Тут участливо вмешался благородный ирландский террорист Сэнд Муд:
— Чего уж там! Чтоб впотьмах не тыркаться, жертвую вам бензиновую именную зажигалку! Вот, «от С. Хусейна — С. Муду на день рождения»!
— Бензиновую никак нельзя, хотя вообще-то спасибочки! — вежливо отказался радист Жуков. — Бензиновую или, скажем, газовую, ни в коем случае! Станция-то, кругом деревянная!
— Как это? — изумились бравые мужчины хором.
— Так уж вышло. Шоб металлоискателем было не найти, и шоб всякие там радары и сонары ввести в заблуждение. Дескать, лежит себе деревяшка ненужная или, для примеру, утопшее разбитое корыто. Сыровато внутри, конечно. И протекает кое-где, усе время конопатить и смолить надо. Зато чистый сибирский кедр, импортный!
Изумляться деревянной подводной станции, впрочем, было особо некогда. Привесив заранее припасенные камни на шеи отважным подводниками Кац-Бруевичу и Жукову, бравые мужчины по команде Самты столкнули их в воду. Несколько минут все было тихо.
Потом бывшему смотрителю Муду стало скучно. А это очень чревато, когда бывшим смотрителям и действительным террористам становиться скучно. Последствия не замедлили сказаться. После того, как Сэнду Муду надоело петь об ирландском зеленом лужке и пасущейся коровке, он стал заигрывать с китобойным гарпуном. Задорно подбрасывать его в воздух и с гиканьем ловить. Надо ли говорить, что гарпун был сильно тяжелый и достаточно острый, поэтому Муд очень скоро им пробросался.
Гарпун стремительно миновал раззявленные руки бывшего смотрителя, и, слава богу, миновал матрас. Зато под коллективный возглас «ох!», стрелой врезался в воду и дальше, дальше — сквозь две сажени прозрачной океанской водички тоже все было видно хорошо. Как китобойное орудие с плеском проломило деревянную крышку вплавного люка станции, и теперь на том месте кружился веселенький водоворот.
— Мамочки мои! — только и успел произнести Сэнд Муд. А после добавил: — Пропал гарпун!
Об отважных подводниках, о станции и о том, какие именно слова скажет ПД, когда узнает о случившемся, каждый на матрасе старался не думать. Особенно об этом не хотелось думать Самты, как ответственному командиру.
— Может, я нырну и посмотрю, как там и чего? — несмело предложил толстяк Пит. — Все же бедный Чак был мне другом.
— Как же, ты нырнешь! — оборвал его Самты. — Да у нас и камня нет подходящего размера! А без камня тебе, жиртрест, нырять, все равно, что топить на Мертвом море пустую бочку. Надо выждать. Никогда так не бывает, чтобы парням вроде нас вчистую не везло!
И Самты, как в воду, глядел. Точнее, глядел он именно в воду. Вскоре из нее показалась всклокоченная голова радиста Жукова, косые его глаза смотрели озабочено в разные стороны.
— Все, ребята! Минные заграждения мы отключили. Но какой-то чудак на букву «м», — при этих словах радиста Сэнд Муд стыдливо отвернулся, — уронил на распределительный щиток здоровенную железяку. Теперь, шоб станцию не затопило, кто-то все время должен дергать за ручку «Экстренного слива»! Короче, ваш Чак теперь ее и дергает. И будет дергать до тех пор, пока станцию не починят. Может, недельки через две, если ПД почешется. А так как чешется он редко, то сами понимаете… Парень попал надолго.
— Что же делать? — задал растерявшийся Самты вопрос, совсем не подходящий к лицу опытного командира диверсионной разведывательной группы.
— Да ничего особенного. У него там аппарат с шоколадом и конфетами, так шо не отощает. И вот еще, держите! — радист Жуков вылез на матрас и вытащил за собой нечто, сильно напоминающее гофрированную пластиковую трубу от пылесоса марки «Электролюкс». — Переговорный шланг, заодно по нему можно кормить вашего парня горячим супом.
Из шланга на самом деле доносились звуки, напоминающие одновременно судорожное всхлипывание и чавкание шоколадом, когда до отказа забит рот. Иногда они перемежались громоподобным ревом, который бывает в общественной уборной, когда кто-то дисциплинированно спускает за собой воду. Порой можно было разобрать следующие отрывистые реплики:
— Сволочи! Ну и гады же! Маленького каждый обидит! Вот выйду, нипочем никому и конфетки не дам! Все сам сожру!
Бравые мужчины слушали в задумчивости. Потом Самты рассудительно сказал:
— Во всем нужно видеть положительный момент! Зато парень однозначно отдохнет от своей Клары Захаровны. И может даже, поразмыслив на досуге, которого теперь много, не захочет на ней жениться!
Бравые мужчины в знак одобрения дружно закивали головами. Потом привязали пылесосный шланг к разноцветному буйку оставшимся куском лески и в молчании поплыли обратно.
Спустя некоторое время на берегу, после возвращения бравых мужчин со станции «Вылупленные зенки».
Когда двуспальный матрас был засунут обратно в крапиву, а оставшиеся на берегу женщины в зависимости от темперамента всплакнули и похихикали над судьбой покинутого на станции Чака с пейсами, настала пора дальше делать дело.
— А какое дело дальше делать будем? — спросил Пит с дредами, с тоски и голодухи подбираясь поближе к примусу и сковороде.
— Сейчас увидишь, — коротко ответил ему радист Жуков. Все остальные промолчали, потому что понятия не имели, что ответить на вопрос толстяка индейца.
Встанька неспешно подошел к самому краю грязного причала, и трижды двинул изо всех сил ногой по самой гнилой и трухлявой доске. В воздух тут же взмыл бамбуковый кривой флагшток, а на нем оказалась ржавая жестяная табличка с надписью, сделанной суриком: «ПРОВЕРЕНО. МИН НЕТ».
— Теперь надо ждать, — философски произнес радист Жуков и сел на прибрежный камень в позе мыслителя. — Вы все тоже садитесь. На ногах, по правде, замаетесь.
Через полчаса ожидания на виду вблизи берега показалась целая флотилия шлюпок с черноморскими минерами, а впереди неслась во весь опор одноместная гичка с дядькой прапорщиком.
— Ой, что теперь будет! — испуганно вскрикнула Кики, и уронила на сковороду разливную ложку.
— Ничего особенного не будет, — ответил ей радист Жуков. — Но бабам советую зажмуриться и не глядеть, в виду того, шо Федька и Марфа уже учуяли халяву.
Все без исключения бравые мужчины последовали его совету и послушно закрыли глаза. За происходящим с интересом теперь следили только дочечка Дулечка и косой радист Жуков.
Последующую сцену в виду ее крайней жесткости, автор описывать не будет. Кому охота — смотри художественные фильмы «Челюсти — 1,2,3,4» или последующие бездарные ремейки.
Короче говоря, до берега счастливо доплыл единственно дядька прапорщик на одноместной гичке. Он степенно сошел на грязный причал, подкрутил пышные усы, огляделся и тут его хватил столбняк. Во все время описания причины этого столбняка прошу не забывать! Речь идет о человеке военном и большую часть жизни проведшем в казармах, с целью воспитания подрастающего солдатского поколения для верного служения после принесения присяги.
Итак, дядька прапорщик едва ступил на доски причала, как сразу и огляделся. А когда огляделся, то первым делом его бестрепетный взор остановился на воздушной женской фигуре, облаченной в длиннющее (на этот раз бирюзовое с золотой строчкой) платье, сплошь шитое блестками. Дядька прапорщик простоял в столбняке несколько минут, потом протер глаза, но фигура в блестках никуда не делась. Тогда он сказал себе: «Давай, Проша, действуй! Судьба, она раз в жизни случается! Смотри не кукарекни свой шанс!». И дядька прапорщик, еще раз лихо закрутив усы, двинулся навстречу своему счастью в бирюзовом платье с блестками.
— Ра-азрешите представиться! Старший прапорщик Улюлюкин Прохор Митрофанович! Для вас просто Проша! — дядька лихо пристукнул каблуками своих резиновых ласт и громко захохотал.
Дулечке старший прапорщик сразу понравился, особенно его пышные усы и открытый наивный смех без причины. Дулечка, хоть и была девушка не то, чтобы даже недалекого ума, а с полным отсутствием здравого соображения, но все же до нее дошло: очень может быть, это самый настоящий потенциальный жених. Поэтому она тоже глупо захихикала, чем привела старшего прапорщика в неописуемый восторг, и сказала:
— Меня зовут Ададулия-э-э… не помню дальше, слишком длинно. Тем более по имени меня называет только мой дорогой папочка, когда злится. А так я тоже просто Дулечка!
— Какое чудесное имя! — сказал прапорщик Проша и не соврал. Как и большинство прапорщиков, особенно старших, он вообще не умел врать экспромтом. Он лишь иногда преувеличивал. Когда, к примеру, пугал своих подопечных минеров сменой своей сексуальной ориентации для наказания какого-нибудь проштрафившегося бедолаги. Но кое-что в словах Дулечки его насторожило: — Э-э, хм! А кто у нас, то есть, у вас, будет папа?
— Он будет здешний Пожизненный Диктатор, а по совместительству председатель Общества Художественного Свиста в нашем поселке, — ответила Дулечка, скромно потупив глазки.
— Что же, свистеть я и сам люблю. А что касается диктаторов, то тут засада, — прапорщик Проша несколько приуныл, его пышные усы скорбно обвисли. — Как вы понимаете, согласно моих погон, я пока не вышел в офицерский чин. Может, я вашему папе не покажусь, в смысле моих честных намерений, — витиевато и непонятно сказал он и вздохнул.
— А какие у вас честные намерения? — спросила Дулечка и теперь уже беззастенчиво вытаращила глаза на прапорщика.
— Да вот. Хотел просить вашей руки у его сердца, чтобы жениться. Поскольку сражен наповал, едва успев ступить на сушу, — и Проша опять прищелкнул каблуком резиновой ласты.
— Ой, вы не переживайте так, Проша! Вы моему папе очень даже покажетесь! Он до потолка прыгать будет! В смысле, от радости! А вы, правда, жениться собираетесь?.. — у Дулечки от внезапно приключившегося счастья случился дыхательный паралич. Когда диктаторский ребенок прокашлялся, то смог задать первый в будущей супружеской жизни серьезный глупый вопрос: — А на ком? На мне?
Прапорщик Проша не ударил в грязь лицом, и показал, что вполне достоин своей возлюбленной. Он ответил, задумавшись лишь на небольшую долю часа: