– Сегодня они вычерпали ложкой мои глаза.
– Смотри на это как на научный факт, друг мой. Это главное.
– Они превратили все мое лицо в какую-то ужасную корку. Оно горит!
– А мой желудок!
– А мой позвоночник!
– Дорогие мои приятели-крысы, вы просто не совсем поняли Часть 13 вышеупомянутого акта, и я вновь цитирую: "Предыдущее не должно быть истолковано таким образом, что госсекретарь устанавливает точные стандарты для обращения, заботы и ухода за животными во время проведения реальных исследований или экспериментов исследовательской организацией, которые и определяются такой исследовательской организацией". Теперь вы видите, не так ли? Раз вы находитесь здесь, в лаборатории, закон разрешает нашему ученому-профессору делать с вами все, что ему понравится. С радостью должен заметить, что это очень зубастый закон.
– Сунь его себе в зад, док. Мы нуждаемся в гуманном законодательстве.
НИКАКИХ ЭКСПЕРИМЕНТОВ НАД ЖИВОТНЫМИ!
– "Гуманном", "гуманном", вечно все заводят волынку о гуманном. Мои приятели-крысы, да знаете ли вы, как называет Американская Медицинская Ассоциация тех, кто мусолит это слово, "гуманный"? Гуманистами! Да, вот вы и есть гуманисты-недоделки!
Игнорируя меня, бунтовщики стали вновь раскручивать свои вращающиеся тренажеры. Колеса начали расплываться, гудеть, и вот уже вновь из недосягаемых глубин этого вихревого водоворота пошли интуитивные сигналы. Я просто обязан каким-то образом заглушить эти передачи протеста.
Возможно, если я проскользну вот сюда, к лабораторному телевизору, то смогу отыскать какую-нибудь безвредную программу, чтобы отвлечь внимание этих революционизированных крыс. Может быть, такой смогла бы стать учебная программа из бассейна в солнечной Калифорнии.
Включаю аппарат с помощью собственного хвоста, и жду пока он нагреется. Да, все, чего нам сейчас недостает, так это несколько энергичных приседаний для разминки колен, и несколько хороших дерганий, как это обычно делают паяцы и что так помогает похудеть в талии, короче говоря, все то, что предоставляет нам подходящая бодрая музыка. Вот, я уже слышу звуки…
"…выпуск специального бюллетеня. Огромная стая диких собак около часа назад напала на скотный двор, заполонила все разгружаемые платформы и обратила в паническое бегство множество предназначенного на убой скота. Просьба всем автомобилистам покинуть этот район. Отмечается, что все любопытные подвергаются огромной опасности. Повторяю: Огромная стая…"
Нужно скорее переключиться с этой программы…
– Оставь все как было, док!
– Извините, приятели-крысы, но…
– Хватай доктора! Поддай ему под зад!
Вижу, что самым разумным будет отойти от телевизора. Эти бунтовщики начали освобождать друг друга из клеток и явно превосходят меня числом. Ну хорошо, я удалюсь, но только временно, друзья мои. Доктор не позволит шутить с собой.
"Эвакуируйте людей из восьмого сектора и заблокируйте эти улицы…"
А на экране невероятная картина: полицейские машины сбились в одну кучу от бегущего со всех ног скота и воющих собак. Некоторое время камера делает головокружительный разворот, и быки несутся прямо нас, пока неожиданно не обрывается фильм.
"Говорит Барри Натан. Сейчас мы переключаем вас на…"
– Нужно послать за ловцами собак!
– Сиди на месте, док, и помалкивай.
– Да, да, пожалуйста, я устроюсь вот здесь впереди… рядом с крысиной едой.
Мне нужно что-то сделать с этим телевизором. Поступающие новости слишком подстрекательные, и взбунтовавшиеся крысы возбужденно бегают вокруг, открывая все клетки. Мне необходимо двигаться смело и быстро.
Подо мной, в тени, как раз находятся двухчашечные весы вместе с мерными гирями. Обычно на них мы взвешиваем новорожденных крыс или тех, которые подвергаются специальной истощающей диете, но сегодняшней ночью доктор Рэт намерен дать им более драматическое применение!
Кажется, угол для траектории выбран верно. Прыгаю!
Я лечу по воздуху, и, как суперагент по отлову шпионов, тайно приземляюсь в тылу вражеских позиций, прямо на весы. Их чашки раскачиваются вверх и вниз, а я запускаю одну из свинцовых гирь прямо в экран телевизора.
Я весь сжимаюсь, когда она ударяет в экран и разносит его вдребезги. Осколки стекла летят во все стороны! Возможно, теперь эти бунтовщики поняли, с кем они имеют дело, с энергичным доктором Рэт!
Но вновь засверкали колеса-тренажеры. И собака начала с дикой скоростью раскручивать свою бегущую дорожку, стараясь бежать из всех сил. И изо всех этих вертящихся тренажеров излучается свет. Атмосфера в высшей степени наэлектризована. Я не ощущал ничего подобного по мощности с тех пор, когда принял одну из моих последних смертельных доз инсулина. (Смотри мою статью "Средняя величина летальной дозы для крыс", "Фармацевтический журнал", 1971.) Я был бы рад поймать с полсотни этих крыс-бунтовщиков и добавить летальную дозу стрихнина в их прессованное печенье. Это заставило бы их побыстрее заткнуться!
Но какими яркими стали сейчас вертящиеся тренажеры, как интенсивно они светятся. Крысы бегают вокруг них, реализуя прорыв в интуитивном диапазоне, и постепенно наша лаборатория заполняется расширяющимися световыми пятнами, которые сливаются друг с другом, как сливаются и вращающиеся колеса. Все внутреннее пространство комнаты сияет от вращающихся потоков света, и сквозь этот кружащийся вихрь я вижу проступающее изображение лица!
***
Я родился вот в этой большой комнате и никогда не был за ее пределами. В каждом углу комнаты возникает ветер, который создается искусственно. Над нашей головой горит яркий свет. Мне интересно, что же находится там, за пределами этого пространства.
У нас толстое белое тело. Мы не делаем никаких упражнений. Я никогда не захожу дальше границ моей маленькой ячейки. Дни текут столь однообразно, а существование мое столь бессмысленно, что частенько мне кажется, что меня вовсе и нет, и что сам факт моего существования всего лишь сон.
Эта большая комната наполнена множеством таких же низких ячеек, и каждый из нас имеет свою. Мы отделены друг от друга дощатой стенкой, поверх которой едва можем разглядеть наших соседей. Если же кто-то пытается войти в мою ячейку, я должен убить его. Таков закон: "Охраняй свою собственную ячейку и никого не пускай туда. Здесь нет дружбы. Наша ячейка - это сама наша жизнь. Поэтому защищая ее, мы защищаем свою жизнь".
– А ну, ты, иди сюда! Иди сюда!
За мной приходит сторож и с помощью криков и ударов выталкивает меня из ячейки. Я пытаюсь идти, но двигаюсь с трудом. Мои мышцы ослабли. Он же подталкивает меня к холодной самке.
Я уже бывал у нее и раньше. У нее совершенно отсутствует тепло. Но от нее пахнет как и положено от самки. Мне еще ни разу не удавалось видеть целиком ее тело. Я всегда видел только кончик хвоста.
– Давай, влезай туда. Иди, отправляйся к ней!
Я обнюхиваю самку. А вот это ее жизнь! Она продолжает стоять неподвижно. Она поджидает меня. Я влезаю на нее.
Ты холодна. Ты никогда не разговариваешь. Я занимаюсь с тобой любовью. Делаю это прямо здесь, в этой комнате. Они наблюдают, находясь рядом со мной. Похрюкивая, я прижимаюсь к ее телу. Я научился делать это, проникать внутрь тебя. Я проникаю туда, соскальзываю, падаю, поднимаюсь и вновь вхожу в тебя еще раз. Я неуклюже зависаю, пыхчу и напрягаюсь от возбуждения. Они смеются надо мной, когда я стараюсь наполнить тебя. Все мое содержимое поднимается и выходит наружу, я оставляю все это в тебе. Я люблю тебя. Ты же, как всегда, холодная и бессловесная.
– Хорошо, теперь шевелись!
Мой сторож ударяет меня и отгоняет от нее. Все наши встречи всегда проходят вот так: быстро и молча. Иногда я вижу тебя во сне, твое спрятанное от меня молчаливое тело.
Я возвращаюсь в свою ячейку. Еда уже ждет меня, и я съедаю ее. Я ем постоянно. Мне больше нечего делать. Я вырос до таких размеров, что мне трудно стоять на ногах.
Так что я такое?
Если бы я смог выбраться за пределы этой комнаты, возможно, я бы мог научиться чему-то. Однажды я видел, как множество моих состарившихся сожителей покинули эту комнату и никогда больше не вернулись назад. Удалось ли им научиться чему-нибудь?
Где же они сейчас?
Так много всего, чего я так и не знаю. Почему они водят меня к этой холодной самке? Это составляет часть их огромных знаний?
Они должны знать очень много, потому что выходят за пределы этой комнаты.
Я чувствую, что моя жизнь в этом пространстве вовсе не постоянна. Я твердо верю, что однажды тоже покину эту комнату.
Вглядываюсь в угол своей ячейки. Там лежит солома и стоит чашка с водой. В воздухе носятся голоса других моих сожителей, но никто из них не знает ответа. Никому из них неизвестен секрет этой комнаты: как она возникла, почему мы родились здесь и куда направляемся.
Я должен спать. Я подолгу сплю и много ем. Все жители нашей комнаты о чем-то шепчутся и похрюкивают. Изредка кто-то из нас видит кошмары или, значительно реже, кому-то кажется, что он видит нечто совершенно новое. Это быстро облетает закоулки всех ячеек и постепенно замирает где-то в безвестности. Некоторые из нас могут даже сказать: я знаю, что находится снаружи; знаю, что ждет нас.
Тем не менее, мы прислушиваемся к самым последним снам. Один из наших сожителей обладает диким предвидением. Мой сосед хрюкает мне об их сути сквозь стены своей ячейки. Он не отваживается подойти ко мне ближе или поглядеть на меня сверху, зная, что я ударю его изо всех сил, невзирая на собственную неуклюжесть, если он отважится на это.
– Была дана клятва.
– Клятва?
– Очень сильное существо поклялось, что спасет нас.
– Кто же это?
– Я чувствую его всеми своими мускулами. Его сила велика. Это очень многообразная сила.
Путаница из множества картин охватила мое воображение, вызывая из памяти самое сокровенное: маленький клочок, покрытый зеленой травой, и отрезок извилистой дорожки. Я однажды видел это, когда распахивались большие двери. И вот я вижу это еще раз, вызванное в собственном мозгу. Потому что это означает для меня избавление, зеленая трава и маленькая дорожка льют на меня теплый мягкий свет. В этой комнате бывают самые разные сны. Они приходят и уходят, но всегда остается механически поднимаемый ветер. Они очень быстро уносят прочь все сны, все предвиденья, все надежды на избавление.