От всего этого они истомились: Шанс это признавал. Фрейд, как известно, лихо заявил, что, по его мнению, в любой половой акт вовлечены минимум четверо человек. Шанс не имел понятия, сколько их было в этой комнате, приходивших и уходивших на протяжении дня и ночи, но то, что происходило между ним и Жаклин, напоминало ему историю безумца, жившего в гробах, одержимого бесами,[60] число и имя которым – легион, и уж по любому счету больше максимального числа постояльцев, указанного на внутренней стороне двери гостиничного номера.
– Теперь ты видишь, каково это, – сказала она в перерыве.
Истина заключалась в том, что для Шанса существовала опасность потерять видение не только того, что происходит здесь и сейчас, но и любой развернутой картины, которая включала бы в себя как саму реальность, так и представление о ней. Он не впервые странствовал по этой территории. Ему довелось посетить ее как-то в прошлом. Путешествие завершилось в психиатрической больнице города Кэфри, штат Аризона, куда доставила его скорая, смирительной рубашкой, изнуряющими лекарствами и надзором, призванным предотвращать попытки самоубийства, который растянулся на большую часть недели.
– Тебе следует с этим разобраться, – в какой-то момент сказал Шанс Жаклин. Он стоял голым в изножье кровати, мысль застигла его по пути в туалет.
– О чем ты?
– Думаю, ты знаешь. Сделай чистосердечное признание, обратись в суд с просьбой о защите в связи с ограниченной дееспособностью. Тогда он не останется на плаву. А ты останешься. Я – врач, который провел полжизни в суде, я постоянно вижу подобные ситуации, и поверь мне, тебе придется провести минимум времени в тюрьме с режимом минимальной строгости или в больнице штата, да, еще и на лекарствах, но зато потом ты будешь свободна, а я буду ждать.
Она помедлила мгновение-другое, разглядывая занавески перед балконной дверью, если, конечно, то, что за нею находилось, заслуживало название балкона. Когда Жаклин снова посмотрела на него, ее глаза показались Шансу пустыми, как у покойника. Он сразу встревожился.
– Я даже не собираюсь спрашивать, о чем это ты, – произнесла она. – Я только хочу знать, закончил ли ты.
Шанс просто стоял на прежнем месте.
– Иди в туалет, – сказала Жаклин.
Он понятия не имел, что в конце концов заставило его посмотреть на экран своего мобильника. Он ушел и стоял теперь над унитазом перед мраморным зеркалом, которое начало тускнеть по краям, там, где вода проникла между стеклом и основой. Он обманывал себя тем, что отправился сюда отлить, а это было само по себе рискованным предприятием, судя по отражавшемуся в жалком зеркале изрядно пострадавшему члену, не говоря уже о бедной простате. Оставалось только надеяться, что все это быстро пройдет.
Телефон лежал на приступочке возле раковины, хоть Шанс не помнил, когда там его оставил. Звук был выключен, но аппарат, мигнув, ожил, сообщая, что пришла эсэмэска. Когда это произошло, когда перед ним засветился маленький экран, Шанс увидел, что, на самом деле, там полным-полно уведомлений об эсэмэсках, полученных за последние сутки или около того. Он увидел и это, и кое-что еще – их все прислала его переходившая в категорию бывших жена. Позже он узнал, что пришло и несколько сообщений от Люси, но все с одной и той же печальной новостью. А еще он понял, понял сразу, вопреки всему, даже до того, как прочел сообщения, что им снова завладела та самая реальность, которая недавно грозила оставить и вот снова пришла за ним… прямо здесь и прямо сейчас, совсем как зверь в джунглях приходит за своей добычей.
Дерьмовый бизнес
Выйдя из туалета, Шанс обнаружил, что Жаклин сидит на кровати. Их одежда была разбросана по номеру вместе с гостиничными полотенцами (он теперь не мог понять, откуда они взялись тут в таком количестве). Единственное кресло оказалось опрокинуто. Жаклин отдернула занавеску, загораживающую балкон и весь лежавший за ним обветшалый мир, и сидела нагая, опершись на подушку. Утренний свет, наполнявший комнату, казался белым и резким, он вовсе не красил ее, как и краска для волос, сделавшая волосы иссиня-черными и заставившая их торчать иголочками, от чего лицо на контрасте казалось бледным и высохшим, а потемневшие глава смотрели на Шанса взглядом запредельного отчаяния. Он тоже был голым, и мгновение они пребывали в принятии друг друга, пилигримы на дороге погибели.
Конечно, ему нужно было сообщить ей новости. Однако теперь, очутившись перед необходимостью произнести их вслух, он обнаружил, что абсолютно не готов к этому. Попытался начать раз или два, но горло словно стянуло узлом, и слова не выговаривались. В их отсутствие он оставался на этой ничейной земле между дверью в туалет и двуспальной кроватью, голый в безжалостном свете, в громе реактивного самолета, от которого вибрировал под ногами обшарпанный бордовый ковролин.
Она довольно долго смотрела на него и наконец сказала:
– Она не вернется, приятель. Что я могу сказать?
– Моя дочь, – сказал он и заплакал. Интересно, думал он потом, а чувствовал ли то же самое его отец?
В конце концов он дозвонился до Карлы со стационарного номера, потому что в его трубке разрядился аккумулятор. Дочь нашел тренер-дислексик, та лежала на полу своей комнаты, из уголка рта текла слюна. Скорая не смогла откачать ее на месте, врачи доставили Николь в реанимацию университетской больницы, той самой, в которую Шанс совсем недавно обращался в поисках Большого Ди. Она до сих пор не пришла в сознание, поэтому было невозможно сказать, доза каких наркотиков, найденных среди ее вещей, оказалась фатальной. Прогнозы тоже пока были неопределенными. Жизненные показатели оставались в пределах нормы. Лечащий врач дочери, пульмонолог по специализации, о котором Шанс никогда не слышал, для поддержания дыхания подключивший ее к аппарату искусственной вентиляции легких, сказал Карле, что в течение нескольких часов Николь подержат под наркозом, чтобы она не пыталась избавиться от шланга, а потом, после нормализации ее приведут в сознание. До тех пор ее состояние считается «стабильным, но критическим», и она будет находиться в реанимации. Пока Николь не придет в себя, все «зачем» и «почему» останутся загадкой. Шанс сказал Карле, что приедет так быстро, как только сможет, и повесил трубку. Запинаясь, пересказал все Жаклин, стараясь говорить нормальным голосом.
– Боже мой… – сказала она.
Жаклин все еще была в постели, обернув простыню вокруг груди и придерживая ее руками, как полотенце в парилке; судя по лицу, новость ее потрясла.
Шанс сел рядом. Он до сих пор был лишь в футболке и боксерках, в одном носке, потому что второй пока не нашел. Она положила ладонь на его ногу:
– Я могу чем-то помочь?
– Которая именно ты? – спросил он.
– Не надо так, – попросила она. Свет вернулся в ее глаза, и она прижалась головой к его груди. – Я очень сочувствую… – начала она, но голос ей изменил, напомнив Шансу, как Жаклин впервые пересекла залив, чтобы с ним повидаться, и их разговор в маленьком кафе рядом с его офисом, свет угасающего дня в низких окнах, игру эмоций на ее лице, когда он рассказывал о своих пациентах.
Нежная душа, подумалось ему тогда, и он вообразил на миг, что она наконец-то вернулась к нему, что внезапное предвидение грядущей трагедии заставило ее выйти вперед. Но Шанс передумал, стоило ему только еще раз посмотреть ей в лицо. В иную, прошлую эпоху ее сожгли бы как ведьму. В будущем, возможно, обнаружили бы какую-то неправильность во внутренней схеме, какой-то химический дисбаланс, и знали бы, что с этим делать. А здесь и сейчас ей просто придется существовать, как и всем остальным, держаться и не сдаваться, искать дорогу на ощупь, в потемках. Казалось, целая жизнь отделяет его от безрассудного побуждения всего лишь минутной давности. Он снова вернулся на планету Земля.
– Знаешь, он же угрожал Николь, – сказал Шанс. – Вечером, в том тайском ресторанчике в Беркли.
Она кивнула, избегая его взгляда.
– Тебе пора. Обо мне не тревожься. Я вызову такси.
– «Хищники по природе» – вот что он сказал.
– Да, уж он-то точно должен знать.
– У нее есть бойфренд. Я никогда его не видел, только слышал о нем. Похоже, он из плохишей. Может, дело в нем.
– Ну, раз ты так думаешь…
– Я не знаю, – сказал Шанс, – не знаю что и думать. Если ты знаешь, то сейчас самое время об этом сказать.
Она молчала, поэтому он поднялся и снова стал одеваться, обнаружив, что застегнуть пуговицы рубашки не так-то просто. Кажется, у него выявился умеренный тремор правой руки.
Она поднялась с постели помочь, но запуталась в простыне.
– Послушай меня. Когда приедешь в больницу… ты должен остаться с дочкой. И быть с ней. Когда ей станет лучше, возможно, правильнее всего будет забрать ее и уехать куда-нибудь.
Шанс схватил ее за запястье и посмотрел на нее:
– Что ты такое говоришь?
– Я говорю, что ты должен быть там.
– Господи Иисусе, – сказал он, – все это просто невозможно.
– Я говорила тебе, не надо его недооценивать.
– Так ты хочешь сказать, что это его рук дело? Или он добрался до бойфренда моей дочери и заплатил ему?
– Давай я тебе кое-что о нем расскажу, – сказала Жаклин. – Массажный салон? Принадлежит Реймонду, куплен на откаты от торговли наркотиками. Он освоил рэкет за годы, пока сажал их за решетку, еще когда служил в полиции нравов. А теперь использует полицейские связи для борьбы с конкурентами. У него в партнерах какие-то румынские мафиози. Они везут девушек из Восточной Европы, сажают их на наркотики и заставляют заниматься проституцией, и это еще при хорошем раскладе. У них там есть парни, по большей части румыны, но необязательно, такие молоденькие красавчики, их дело – подцепить девушку, и у них здорово выходит. В основном не тут, а в Европе, но у него и здесь такие есть. Это дерьмовый бизнес. А он – дерьмовый парень с дерьмовыми друзьями, и я пытаюсь донести до тебя, что от него можно ждать чего угодно.