– Я подумал, что ты захочешь пить.
– Эдвард, признайся, ты всегда такой милый? Или это просто бонус из-за того, что я не могу ходить нормально?
– Слушай, я не знаю, что за мужчины у тебя были до меня, но забота – это нормальное качество любого человека.
Я уставилась в окно. Забота – это нормальное качество, но где я свернула не туда, если меня она так удивляла.
– Мисс, ваша карета прибыла в пункт назначения! – Эдвард оторвал меня от запутанных мыслей. Он помог вылезти мне из машины, проводил до кабинета, где я 20 минут лежала в МРТ и слушала громкие звуки, которые издавала этот громоздкий прибор.
– Мисс Коннорс! – обратился ко мне врач, пока я натягивала штаны, – Мы можем снять гипс. Кость срослась, никаких повреждений я не вижу. Вам придется в течение месяца проходить реабилитацию и не нагружать ногу, но, в целом, результат отличный с учетом того, как сильно была раздроблена ваша кость.
– Спасибо доктор!
Я вышла из кабинета с бумагами, опираясь на костыли, но уже своим ходом. Было непривычно, и Эдвард, сидевший у дверей, улыбнулся, когда меня заметил.
– Ты похожа на пингвина! – весело сказал он, а я не могла сопротивляться его улыбке.
– Ты не будешь против, если я зайду к Джоан?
– Конечно! Я подожду в машине, а потом отвезу тебя в умопомрачительное место, где готовят самые вкусные хот-доги.
Я кивнула и направилась к лифтам. Джоан была в кабинете одна, когда я постучала и вошла.
– Лиз! Я рада, что ты пришла. Как раз решала твой вопрос.
– Добрый день! Мой вопрос?
– Я видела твой утренний отчет. Пока Вера с семьей живет в отеле при клинике. Город оплатил им проживание на два месяца вперед. И теперь все зависит от того, когда ты будешь готова провести операцию.
– Назначайте ее через месяц – любую дату, в которую будет свободна операционная.
– Ты уверена?
– У меня впереди курс реабилитации. Девочка не может ждать, а я буду стараться чтобы быть готовой!
– Отлично. Мы выберем день. Теперь второй момент.
Я посмотрела на Джоан вопросительно.
– Ты осталась без куратора. – Я кивнула. Призрак Кайла преследовал меня сегодня, не иначе! – Моя коллега, миссис Харрис будет готова этот месяц провести с тобой несколько консультаций и выступить твоим куратором перед экзаменаторами.
Я снова кивнула – так даже лучше!
– В связи с твоей, так сказать, эксклюзивной ситуацией, тебе зачтут теоретический экзамен без пересдачи. Останется только операция и – степень твоя!
– Спасибо! Буду ждать даты операции и контактов миссис Харрис.
– Лиз! Береги себя!
– Я очень постараюсь! – и я вышла из кабинета к мужчине, который обещал меня накормить самыми вкусными хот-догами. Да будет так!
– Скальпель! – я протянула руку моей ассистентке, оглядываясь – на больших белых часах с хромированными стрелками 10 утра.
Она протянула мне прибор, и я четко произнесла в микрофон:
– Делаю первый надрез!
Я выдохнула и четко провела тонкую линию на коже поверх той, которая уже была сделана до меня. Приборы пищали, Веру освещала большая операционная лампа. В стерильном свете девочка казалась еще меньше, чем в жизни. Она осунулась, шрам от предыдущей операции еще отливал синевой. Я уберу его после того, как вырежу опухоль, которая так искусно спряталась от моего коллеги.
– Пульс 75, давление 110 / 75! – произносит анестезиолог, я аккуратно делаю надрез за надрезом – мне предстоит удалить старые швы прежде, чем я приступлю к активной фазе операции.
Я знаю, что сейчас за мной наблюдают десятки пар глаз. Редчайшее осложнение, уникальный нейрохирургический случай, видеоконференция во все уголки мира.
Хоть в операционной холодно, в меня по лбу стекает пот.
– Промокните мне лоб, пожалуйста! – и сразу несколько рук тянутся ко мне, чтобы избавить от пота. Приборы гудят, я делаю свою работу.
За моей спиной висят большие часы, но я не смею обернуться. Счет времени потерян, писк приборов начинает раздражать, а поврежденная нога – ныть. Недели реабилитации помогли прийти в форму, я прохожу по несколько километров каждый день, но сегодня нагрузка колоссальна.
Я позволяю себе немного отстраниться и обернуться – прошло уже три часа. Я почти добралась до конца поврежденной зоны. Еще несколько сантиметров, пара разрезов и мы сможем удалить опухоль, которая довела малышку до такого состояния.
Вдруг резкий писк разрывает тишину операционной. Резко учащается пульс, но медсестра увеличивает подачу обезболивающего и прибор замолкает.
Моя ассистентка смотрит мне в глаза, тянется ко лбу со стерильной повязкой. Я вижу девушку второй раз сегодня, но то, как четко она реагирует на мои комментарии, радует. Я бы могла взять ее себе в команду, когда все закончится.
– Я делаю финальный надрез, и мы готовы извлекать опухоль. Мне будет нужна ваша помощь! – Я объясняю ассистентке и медсестрам, чего жду от них. Они кивают. На брифинге мы обсудили все детали. Каждый шаг до этого момента, но никто не подозревал, что это будет так непросто.
– Вы готовы? – обращаюсь я к команде. Все синхронно отвечают: «Да, доктор Коннорс!» и мы приступаем.
Время тянется как резина, я физически ощущаю, как мои руки борются с каждой секундой, пытаясь сделать все быстрее и аккуратнее, чтобы не навредить. Любое лишнее движение, любое промедление и мозг малышки перестанет поддерживать жизнь в ее теле. Опухоль настолько сплелась с нервными окончаниями, что решает каждый миллиметр.
Когда я делаю последний надрез и с помощью ассистентки извлекаю опухоль, все смотрят на экран прибора, где отображается сердцебиение: мы все затаили дыхание. 10 секунд – стабильно, 20 секунд – стабильно, 30 секунд – стабильно и только тогда я позволяю себе выдохнуть.
– Опухоль извлечена, нервные волокна не повреждены, проводим диагностику и накладываем швы! – говорю я в микрофон. Передаю материал на анализ, а сама шаг за шагом завершаю операцию. Медсестра добавляет обезболивающего, я срезаю кожу от старого шрама и накладываю новые швы.
Оборачиваюсь к часам.
– 17:35. Мы закончили!
Я вижу, как Веру вывозят из операционной. Ее везут в реанимацию, а я выхожу, значительно хромая, к Тайре, которая все семь с лишним часов просидела под дверями, ожидая окончания. Слез уже нет – она просто смотрит в одну точку и ждет.
– Мы закончили! – едва успеваю сказать я и женщина бросается мне на шею.
– Спасибо вам, мисс!!! Спасибо! – она рыдает, взахлеб. Ей совершенно не нужно слышать о том, что творилось за закрытыми дверями операционной. Ей важно, что дочь жива и пойдет на поправку.
Я поворачиваю голову и вижу Джоан, которая идет к нам.
– Доктор Коннорс! Поздравляю!
Я киваю, все еще обнимая рыдающую мать Веры.
– Я и глава комиссии будем ждать вас у меня в кабинете через, – Джоан оглядела нас с ног до головы, – через 20 минут.
Я снова кивнула. Женщина отстранилась от меня.
– Когда я смогу увидеть дочь?
– Через сутки ее переведут из реанимации в обычную палату, и вы сможете ее навестить.
Тайра неожиданно понимает, что я стою перед ней еще в операционном халате – я вышла сразу же как только сняла верхний слой одежды, понимая, что в ее случае значит – ждать.
– Простите меня, Элизабет! Вам, наверно, надо переодеться.
– Да, спасибо! – я снисходительно улыбаюсь, – Тайра, отдохните! Вашей дочери нужно будет завтра увидеть счастливую маму!
Я улыбнулась, попрощалась и медленно пошла в душевую.
Из своего шкафчика я достала обезболивающее – нога нестерпимо ныла и ужасно покраснела. Эдвард отговаривал меня от такой срочности в проведении операции, просил подождать еще хотя бы 2 недели, но я понимала, что Вера может не пережить эти 14 дней и пошла на риск. Я дотянулась до телефона, увидела много пропущенных вызовов, в том числе от папы и Эдварда, но отложила разговоры с ними – мне нужно было подняться в кабинет к боссу.
Когда я постучалась и открыла дверь, увидела отца и председателя комиссии моей аттестации. Они бурно обсуждали что-то, но, когда я вошла, сразу притихли.
– Добрый день и привет, пап! – вымученно улыбнулась я. Больше всего на свете мне хотелось сейчас сесть, выпить вина и немного поспать.
– Элизабет, я хочу поздравить тебя… – начала Джоан, но профессор ее перебил.
– Доктор Спенсер, давайте дождемся, когда девочка придёт в сознание! Пока не будем делать поспешных выводов. – он повернулся ко мне, – Доктор Коннорс, я понимаю, что вы сейчас чувствуете эйфорию, но у меня слишком много вопросов к вашей технике, чтобы так рано начинать радоваться успеху.
Я была удивлена и не нашлась, что ответить. Взглянув на папу, я увидела, что он улыбается. Я перевела взгляд с него на Джоан, потом на профессора и тут папа разразился хохотом.
– Милая, Боб никак не может простить, что я увел у него твою маму. Поэтому решил отыграться на тебе, старый пройдоха.
– Элизабет, не переживайте! Я пошутил! – профессор заливисто смеялся, и я почувствовала облегчение. – В целом, все хорошо. Конечно, вы провели отличную операцию. Ждем результатов завтра, а также анализа извлеченного материала. Комиссия соберется через 2 недели для обсуждения вашей работы, а пока – отдохните.
– Спасибо за столь высокую оценку!
– Милая, – обратился ко мне папа, – Ты не будешь против, если мы со старыми друзьями вспомним молодость? Я позвоню тебе вечером.
– Да, спасибо. Если вы не против, я поеду домой – я очень устала.
Все понимающе закивали.
– Элизабет, буду ждать тебя на работе в понедельник! – сказала Джоан, и я вышла из кабинета.
Быстро собравшись, я покинула клинику, поймала такси и спустя полчаса была дома. Пока я набирала ванну, открыла бутылку вина и уже собралась лечь и отдохнуть, как услышала звонок в дверь. Открыв ее, я обомлела.
Я не видела курьера, настолько большой букет алых роз он держал в руках. Среди роз я увидела записку.
«Элизабет, когда я увидел тебя первый раз в аэропорту, я не мог забыть твоих глаз.