испуганного сердечка Киры держало разум на грани действительности. Какой бы кошмарной она ни была.
— Надеюсь, ты не будешь стрелять в безоружного человека? — повторил фанатичный инквизитор, аккуратно пуская колечко дыма.
— Я делал вещи и похуже.
Вспышка выстрела сверкнула разящей молнией: в кого попадет — в меня или в Киру? Но я моментально выполнил подсечку, навалившись на девушку. Пули из «Кольта» свистнули над нашими головами.
И тут же ожил крупнокалиберный «Гепард» в моей вытянутой руке. Я стрелял, как обычно, с левой руки, и пистолет-пулемет повело вправо — огненная очередь раскаленного серебра с серебряной же амальгамой в экспансивных пулях выбила каменную крошку из стен. Протопресвитер «охотников» дернулся в сторону, пытаясь избежать смертоносной огненной плети. Двигался он отлично: легко, с той сноровкой, которая говорила об изрядном боевом опыте. Но он был правшой — и это стоило жизни полубезумному инквизитору современности, протопресвитеру Станиславу Елецких.
Он совсем немного не успел — не учел, что я левша. Тяжелые серебряные пули весом 14,8 грамма каждая зацепили правый бок и плечо, а экспансивный эффект серебряной амальгамы буквально вывернул грудную клетку наизнанку. Кровь в страшной ране пузырилась при каждом судорожном вдохе истерзанных, агонизирующих легких, на бледных губах выступила розоватая пена… Медицина, даже моя, нечеловеческая, здесь бессильна.
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen!
Кристину мы похоронили на опушке леса, на холме. Она так хотела увидеть рассвет, пусть хотя бы теперь место ее последнего пристанища освещает солнце.
Григорий Панченко был ранен в грудь и руку, но держался. Вдвоем с Кирой мы перевязали его и затащили на заднее сиденье «Лендровера». На удивление, джип завелся, хотя выглядел как после прогулки по Чечне. Мы постарались быстрее покинуть место перестрелки. Трасса была пустынной, однако звуки стрельбы не могли не услышать из окрестных сел. К счастью, мы успели проскочить на своем изрешеченном джипе до того, как район оцепила полиция.
Путь наш лежал в Нижний Новгород. Был там у меня один знакомый военврач в отставке, с помощью которого я намеревался поставить Григория Панченко на ноги.