ему придется нанести смертельный удар.
Их движения строились на последовательности ударов, каждый из которых был направлен на жизненно важный участок тела и потенциально являлся смертельным. Шанс овладел если не на мастерском, то хотя бы на зачаточным уровне тремя такими ударами – «тремя из девяти», как не уставал повторять Ди, – две пары их ботинок шаркали по земле, и Шанс впервые за сорок девять лет жизни ощутил собственную пирамиду силы.
При нанесении всех трех ударов использовался, по словам Ди, «обратный хват» – когда нож зажат в кулаке лезвием к себе. Как он сказал, хороший хват, скрывающий оружие. Когда рука опущена вдоль тела, как во время ходьбы, очень легко уложить лезвие вдоль внутренней стороны запястья и предплечья, сделав его невидимым для приближающегося противника; при таком сценарии первый из трех ударов может быть особенно эффективен, потому что он наносился ниже уровня взгляда, вдоль паховой складки и в верхнюю часть бедренной артерии. Из него вырастал второй, когда рука поднималась в психопозицию, как это назвал Ди, и быстро била вниз, метя в мягкую подключичную область, чтобы пронзить дугу аорты над сердцем. Хотя каждый из ударов мог нанести фатальную рану, в комбинации они были особенно смертоносны, обрывая жизнь за считаные секунды, – тело истекало кровью с обоих концов. И под конец следовал, в терминологии Ди, «удар на миллион» – одиночный летальный выпад в грудь примерно на уровне второй пуговицы рубашки, при котором, как и при остальных, следовало держать нож обратным хватом, психоудар вглубь и вниз, опять же нацеленный на дугу аорты.
По словам Ди, у такого приема существовал ряд преимуществ, непоследним из которых было, по его характеристике, распределение жидкостей. Взрезать бедренную артерию – дело грязное. А вот при ударе в грудь и предположительном наличии на жертве рубашки и майки можно рассчитывать, что с клинком в рану попадет некоторое количество ткани. Тогда, если удар нанести точно, а лезвие удержать, скажем, на пару секунд, в системе уже не будет достаточного давления, чтобы вытолкнуть кровь на существенное расстояние. Недостатком же этого приема, особенно для новичка, является то, что его следовало наносить с большой силой, чтобы пробиться в грудную полость, и точностью, чтобы попасть в цель. Даже не самый меткий выпад в пах почти наверняка приведет к тяжелой ране, а вот «удар на миллион», нанесенный неверной рукой и без полной самоотдачи, может обернуться катастрофой.
И понеслось… проходили минуты, пот бисеринками выступал у Шанса на лбу и сбегал вниз, а Большой Ди все время стоял перед ним, терпеливый, как Иов, с изумительно быстрыми руками, легкий на ногу, и при желании можно было по-новому оценить недавнее ночное происшествие в переулке, поняв, как ничтожны на самом деле были шансы горе-грабителей перед размером, скоростью, опытом и мощью, которые являл Большой Ди в движении.
Шанс не мог вообразить, как в действительности потрошит другое человеческое существо способами, которым пытается его обучить здоровяк, но в остальном получал от тренировки удовольствие. Вначале ему не хотелось вставать, но теперь он не желал садиться. Он начал ценить движение как инструмент, помогающий привести в порядок мысли, не говоря уже о реальности, хотя в какой-то момент – ближе, как ему показалось, к концу тренировки, он позволил любопытству взять верх и спросил о своих шансах… о своих фактических возможностях провести хоть какой-то прием в реальном времени реального мира, о том, сможет ли он на самом деле поразить цель.
– Ты же только что сделал это сто раз подряд.
– Я спрашиваю про стрессовые условия. В смысле какие у меня шансы в реальной жизни.
– Гамлета знаешь? – спросил Ди.
Вот уж кто не уставал удивлять!
Шанс подтвердил, что знает.
– Ну, – сказал ему Ди, – тогда ты в курсе дела. Когда придет время, доверься своей подготовке. Делай, что тебе сказали. А станешь психовать – тебе кранты.
Когда они закончили, или, во всяком случае, пришло время завершить тренировку, здоровяк собрался, разместил метательные ножи с внутренней стороны куртки, пистолет – в кобуре, подвесил у пояса раздвижную дубинку, а Шанс вооружился шестидюймовым обоюдоострым кинжалом, которым теперь теоретически умел пользоваться – если до этого действительно дойдет, – когда они покончили со всем этим, то выдвинулись из Дома Пространства и Времени: Шанс, Карл и Ди сперва в мебельный магазин и за машиной Шанса, а потом в Лэндс-энд, теперь уже на двух автомобилях… выкатили из переулка на задах мебельного… в последнем золотом сиянии послеполуденного света, воины-крестоносцы, обрушившиеся на ничего не подозревающий мегаполис.
Шанс и камера-обскура
Карл и Ди отправились в сторону «Голубого дельфина», а Шанс тем временем поехал к себе на квартиру за старыми бумагами. Ди возражал против того, чтобы брать их с собой, но Шанс думал иначе. Он ехал по улицам своего города, одновременно знакомым и невыразимо странным, ошарашенный, охваченный немым изумлением и не понимая, как дошло до того, что артефакты его психического расстройства не остались в прошлом, несмотря на прошедшее время и ту энергию, с которой он этого добивался, а стали последней нитью, еще связывающей его со сколько-нибудь узнаваемой версией жизни на планете Земля, даже теперь, когда тонкий клинок бритвенно-острого кинжала Большого Ди лежит рядом с ним на пассажирском сиденье.
Он сложил документы в небольшую кожаную сумку на молнии и вернулся в машину. Вестей от Большого Ди еще не было. Три часа, о которых он договорился с Блэкстоуном, только подходили к концу, когда он свернул к Грейт-хайвей. Конечно, вокруг было много людей. Он смотрел на них, проезжая по улицам, одновременно знакомым и чужим. Большинство ехали в автомобилях, но кое-кто шел пешком, люди мотались туда-сюда: серферы, покончившие на сегодня со своим занятием, собачники, последние пляжники… жизнь шла… можно ли сказать, своим чередом? Один лишь Господь знал, что за страсти, катастрофы и любовные хитросплетения скрывались в потаенных уголках сердец этих людей под масками прозаической внешности, что за танец суждено было в итоге станцевать каждому из них, проложив сквозь время путь от рождения до смерти, чтобы в один прекрасный день предстать перед вратами рая. Или не рая. И тут зазвонил телефон.
– Вроде все в порядке, – сказал ему Ди. – Ты где?
Шанс ответил.
– Расклад такой, – начал Ди, и оказалось, что расклад довольно приличный. Мотель стоял чуть в стороне от побережья, но довольно близко к зданиям, которые они рассматривали: «Дому на скале» и «Камере-обскуре», – и Ди спросил Шанса, знает ли он их, тот ответил, что прекрасно знает, что «Дом на скале» это и есть стоящее на скале прямо над морем строение, а «Камера-обскура» расположена сразу за ним, это такое сооружение поменьше в виде гигантского фотоаппарата с маленькой красной пирамидкой на крыше – когда туда поднимаются туристы, то могут увидеть все вокруг в несколько измененном виде, а Ди сказал, что именно там он проверил углы и линии визирования, что вокруг на улице полно парковок, и если Шанс сможет вытащить Блэкстоуна туда, а точнее, дойти с ним по дорожке, ведущей к «Камере-обскуре», хотя бы до первого поворота, то дело будет сделано, завершившись падением с шестидесятифутовой высоты вниз, прямо в воду на скалы.
Шанс спросил, видел ли Ди детектива, или Жаклин, или их обоих.
– Ответ – нет, – сказал Ди. – Но я с объекта глаз не спускаю, и мне виден номер, о котором она тебе говорила. Это такой старомодный мотель. Отдельный домик, никаких примыкающих стен. Занавески задернуты, но напротив припаркована «Краун Виктория» и еще одна машина, которая вполне может принадлежать дамочке. А еще во дворе стоит черный «мерседес», и я видел, как минут десять назад из задней двери вышел какой-то мужик с ведерком для льда. Он выглядит как близнец того ушлепка, которого я грохнул. Игра началась, братан.
Даже ведя автомобиль, Шанс почувствовал напряжение, зарождающееся где-то под коленками и расползающееся по всему телу.
– План неплох, – сказал ему Ди. – Погода испортилась как раз вовремя, так что там, где нужно, народу много не будет, но место от этого общественным быть не перестанет. Если ты его выманишь, я, возможно, сумею разгадать его игру. Он не придет один, но постарается создать впечатление, что с ним никого нет… может, это даст мне секундочку наедине с теми засранцами, которые за ним притащатся.
Вдали вырос «Дом на скале» – блеклая махина над серыми, как асфальт, морскими водами.
– Как понял меня?
Шанс понял.
– Отрасти глаза на затылке, док. Ветер меняется… не жди, не будь принимающим. Ты готов звонить?
Шанс сказал, что да, сворачивая к Оушен-бич; с Тихого океана дул ветер, доносящий мелкие соленые брызги до самой автострады, и они смешивались с туманом на лобовом стекле автомобиля. Он включил дворники в самом медленном режиме и снова услышал голос здоровяка:
– Рискни, братишка.
Шанс позвонил Блэкстоуну.
– Она тебя сдала, приятель. – Он услышал свои слова, и собственный голос показался ему каким-то чужим. – Тебе нет смысла меня убивать, потому что есть еще одна вещь, за которую тебе придется мотать срок. А тебе придется, можешь мне поверить.
– Это кто, вообще? – спросил Блэкстоун.
– Это я, – сказал ему Шанс.
Несколько секунд на линии было тихо.
– Бога ради, – сказал Блэкстоун, – ты что, свихнулся?
Шанс продолжил:
– Для всех нас есть только один выход – идти вперед и не оглядываться.
– Выход из чего?
– А это значит, что я отдам тебе то барахло, о которым ты просил, а ты отдашь мне то, что у нее с собой.
– Ты где?
– Напротив «Дома на скале».
Он слышал дыхание Блэкстоуна.
– Хватит уже страдать херней, – сказал Блэкстоун и повесил трубку.
Шанс звонил с телефона покойника, а его собственный лежал на пассажирском сиденье, оба были на громкой связи, поэтому Ди все слышал.