Эта же самая улыбка эхом прошелестела по рядам Плакальщиков. Стража отшатнулась, пораженная отчаянием, которого они оказались не в силах снести – не то что описать. Они со стоном падали на пол, из последних сил пытаясь палить в воздух. Люди, ни разу в жизни не сомневавшиеся ни в едином решении и не сожалевшие ни об одном поступке, теперь горько страдали, что им приходится дышать. Раздавленные ощущением того, как ужасно устроен мир, они все как один решили остаться лежать и заодно проверить, не станет ли Вселенная от этого хоть немного лучше.
Тишина снова воцарилась на Калуфраксе.
– Ух ты, – сказал Доктор.
Изможденная улыбка на лицах Плакальщиков дернулась чуть вверх уголками рта – совсем немножко, как будто жить вдруг на мгновение стало легче. Единым движением они повернулись к Доктору.
– Идемте, – сказал Праликс.
Плакальщики спустились с железных костей Занака и неслышно ступили на Калуфракс. Праликс сделал знак следовать за ним, и все они молчаливой цепочкой двинулись прочь.
– Примерно этого я и ожидал, – сказал Доктор, когда осмелился наконец открыть рот.
– Да брось! – Романа грациозно перешагнула через хнычущего солдата. – Ты всегда так говоришь.
– Нет, я правда ожидал. Горожане считают Плакальщиков демонами, зомби, париями, но всего несколько часов назад они нанесли по мне ментальный удар…
– Они напали на тебя? – Романа как-то не слишком удивилась.
– Да. Они думали, что я хочу причинить вред Праликсу – но по длине волны, на которой был сделан залп, я понял, что зла в них нет. Они напуганы, растеряны, но не злы. Они похитили Праликса, чтобы его спасти.
Под ногами у них хрустела трава замерзшего луга.
– И я понятия не имею, кто они такие! – Доктор улыбнулся и перепрыгнул через ручей; Плакальщики ждали их в пятне света, на верхушке того, что некогда было небольшим обледенелым холмом. – Но я все равно думаю, что мы попали в жутко интересную переделку.
А на некотором расстоянии от них – хотя все на том же Калуфраксе – один из солдат вдруг проснулся. Никогда еще он не чувствовал себя таким несчастным. Жизнь обошлась с беднягой совершенно бесчестно. С трудом поднявшись на ноги, он устремился в Цитадель. Надо немедленно повидать Капитана.
Пыль висела в воздухе, сияя и танцуя. В стороне стояла небольшая группка Плакальщиков. Они не охраняли их, не угрожали и даже, кажется, не держали в плену. Старуха просто сказала Муле одно-единственное слово. Она показала на облако пыли и прошептала:
– Смотри.
В пыли вставали формы и образы – смутно понятные, почти узнаваемые. Вот Мула разглядела дерево… Потом бьющий о берег океан…. Потом город, странный и дивный.
Даже несмотря на окутывавшую комнату печаль, Муле показалось, что в ней странным образом есть и надежда. Как будто здесь что-то праздновали, возносили чему-то хвалу… Она даже попросила К-9 помочь ей с этим разобраться, но робот оказался воинственно несговорчив. Он сказал, что занят анализом пыли.
Мула сунула руку в мерцающее облако и удивилась, что ей не щекотно. В ладони у нее запрыгала крошечная соткавшаяся из пыли птичка. Мула вынула руку с ней из облака, и существо помедлило в ней, ероша хохолок, но через мгновение рассыпалось.
– Как грустно, – сказала Мула. – Птичка была такая милая.
– Хозяйка, – К-9 вопросительно посмотрел на нее.
– Что такое?
– Плакальщики нашли хозяина-Доктора, – проинформировал пес. – Они идут сюда.
– Откуда ты знаешь? Я ничего не слышу.
К-9 тщательно обдумал ответ.
– У хозяина-Доктора очень характерное сердцебиение. Я могу засечь его сквозь полмили сплошного камня. При теперешних показателях скорости, они будут здесь через двадцать три целых девять десятых секунды.
Мула перевела взгляд на врезанную в стену огромную каменную дверь, а потом на величавую фигуру старой женщины со склоненной будто бы от стыда головой.
– Я не знаю, что мне делать, – сказала она. – Всю жизнь меня учили бояться и ненавидеть Плакальщиков. А теперь кажется, что это единственные на всей планете честные люди. Можно ли им и вправду доверять?
– Шестнадцать секунд до прибытия, – возвестил К-9, игнорируя вопрос. – Хозяин-Доктор не запрограммировал бы меня отвести тебя к ним, если бы не думал, что это безопасно.
Он умолк и подвигал ушами. Мула вдруг подумала, уж не поймал ли он себя на вранье.
– Двенадцать секунд до прибытия, – твердо заявил пес.
– Безопасно? Но он-то откуда это знал? – запротестовала Мула.
– Я сообщил ему результаты анализа паттернов из мозговых волн сразу после атаки, – объяснил К-9 с таким видом, словно после этого все прочие вопросы отпадали сами собой. – Используемая ими частота предусматривала весьма комплексные эмоции, но не несла никаких злых намерений.
– Никаких злых намерений?
Мула вспомнила, как мама рассказывала ей на ночь сказки про злых Плакальщиков, которые хотят сожрать весь мир.
– Ты хочешь сказать, что они приложили его об стену… с добрыми вибрациями?
– Ответ утвердительный, – сказал К-9. – Одна секунда до прибытия.
Каменная дверь скользнула в сторону, и в пещеру вошел Праликс.
Мула так и прикипела к месту, таращась на брата сначала в ужасе, а потом с чувством неимоверного облегчения. Ну, по крайней мере, он жив. Зато как ужасно изменился!
– Что они с тобой сделали? – закричала она, чуть не плача.
Праликс замер на пороге, словно ему на мгновение стало стыдно, потом просто пожал плечами.
– Я присоединился к Оплакиванию, – сказал он.
Очень типично для него, подумала Мула. Сбежал и прибился к компании, которая будет поощрять его жалость к себе. Будут теперь сидеть день-деньской в своей сверкающей пещере скорби и оплакивать себя. Ну что ж, отлично.
И все же Праликс… теперь он выглядел в мире с собой. Она кинулась к нему, и он нежно взял ее за руки. Его ладони были до ужаса холодны. Ее накрыло волной эмоций – тихая печаль по праздничному дню, который уже закончился, усталость на закате долгого летнего дня, сумрак перед рассветом…
– Ох, Праликс, – вздохнула она.
И впервые за долгое, долгое время брат улыбнулся ей – совсем чуть-чуть. Это была самая грустная, самая крошечная улыбка, которую она в жизни видала – но это была улыбка.
Доктор нарушил идиллию, в свою очередь кинувшись к собаке.
– К-9! – восторженно взревел он. – Ты небось удивился, увидев нас?
– Крайне удивился, хозяин, – ответствовал пес.
– Вот! – Доктор ткнул Роману в ребра. – Я же говорил, что он удивится!
И он погладил собаку по носу.
– Можешь угадать, где мы были?
– Ответ утвердительный, хозяин, – объявила собака.
– Врешь! – захихикал Доктор и тут же забыл о собаке.
Он уставился на пыльное облако. В нем показывали прекрасный парк с деревьями, цветами, травой, расчерченными на аккуратные геометрические фигуры – впрочем, детям это было все равно: они носились посреди всего этого, а родители смеялись, глядя на них.
– Ну? – вопросил Капитан. – Они мертвы?
Солдат не остановился, пока не добежал до самого Мостика. Он вытаращил глаза на Капитана, он открыл рот, готовый что-то сказать, а потом, ко всеобщему изумлению, разразился рыданиями.
Доктор, скрестив ноги, сидел на полу, а вокруг него танцевало облако сияющей пыли и столпились Плакальщики.
– Праликс, – глаза Доктора оставались закрыты. – Ты выглядишь гораздо лучше. Как ты себя чувствуешь?
Юноша пожал плечами.
– Я больше не один. Я больше не несу тяжесть этого мира на своих плечах.
– Тяжесть этого мира и стольких других помимо него.
Доктор отказывался смотреть на пыль. Вместо этого он изучал море пустых бледных лиц. Носок ботинка постукивал по земле.
– Доктор, ты принес нам понимание, которого мы ищем? – спросил наконец Праликс.
– Когда вы… подумали обо мне, вы поставили передо мной непростую задачу.
– Многие поколения нашу планету терзало безымянное зло. Мы хотим знать его имя.
– Ха! – фыркнул Доктор. – Имя вашего зла – Капитан, и вы сами это прекрасно знаете. Почему же вы не оторвали ваши задницы от земли и не вышибли его отсюда? Вряд ли я сильно вас удивил.
– Все дело в Капитане, – сказал древняя Плакальщица; она была неимоверно стара и стояла на ногах только с помощью двух узловатых деревянных палок, а лицо ее навеки скривила гримаса, будто от жизни ее давно и необоримо мутило. – Зло Капитана – вне нашего понимания. Странные образы преследуют наш разум, ужасные предсмертные муки сотрясают тело, необычайные ментальные силы нисходят – и все же мы ничего не знаем. Когда среди людей объявляется новая скорбящая душа, мы находим ее и забираем себе, пока горе не стало слишком сильным и не сломило ее.
Морщин у нее на лице стало еще больше, а по спине пробежала дрожь.
– За пределами скорби нас ждет лишь темное смятение, видения и боль. Мы ничего не знаем и ничего не имеем, кроме этого бремени.
– Они вовремя меня нашли, – сказал Праликс. – Но опоздали спасти отца. Его застрелили прямо на улице, как собаку.
– С каждым новым поколением, с каждой присоединяющейся к нам душой мы становимся сильнее, образы проясняются, боль гложет острее, но понимание все равно нас избегает. И вот, наконец, в Праликсе мы обрели того, кто не осквернен прошлым, кто достаточно силен, чтобы пропустить через себя Жизненную Силу. – Старуха вздохнула. – Да вот только мы не знаем, что с ней делать.
Все Плакальщики согласно кивнули. Пыль озарилась и заплясала, рождая все новые формы. Интересно, зачем им эти проблески пейзажей давно сожранных миров? Откуда Плакальщики знали, что творится внутри Занака, если они даже не понимали, что он на самом деле такое?
Доктор тем временем принялся подзуживать пожилую Плакальщицу.
– И вы просто спрятались и засели здесь, жалея себя?
Она вздохнула, глубоко и долго.
– Мы бессильны. Люди так сильно нас ненавидят, что это сковывает нас: мы не можем прочесть их мысли, не говоря уже о том, чтобы как-то их изменить. Мы не в состоянии дать отпор. Мы ничего не можем. Что мы такое?