— Да, после такой весны обычно бывает необыкновенно хорошее лето, — хмыкнул Грегор и пошевелил руками в наручниках за спиной.
Булле вдруг почувствовал кожей волну жара.
— По-настоящему горячее солнце, — сказал он, не открывая глаз.
— Тепло идет не от солнца, — тихо сказал Грегор.
Булле открыл глаза. Он стоял на стуле, а напротив была установлена вафельница. Оказывается, ее пасть распахнулась и теперь смотрела ему прямо в лицо. Потрескивал жир, стекающий с решетки.
— Вы не надо бояться, — прозвучал сзади голос.
Они обернулись. Йодольф Шталер стоял за ними в облике Халлвара Теноресена, в зеленой форме и фуражке с красным околышем.
— Есть международный правила обращения с военнопленный. И там говорийт, вафельницы можно использовайт только для вафля. Я, Йодольф Шталер, очень строго соблюдайт этот правила. Поэтому вас нельзя просто так взять и бросайт вафельница…
У солдат вырвался вздох облегчения, кто-то дрожащим голосом пролепетал:
— Слава богу…
— Кто сказайт? — прорычал Йодольф, обернувшись к строю.
Все солдаты стояли, вытянувшись по стойке «смирно» и глядя прямо перед собой, не шевеля ни единым волоском, даже в носу.
— Кто-то возражайт? — крикнул Йодольф.
Никто не ответил.
— Ну? — промычал Йодольф.
Солдаты неуверенно переглянулись, один из них на пробу покачал головой. Потом еще кто-то. И наконец все они усердно закачали головами, так что стало слышно шуршание сотни стриженых затылков о сотню форменных воротников.
Йодольф отвел подозрительный взгляд от солдат и повернулся к Булле и Грегору.
— Где я остановиться?
— Вы не станете нас поджаривать… — сказал Булле, сосредоточенно стараясь сохранить равновесие на неустойчивом стуле.
— Я этого не говорийт, — заявил Йодольф. — Я говорийт, вас нельзя просто так взять и бросайт вафельница, так как вафельница можно использовайт только для вафля, а значить… Йоран!
Из-за спины Йодольфа шагнул солдат. Он держал в руке пожарный шланг. Йоран не очень тщательно закамуфлировался под солдата, из рукавов торчали волосатые павианьи лапы. Булле проследил взглядом за пожарным шлангом, уходившим в сторону палатки полевой кухни в углу двора.
— Поэтому мы сначала делайт вас вафля, — закончил Йодольф. — Йоран, приступать!
Как-бы-солдат Йоран покрутил шланг, и из сопла выплеснулась желтая толстая струя. Такая сильная, что отбросила Грегора на два шага назад.
Вскоре Гальваниус был весь облит чем-то желтым и вязким, и оно капало с него на плиты двора. Настал черед Булле. Он закрыл глаза и высунул язык, когда струя обрушилась на него. На вкус она оказалась вафельным тестом.
— А теперь мы вас поджаривайт, — засмеялся Йодольф. — Солдаты! Есть два доброволец бросайт пленник вафельница?
— Да-да! Им будет больно! Я хочу…
— Не ты, Йоран. Кто-нибудь из солдатский человек.
Йодольф обвел строй взглядом. Никто не шевелился. Было так тихо, что слышалось только пение:
Вотелу, новинг май фэйтис тубивидью…
— Хорошо, — сказал Йодольф. — В такой случай это делать я и ты, Йоран. Пленники, повернуться к вафельнице.
Булле повернулся и несколько раз моргнул, чтобы избавиться от теста в глазах. На дерево над дымящейся, пышущей жаром вафельницей опустилась перелетная птичка, возвратившаяся из теплых краев, и запела. «Что-то рановато ты вернулась домой», — подумал Булле. Но она сидела на верхушке грушевого дерева и пела о том, что весна немножко слишком ранняя, и ее щебетание переплеталось с пением Агнеты.
— Надеюсь, меня будут есть с земляничным вареньем и сметаной, — прошептал Булле. — А ты что предпочитаешь? Чтобы тебя ели с коричневым сыром?[21]
— Мне все равно, — сказал Грегор. — Всего только несколько дней назад мне было бы даже все равно, если бы кто-то собрался поджарить меня и съесть. Жизнь моя была невыносимо скучной. Но теперь я знаю, что на свете есть фрекен Стробе, и, может быть, она сейчас думает обо мне и переживает…
— Да-да, — вздохнул Булле.
За спиной у него раздались шаги Йорана, шуршание гравия под его ногами.
От ужаса все чувства Булле невероятно обострились, он слышал звуки, которые ни за что не расслышал бы в обычных обстоятельствах. Шум мотора вдали. А где-то еще дальше — третью песню, которая присоединилась к песне Агнеты и щебету перелетной птички. Он почувствовал затылком дыхание Йорана, по спине царапнули павианьи когти. Булле толкнули вперед, на самый краешек стула. Он закрыл глаза и подумал свою самую последнюю мысль: «Надеюсь, у Лисе все будет хорошо».
— Стоп!
Это кричал Йодольф.
— Снимайт наручники.
— Но…
— Наручники повреждайт наши зубья, когда мы будем есть эти двое. Тогда мы надо идти зубной врач, а ты знать, как я ненавидейт зубной…
И пока Булле слушал, как Йоран, бормоча ругательства, шарит по карманам в поисках ключа от наручников, до него донесся рев мотора, уже более громкий. И третья песня тоже стала громче.
— Да вот же он! — воскликнул Йоран, и Булле услышал, как ключ повернулся сначала в его наручниках, а потом в наручниках Грегора. Йоран злобно захохотал: — Теперь, черти, вам каюк!
Глава 29Песня поп-группы спасет мир. Может быть
У ворот дворца один из двух гвардейцев приложил ладонь козырьком к глазам, чтобы не мешало низкое солнце, и посмотрел в том направлении, откуда шел звук мотора.
— Слышь, Гуннар, — сказал он и покрутил торчащий вверх ус, — кажись, этот мотоцикл жуть какой мощный, да?
— Я таких громадин в жизни своей не видал еще, Ролф, — отозвался его товарищ, приподнял верхнюю губу и втянул воздух. — Он, как бы сказать, ташшит на себе целую театральную ложу. А в ентой ложе сидит типа целый оркестр, да?
— А что они играют? Что-то знакомое…
— Погоди! Они свернули. Едут сюда! Гляди-ка, прямо сюда. Что делается?
— Приехали!
— Слышь-ка! Играют… Играют, ну, это…
— «Шилавзью»?
— Въезжайте прямо в ворота, профессор! — крикнула из коляски Лисе.
— Есть! — И доктор Проктор, ссутулившийся за рулем мотоцикла, прибавил газу. — Играйте как можно громче!
— Все слышали? — крикнул Мадсен, сидевший в коляске, и пуще прежнего замахал дирижерской палочкой.
Самый странный оркестр из всех когда-либо выступавших в мотоциклетных колясках немедленно заиграл громче. Лисе играла на кларнете, фрекен Стробе стучала по клавишам детского пианино, Янне играла на тубе, Беатрис — на саксофоне, папа-комендант демонстрировал чудеса игры на гитаре с двумя почерневшими струнами, у мамы-комендантши была флейта-пикколо, Трульс и Трюм лупили по малым барабанам, сестра Булле била деревянной колотушкой по большому барабану, а мама Булле вопила так фальшиво, противно и громко, что туристы на площади перед дворцом заткнули уши:
— Шилавзью, йе-йе-йе!..
Два гвардейца отскочили в разные стороны, когда мотоцикл ворвался в ворота и въехал во двор дворца.
Булле услышал музыку и понял, что «Шилавзью» группы «Дебителс» заглушила «Вотелу» группы «БАБА», голос Агнеты утонул в кухонном тарараме, производимом мотоциклетно-колясочным оркестром доктора Проктора. Он знал, что друзья прибыли, чтобы спасти его. Но все было напрасно. Они опоздали. Йоран уже толкнул его, и Булле полетел со стула прямо в пышущее жаром жерло вафельницы.
Вся жизнь промелькнула у него перед глазами. Были в ней взлеты и падения, были веселые деньки, случались и дни с минусом, но самое главное — был карамельный пудинг, ветрогонный порошок, приключения вместе с добрыми друзьями. Короче говоря, жизнь оказалась слишком короткой даже для такого коротышки, как Булле. Вот-вот все закончится…
Жжик!
Что это?
На талии Булле откуда-то появился синий пояс.
А сам Булле больше не падал. То есть падать-то он падал, но почему-то вверх. Другими словами, он поднимался. Мимо промелькнул фасад дворца. Бах! Булле приземлился. Синий пояс, который был вовсе не поясом, а лягушачьим языком, выпустил его, и Булле обнаружил, что стоит на том самом балконе, где стоял несколько дней назад. Рядом отплевывался Грегор.
— Ты запрыгнул сюда! — сказал Булле и посмотрел на двор, где мотоцикл ездил вокруг вафельницы, Йорана, Йодольфа и Тандооры. — И меня языком прихватил!
— Тьфу! — скривился Грегор. — У тебя привкус травы и мыла.
— Ты меня спас! — сказал Булле и обнял Грегора.
— Эй! Перестань! — Грегор начал отбиваться. — Совсем не факт, что мы спасены.
К сожалению, он оказался прав: солдаты окружили мотоцикл, а музыка группы «БАБА» зазвучала громче. И какофонию, которую издавал мотоциклетный оркестр Пушечной улицы, заглушило пение Агнеты:
ВОТЕЛУ!!! файнелли фейсинг май!!!
Грегор опять побледнел, его колени задрожали, он стал съеживаться. Но тут Агнета сделала паузу, чтобы набрать воздуха между «…лу» и «файнелли», и в этот момент со стороны двора донесся отчаянный крик:
— Грегор! Я люблю тебя!
— Ик! — сказал Грегор. — Что это было?
— Кто-то, — пояснил Булле, — крикнул, что любит тебя.
— Любит м-м-меня? Но к-к-кто?
— А ты как думаешь, лягушачья башка? Фрекен Стробе, конечно! Понял наконец?
И тут, на глазах у Булле, щеки Грегора снова вспыхнули здоровым зеленым цветом. Глаза его загорелись, по лицу расплылась блаженная улыбка.
— Надо помешать солдатам схватить их! — сказал Булле.
Но Грегор, казалось, не слышал Булле, глядя куда-то в пространство.
— А ведь песня-то, в сущности, очень красивая, правда? — сказал он.
— «Вотелу»? — удивленно спросил Булле.
— Если очень внимательно послушать, — сказал Грегор.
— Эй! Проснись! — Булле щелкнул пальцами перед лицом Грегора. — Конец света и все такое!
И тогда раздалось: «Жжжж! Хлоп! Чпок! Бамс! Зззз!»
«Бамс!» — это когда три солдата — после того, как язык Грегора поднял и швырнул их, — соприкоснулись со стеной дома. А «Зззз!» — это когда тот солдат, который, на свое не