три поколения. И все же это, конечно, исключение, я отнюдь не верю в атавизм: мне кажется, что новые элементы, привнесенные супругами, а также случайности и бесконечные разновидности смешений должны изгладить все частные особенности и возвратить, таким образом, индивидуум к общему типу… Остается еще врожденность: Элен, Жан, Анжелика. Это сочетание, это химическое соединение, где духовные и физические свойства родителей переплетаются так тесно, что их трудно обнаружить в новом существе.
Паскаль умолк. Клотильда слушала его с глубоким вниманием, пытаясь понять. А он, устремив взгляд на древо, весь погрузился в его созерцание, испытывая потребность взглянуть на свою работу со стороны. Потом снова заговорил, медленно, будто рассуждая сам с собой:
– Да, все это, возможно, научно обосновано… Я поместил здесь только членов нашей семьи, но должен был бы отвести такое же место супругам, отцам и матерям, породнившимся с нами, кровь которых, смешавшись с нашей кровью, так или иначе видоизменила ее. Сперва я нарисовал математически точно рассчитанное древо, поровну распределив влияние отца и матери из поколения в поколение, и таким образом получилось, что у Шарля, например, наследственное влияние тети Диды составляет всего лишь одну двенадцатую часть, что, однако, абсурдно, потому что между ними нетрудно установить полное физическое сходство. А я-то считал, что будет достаточно только указать элементы, привнесенные извне, учитывая браки и те новые факторы воздействия, которые им сопутствуют… Ах, эти зарождающиеся науки, гипотеза в них еще только лепечет и главенствует воображение, – тут поэты соперничают с учеными. Поэты идут первыми, они в авангарде, и зачастую им удается открыть неисследованные области, предвосхитить грядущие решения. Их поле деятельности лежит между завоеванной непреложной истиной и тем неизвестным, у которого будет вырвана истина завтрашнего дня… Какую гигантскую фреску можно нарисовать, какие можно написать великие человеческие комедии и трагедии на тему о наследственности, которая представляет собой не что иное, как Книгу Бытия семьи, общества, человечества.
Увлеченный ходом своих рассуждений, Паскаль устремил взгляд в пространство, не замечая ничего вокруг. Но потом, резким движением отбросив в сторону родословное древо, опять схватил папки и воскликнул:
– Мы еще к нему вернемся: чтобы ты все поняла, нужно, чтобы перед твоими глазами прошли все факты и ты увидела в действии всех этих актеров с пришпиленными к ним ярлычками, в которых даны только краткие сведения… Я буду называть тебе дела, ты же – передавай их мне по одному. Перед тем как поставить их туда, на верхнюю полку, я покажу тебе и объясню, что содержит каждое… Я буду придерживаться не алфавитного порядка, а порядка самих событий… Уже давно я хочу перейти к такой классификации… Итак, следи за именами на обложках. Начнем с тети Диды.
В эту минуту гроза, полыхавшая на горизонте, обрушилась на Сулейяду и разразилась над самым домом проливным дождем. Но они даже не захлопнули окон. Они не слышали ни раскатов грома, ни ливня, неумолчно барабанившего по крыше. Клотильда протянула Паскалю папку, на которой крупными буквами было написано имя тети Диды; он извлек оттуда разнообразные бумаги, написанные когда-то заметки и начал пробегать их глазами.
– Дай мне Пьера Ругона! Дай Урсулу Маккар!.. Дай Антуана Маккара!
Она безмолвно повиновалась, и сердце ее стеснила тоска от всего, что она слышала. А папки одна за другой раскрывались, выбрасывали из своих недр бумаги, а потом их снова водворяли обратно в шкаф.
Начало роду дала Аделаида Фук – долговязая, неуравновешенная девушка, пораженная нервным заболеванием. От нее пошла законная ветвь – Пьер Ругон и две внебрачные – Урсула и Антуан Маккар; и вот начинается кровавая трагедия буржуазной семьи, разыгравшаяся в рамках государственного переворота в декабре 1851 года, когда Пьер и Фелисите Ругон, спасая Плассан, запятнали кровью Сильвера свое начинающееся благоденствие, а престарелую Аделаиду, несчастную тетю Диду, похожую на призрак, ожидающий часа искупления, заперли в Тюлет. Теперь, словно свора псов, на волю вырываются разнузданные аппетиты: у Эжена Ругона – это неутолимая жажда повелевать: он – великий человек, герой семьи, честолюбец, пренебрегающий мелкими повседневными интересами, любящий власть ради власти. Он пришел в Париж в рваных башмаках, но завоевал его вместе с другими проходимцами, сторонниками будущей Империи. Вознесенный жадной кликой своих прихвостней, которые одновременно подтачивали его могущество, он сменил пост председателя государственного совета на министерское кресло; его ненадолго повергла во прах женщина – прекрасная Клоринда, которую он безрассудно возжелал; но этого сильного человека обуревала такая жажда власти, что он сумел возвыситься вновь ценой отречения от всей прошлой жизни. То было победоносное шествие к власти вице-короля. Аристидом Саккаром владеют только низменные страсти: деньги, женщины, роскошь. Одержимый ненасытной жаждой наслаждений, едва почуяв запах свежей добычи, он устремляется в Париж, над которым проносится ураган спекуляций, разрушающий и снова возрождающий город; сказочные состояния наживаются за какие-нибудь полгода, их пускают по ветру и создают вновь. И Саккара настолько захватывает золотая горячка, он так опьянен ею, что не успевает еще остыть тело его жены Анжелы, как он продает свое имя, женясь на Рене, чтобы заполучить первые необходимые ему сто тысяч франков; испытывая позднее денежные затруднения, он терпит кровосмесительство в своей семье, закрывая глаза на связь второй жены с Максимом, которые окунулись в разгул веселящегося, пирующего Парижа. А потом все тот же Саккар, никогда не унывающий Саккар, продолжает идти в гору, возвышается, начинает дерзать и мыслить как крупный финансист, понимающий жестокую и в то же время цивилизаторскую роль денег, и спустя несколько лет приводит в действие огромную машину для выпуска миллионов – Всемирный банк; выигрывая и проигрывая сражения на бирже, как Наполеон под Аустерлицем и Ватерлоо, он ввергает в нищету целый мир маленьких людей, он бросает на произвол судьбы, толкая бог весть еще на какие преступления, своего незаконного сына Виктора, сбежавшего под покровом ночной темноты. А самому Саккару покровительствует бесстрастная несправедливая судьба – ему дарит любовь очаровательная Каролина, словно в награду за его отвратительное прошлое. На этой же навозной куче неожиданно распустилась незапятнанная лилия. Сидония Ругон, сводня, занимавшаяся всевозможными подозрительными делишками, приспешница своего брата Саккара, зачала неизвестно от кого прекрасную, чистую Анжелику, маленькую вышивальщицу с пальцами феи, которая расшивала золотом ризы, воплощая в узорах свою мечту о прекрасном принце; она так ушла в мир своих святых и была столь чужда грубой действительности, что ей была дарована благодать – она умерла от первого поцелуя своего жениха Фелисьена д’Откэр в день бракосочетания под звон колоколов, славивших их пышную свадьбу. Дальше скрещиваются две линии – законная и побочная, так как Марта Ругон вышла замуж за своего двоюродного брата Франсуа Муре; этот согласный брак стал мало-помалу расстраиваться и привел к страшной катастрофе; тихую, жалкую женщину поработила, подмяла под себя огромная военная машина, пущенная в ход для завоевания города, ее трое детей оказались как бы отторгнутыми от нее, – она отдала всю себя человеку с железной хваткой, аббату Фожа, и когда Ругоны во второй раз спасали Плассан, она медленно умирала, освещенная заревом пожара, в котором вместе с аббатом сгорел и виновник поджога – ее муж, обезумевший от ненависти и жажды мести. Один из трех детей Марты, Октав Муре, был смелым завоевателем – он обладал ясным умом и твердо решил покорить Париж с помощью женщин; развращенный ужасными нравами парижской буржуазии, в среду которой он попал, Октав Муре окунулся в самую грязь адюльтера, испытав капризный отказ одной женщины, безвольное самозабвение другой. Но, на свое счастье, он не сложил оружия и остался деятельным, способным к труду человеком; постепенно приобретя вес, он вышел в люди и покинул грязные задворки прогнившего мирка, который уже трещал по всем швам. Октав Муре произвел победоносный переворот в крупной торговле, разорил прозябавшие маленькие лавчонки старого типа и построил в самом центре охваченного лихорадкой Парижа огромный, полный соблазна храм, горящий тысячами огней, утопающий в бархате, шелке и кружевах; он неслыханно разбогател и, беззаботно играя на страсти женщин к роскоши, разорял их, презирая; наконец, его укротила маленькая мстительница, скромная и добродетельная Дениза, в ногах которой он валялся, изнывая от страданий, пока она – нищая – не соблаговолила выйти замуж за этого богача, владельца огромного, прославленного магазина – дворца, на который низвергался золотой дождь прибылей. У Марты было еще двое детей – Серж и Дезире Муре; она – невинная, пышущая здоровьем, вела безмятежное существование животного, он – утонченный, склонный к мистике, пошел в священнослужители в порыве нервной экзальтации, присущей его роду; Серж, повторивший в легендарном Параду историю грехопадения Адама, возродился к жизни, полюбив Альбину, обладал ею на лоне великой сообщницы-природы и затем утратил ее навеки; вновь решив посвятить себя богу, он объявил жизни вечную войну. В борьбе с искушениями он умертвил свою плоть и, выполняя долг священнослужителя, первый бросил горсть земли на могилу умершей Альбины. В это самое время его сестра Дезире, исполненная материнской любви к животным, восторгалась плодовитостью питомцев своего скотного двора. А вот и небольшой просвет – трогательная и вместе с тем трагическая страница: Элен Муре мирно жила со своей дочерью Жанной в квартале Пасси, возвышающемся над Парижем, этим бескрайним, бездонным человеческим океаном, пред лицом которого разыгралась ее печальная история; страсть Элен к случайно встретившемуся ей человеку, доктору, вызванному ночью к изголовью ее заболевшей дочери, болезненная ревность Жанны, инстинктивная мучительная ревность любящего сердца, оспаривающего у любви собственную мать; бремя этого чувства раздавило девочку, и она заплатила дорогой ценой – своей жизнью за миг страсти, ворвавшейся так внезапно в размеренное существование ее матери, и осталась одна под кипарисами безмолвного кладбища, высоко на холмах никогда не умирающего Парижа. С Лизы Маккар начинается побочная линия – свежая, здоровая. Лиза воплощала власть чрева, стоя в белоснежном переднике на пороге своей колбасной и улыбаясь Центральному рынку, откуда слышалось роптанье голодных и где разыгрывалась извечная борьба Толстых и Тощих. Одного из этих Тощих, Флорана, ее деверя, возненавидели и травили Толстые – рыбные торговки и лавочницы; они его преследовали до тех пор, пока сама Лиза, жирная колбасница, безупречно честная, но беспощадная, не выдала его полиции, как бежавшего с каторги республиканца, – она была глубоко убеждена, что своим поступком способствует благополучному пищеварению всех добропорядочных людей. У нее родилась дочь, Полина Кеню, здоровая, добрая, благоразумная девушка; она принимала жизнь такой, как она есть, и была столь проникнута любовью к ближним, что, несмотр