я на властные требования своей цветущей девственной плоти, уступила собственного жениха Лазара подруге; позднее, когда между супругами наступил разлад, она заменила мать их ребенку. Ее обирали, неизменно приносили в жертву, но, несмотря на это, она никогда не теряла бодрости, жизнерадостности и вела однообразную, одинокую жизнь в уединенном уголке, на берегу моря, среди людей, которые кричали о своих страданиях, но умирать не хотели. Далее следует Жервеза Маккар с четырьмя детьми, работящая и красивая, несмотря на хромоту; брошенная в Париже своим любовником Лантье, она встретила Купо, дельного мастера, отнюдь не гуляку, за которого вышла замуж; став хозяйкой прачечного заведения и наняв себе в помощь трех работниц, она вначале была счастлива, но супругов постигла участь, неизбежная для людей их среды, и они мало-помалу опустились: алкоголь отравил организм Купо, довел его до буйного помешательства, а потом и смерти. Она же развратилась, перестала трудиться; возвращение Лантье, ставшее для нее роковым, привело ее к позорному сожительству втроем и ужасающей нищете, которая обрекла свою жертву на голодную смерть. Ее старший сын, художник Клод, наделенный мучительным даром гения, граничившим с безумием, был одержим неистовым желанием создать шедевр, но сознавал свое бессилие: пальцы ему не повиновались и не могли воплотить его замысла. Это был титан, вечно распинаемый мученик творчества, коего постоянно повергали в прах; боготворя Женщину, он пожертвовал собственной женой Кристиной, беззаветно его любившей и короткое время любимой им, ради той несуществующей женщины, какую он так и не мог создать, той, что казалась ему божественно прекрасной и которую его кисть была не в силах увековечить в ее торжествующей наготе. Отчаяние Клода, которого снедала всепожирающая страсть творчества, его неутоленная потребность созидания, невозможность ее удовлетворить были так велики, что в конце концов он повесился. Второго сына, Жака, инстинктивно влекло к преступлению, и этот наследственный порок выражался в том, что каждый раз при виде обнаженной груди женщины, даже первой встречной, он испытывал непреодолимую жажду свежей, юной крови. С этой роковой страстью Жак боролся, но она настигла его в пору любовной связи с покорной, чувственной Севериной, которую тоже мучили воспоминания об одном трагическом убийстве. В припадке безумия он зарезал свою любовницу при виде ее обнаженной белоснежной груди; и этот человек-зверь с бешеной скоростью мчался на грохочущем локомотиве среди других поездов, но любимая им машина искромсала его своими колесами, а потом, никем не управляемая, безудержно, словно сорвавшись с цепи, устремилась навстречу неминуемой гибели. Третий брат, Этьен, тоже одинокий, гонимый судьбой, прибыл холодной мартовской ночью в черный край угля и спустился в прожорливую шахту. Встретив здесь печальную Катрин, он полюбил ее, но грубый насильник похитил у Этьена его избранницу. Этьен делил с углекопами их нищенскую долю, жил вместе с ними в той тесноте, которая порождает низменные пороки; но однажды побуждаемая голодом толпа восставших, обездоленных людей вышла из глубины шахт, среди обвалов и пожаров, требуя хлеба, и не отступила перед солдатами, которые открыли по ним пальбу. Эта страшная схватка возвещала о гибели уходящего мира. Кровь, пролитая семьей Маэ, взывала к отмщению: Альзира умерла от голода, Маэ скосила пуля, Захария погиб от взрыва метана, Катрин засыпало землей; в живых осталась только жена Маэ; оплакивая умерших, она снова спустилась в глубь шахты, чтобы заработать свои тридцать су; Этьен – потерпевший поражение вожак восставших, ушел из поселка теплым апрельским утром, обуреваемый думами о грядущей борьбе, прислушиваясь к глухим подземным толчкам пробивающихся ростков нового мира. Возмездием стала Нана, этот цветок, распустившийся на социальных нечистотах Парижа, золотая муха, взлетевшая с гноища; ее терпят, но старательно скрывают ото всех, она разносит на своих трепещущих крылышках фермент разрушения и, пробравшись в аристократическое общество, разлагает его, одним прикосновением губя мужчин; она проникает во дворцы, бессознательно несет с собой разорение и смерть: тут и стоическое самосожжение Вандевра, и скитания Фукармона, который заглушает свою тоску, бороздя морские просторы Китая, банкротство Штейнера, вынужденного отныне вести скромную жизнь, самодовольное слабоумие Ла Фалуаза, трагедия в семье Мюффа и, наконец, бледный труп Жоржа, над которым бодрствует выпущенный накануне из тюрьмы брат Филипп; в зачумленном воздухе эпохи таилась такая зараза, что она не пощадила и самое Нана, которая умерла от черной оспы, заразившись ею у смертного ложа своего маленького сына Луизэ, в то время как под ее окнами бурлил опьяненный, охваченный военным безумием Париж, словно стремясь к собственной погибели. Жан Маккар, рабочий и солдат, вновь стал крестьянином: оплачивая каждое зернышко каплей пота, он вступил в борьбу с суровой землей и, главное, с деревенскими жителями, у которых тяжкое, длящееся годами завоевание земли все сильнее разжигает собственнические инстинкты. Старики Фуаны, уступившие свои поля с такой болью, словно расставались с собственной плотью; Бюто, доведенные до отчаяния, дошедшие до отцеубийства, – все для того, чтобы скорей получить наследство – клочок земли, засеянный люцерной; упрямая Франсуаза, не соглашавшаяся, чтобы хоть пядь земли была отторгнута от их участка, и умершая без единого стона под ударом косы; такова была драма этих простых, повинующихся инстинкту людей, едва вышедших из первобытного состояния, всего этого человеческого перегноя на огромной земле, которая одна остается бессмертной, на матери-земле, из лона которой выходят и куда возвращаются, земле, которую любят так сильно, что ради нее идут на преступление, и которая неустанно, ради какой-то своей неведомой цели, возрождает ту же жизнь, а вместе с ней ту же нищету и ту же человеческую низость. И вот опять Жан: овдовев, он снова идет в рекруты, едва запахло порохом. Жан, один из тех, кто является неиссякаемым источником вечного обновления земли; Жан, самый скромный и самый стойкий солдат из всех участвовавших в невиданном разгроме, подхвачен ужасной роковой бурей, которая, начавшись у рубежей Седана, смела Империю, угрожая гибелью родине. Жан, неизменно разумный, осторожный, никогда не теряющий надежды, полюбил как брата своего товарища Мориса, безвольного отпрыска буржуазной семьи, жертву, предназначенную для заклания. Когда же неумолимая судьба избрала именно его, чтобы отсечь этот гнилой побег, он плакал кровавыми слезами; но после разгрома, когда позади остались беспрерывные поражения, тяжелая междоусобная война, потерянные провинции и Франция оказалась перед уплатой миллиардных контрибуций – Жан снова пускается в путь и возвращается к ожидающей его земле, чтобы приобщиться к великому, суровому труду для возрождения Франции.
Паскаль остановился, Клотильда передала ему все папки одну за другой, он раскрыл каждую, перелистал и снова поставил на место, на верхнюю полку шкафа. Он тяжело дышал, измученный неслыханным пробегом по страницам живой истории человечества; а девушка, безмолвная, неподвижная, растерявшаяся перед этим хлынувшим на нее потоком жизни, вышедшим из берегов, была не в силах вставить какое-нибудь замечание, решиться на то или иное суждение. Гроза не утихала, и ливень неумолчно поливал погруженные во мрак поля. Удар молнии, сопровождаемый страшным треском, расщепил дерево по соседству. Пламя свечи заметалось от ветра, ворвавшегося в распахнутое настежь окно.
– Взгляни, – промолвил наконец Паскаль, указывая на папки, – здесь целый мир, все наше общество, наша цивилизация, здесь вся жизнь с ее дурными и хорошими проявлениями, в ее горне переплавляется все… Да, наша семья представляет поучительный пример для современной науки, стремящейся с математической точностью установить законы физиологических и нервных отклонений, которые проявляются в каком-либо роду, вследствие изначального органического заболевания, и, в зависимости от среды, определяют у каждого индивидуума чувства, желания, страсти, все сознательные и инстинктивные проявления человеческой натуры, которые мы называем добродетелями и пороками. Кроме того, наша семья – документ истории, повествующий о Второй империи от государственного переворота до Седана, ибо наши родичи, выйдя из народа, проникли во все слои современного общества: каких только постов они не занимали, подгоняемые своими непомерными аппетитами, этим чисто современным импульсом, этим ударом хлыста, который бросает в водоворот наслаждений низшие классы, сметающие на своем пути все социальные перегородки!.. Об истоках я тебе уже говорил: они находятся в Плассане, и вот, подойдя к концу пути, мы вернулись все в тот же Плассан.
Он умолк, а потом продолжал медленно, в раздумье:
– Какая стремительная лавина событий! Сколько сладостных и страшных происшествий, сколько восторгов и страданий заключено в этой огромной груде фактов!.. Чего здесь только нет! Страницы истории: Империя, возникшая на крови, вначале опьяненная наслаждениями, властная до жестокости, покоряющая мятежные города, затем неуклонно идущая к развалу и, наконец, утонувшая в крови, в море крови, в котором едва не захлебнулась вся нация… Тут и социальные исследования: мелкая и крупная торговля, проституция, преступность, земельный вопрос, деньги, буржуазия, народ, – тот, что ютится в гнилых трущобах предместий и восстает в крупных промышленных городах, – весь бурный натиск побеждающего социализма, несущего в себе зародыши новой эры… Тут и просто очерки человеческой жизни, задушевные страницы, любовные перипетии, тут борьба ума и сердца с несправедливой природой, гибель тех, кто стонет под бременем непосильной задачи, – это стон доброго начала, приносящего себя в жертву и все же торжествующего в своем страдании… Тут и фантазия, полет воображения за пределы реального, необозримые сады, цветущие во все времена года, соборы с тонкими шпилями искусной работы, волшебные сказки о райском блаженстве, идеальная любовь, возносящаяся к небу при первом поцелуе… Все, все, прекрасное и отвратительное, возвышенное и низменное, цветы, грязь, рыдания, смех, – словом, весь поток жизни, куда-то безостановочно уносящий человечество.