Десять лет. Десять хороших лет, которые он может спустить в унитаз за десять минут. Это будет легче легкого. Как пчелам мед делать.
«У всякой души есть дно. Однажды перед кем-нибудь ты обнажишь и свое. А если нет, то рано или поздно обнаружишь себя в баре со стаканом в руке».
«И я смогу обвинить в этом тебя, Кейси, — холодно подумал Дэн. — Смогу сказать, что ты лично вложил мне в башку эту мысль за чашкой кофе в „Санспоте“».
Над входом мигала красная стрелка и надпись: «Кувшины по два бакса до девяти вечера! „Миллер лайт“! Заходи, не стой!»
Дэн захлопнул дверцу машины, снова открыл крышку телефона и позвонил Джону Далтону.
— Твой друг в порядке? — спросил Джон.
— Готов как штык, операция завтра в семь утра. Джон, мне хочется выпить.
— О, не-е-е-т! — завопил Джон вибрирующим фальцетом. — Только не бухло-о-о-о!
Жажду как рукой сняло. Дэн рассмеялся:
— Ладно, мне нужно было это услышать. Но если ты еще раз заговоришь голосом Майкла Джексона, я точно запью.
— Слышал бы ты, как я пою «Билли Джин». Я просто монстр караоке. Можно тебя спросить?
— Валяй.
Через ветровое стекло Дэн наблюдал как приходят и уходят завсегдатаи «Ковбойского сапога», вряд ли беседуя между собой о творчестве Микеланджело.
— То, чем ты обладаешь, выпивка его… как бы это сказать… вырубала?
— Глушила. Клала подушку на морду и заставляла биться за каждый глоток воздуха.
— А теперь?
— Я использую свою силу Супермена во имя правды, справедливости и американского образа жизни.
— То есть ты не хочешь об этом говорить.
— Нет, — согласился Дэн, — не хочу. Но сейчас мне легче. Легче, чем я когда-то смел надеяться. Когда я был подростком…
Он замолк. Подростком он ежедневно боролся с безумием. Голоса в голове — это плохо, но видения нередко бывали и того хуже. Прежде он обещал и матери, и себе, что не станет пить как отец, но когда все же начал — в девятом классе, — облегчение было таким огромным, что оставалось только пожалеть, что не начал раньше. Утреннее похмелье было в миллион раз лучше кошмаров всю ночь напролет. И все это подводило к одному вопросу: сколько же он унаследовал от отца? И что именно?
— Что было, когда ты был подростком? — спросил Джон.
— Ничего. Неважно. Слушай, поеду-ка я отсюда. Я сижу на парковке возле бара.
— Правда? — в голосе Джона прозвучал интерес. — Какого именно?
— Забегаловки под названием «Ковбойский сапог». До девяти часов кувшин пива наливают за два бакса.
— Дэн.
— Да, Джон.
— Я знаю это заведение по старым временам. Если хочешь спустить свою жизнь в унитаз, оттуда не начинай. Бабы все сплошь шлюхи на мете, а в мужском туалете воняет ссаными тряпками. «Сапог» только для тех, кто скатился на самое дно.
И снова это выражение.
— У каждого свое дно, — сказал Дэн. — Так ведь?
— Убирайся оттуда, Дэн, — теперь голос Джона звучал предельно серьезно. — Сию минуту. Не тяни кота за хвост. И не клади трубку, пока этот неоновый сапожище не исчезнет из зеркала заднего вида.
Дэн завел машину, выехал со стоянки обратно на шоссе № 11.
— Он удаляется, — начал он. — Удаляется… и-и-и… все, нет.
Дэн ощутил неописуемое облегчение. И горькое сожаление: сколько же двухдолларовых кувшинов можно было бы опрокинуть в себя до девяти часов?
— Ты же не собираешься прихватить упаковку пива или бутылку вина по дороге во Фрейзер?
— Нет. Я в порядке.
— Тогда увидимся в четверг вечером. Приходи пораньше, сварю кофе. «Фолджерс», из особых запасов.
— Буду, — пообещал Дэн.
Когда он поднялся к себе в комнату и зажег свет, на доске было новое послание.
«Я чудесно провела день!
Твой друг,
АБРА»
— Хорошо, дорогая, — ответил Дэн. — Я рад.
З-з-з. Интерком. Дэн подошел и нажал на кнопку приема.
— Салют, Доктор Сон, — сказала Лоретта Эймс. — Мне показалось, я видела, как ты входил. Формально у тебя еще выходной, но не хотел бы ты навестить больного?
— Кого? Мистера Кэмерона или мистера Мюррея?
— Кэмерона. Аззи торчит у него с самого обеда.
Бен Кэмерон лежал в Ривингтоне-1. На втором этаже. Бывший бухгалтер восьмидесяти трех лет с застойной сердечной недостаточностью. Приятный старичок. Хороший игрок в скрэббл и невыносимый противник в пачизи, сводящий с ума своими ходами.
— Уже иду, — откликнулся Дэн. По дороге он остановился, чтобы кинуть последний взгляд на доску.
— Спокойной ночи, детка, — сказал он.
В следующий раз Абра Стоун связалась с ним через два года.
И все эти два года в крови членов Узла верных кое-что дремало. Маленький прощальный подарок от Брэдли Тревора, известного также как бейсбольный мальчик.
Часть втораяПУСТЫЕ ДЬЯВОЛЫ
Глава седьмая«ВЫ МЕНЯ ВИДЕЛИ?»
В то утро в августе 2013 года Кончетта Рейнольдс в своей бостонской квартире проснулась рано. Как всегда, первым делом она осознала, что в углу у комода больше не лежит свернувшаяся калачиком собака. Бетти не стало много лет назад, но Кончетта все еще тосковала по ней. Она накинула халат и отправилась на кухню, где собиралась сварить себе утренний кофе. Тысячи раз проделывала Кончетта этот путь, и не было никаких оснований полагать, что на этот раз что-то будет по-другому. И уж совсем не приходило ей в голову, что сегодняшнее событие станет первым звеном в цепочке страшных бед. Как объяснила потом Кончетта своей внучке Люси, она не спотыкалась и ни обо что не ударялась. Просто услышала какой-то несерьезный щелчок где-то в середине тела с правой стороны и оказалась на полу с горящей от дикой боли ногой.
Минуты три она лежала, уставившись на собственное неясное отражение в отполированном паркете, мечтая о том, чтобы боль утихла. И при этом разговаривала сама с собой. «Глупая старуха, не завела себе компаньонку. Дэвид тебе уже пять лет твердит, что ты слишком стара, чтобы жить одна, а теперь его и вовсе не заткнешь».
Но постоянной компаньонке пришлось бы отдать комнату, которую Кончетта отвела Люси и Абре, а их визиты были смыслом ее жизни. Особенно теперь, когда Бетти нет, а в голову больше не приходят стихи. Хоть ей и девяносто семь лет, но управлялась она до сих пор неплохо и была в полном здравии. Хорошая наследственность по женской линии. Разве не ее собственная момо схоронила четверых мужей и семерых детей и дожила до ста двух лет?
Хотя если сказать по правде (по крайней мере самой себе), этим летом она чувствовала себя не ахти. Этим летом ей стало… как-то тяжелее.
Когда боль наконец утихла — совсем чуть-чуть, — Кончетта поползла по коридорчику на кухню, постепенно светлевшую с рассветом. Обнаружила, что с пола трудно в полной мере оценить этот чудесный розовый свет. Когда боль становилась слишком сильной, она останавливалась, положив голову на костлявую руку и тяжело дыша. Во время этих передышек она размышляла о семи возрастах человека и о том, как все с неизменной и идиотской точностью возвращается на круги своя. Таким способом она передвигалась много лет назад, в четвертый год первой мировой, так же известной — вот уж смех — как Последняя война. Тогда она была Кончеттой Абруцци и ползала перед домом на ферме родителей в Даволи, пытаясь поймать цыплят, с легкостью от нее удиравших. Поднявшись из той пыли, она прожила плодотворную и интересную жизнь. Опубликовала двадцать сборников стихотворений, пила чай с Грэмом Грином, обедала с двумя президентами и — драгоценнейший подарок судьбы — стала прабабушкой красивой, умной, обладающей странным талантом девочки. И чем закончились все эти чудеса?
Опять ползанием, вот чем. Назад к истокам. Dio mi benedica.
Она добралась до кухни и проползла по прямоугольнику солнечного света к маленькому столику, за которым ела чаще всего. На нем лежал ее мобильный телефон. Четта ухватилась за ножку стола и трясла его до тех пор, пока телефон не соскользнул на пол. И, meno male, приземлился в целости и сохранности. Тыкая пальцем в кнопки, Четта набрала номер, который полагается набирать, когда случается такого рода дерьмо, а потом подождала, пока механический голос — воплощение всей абсурдности двадцать первого века — сообщал, что ее звонок записывается.
И наконец-то — славься, Мария, — живой человеческий голос.
— Это служба 911, что у вас случилось?
Женщина на полу, когда-то ползком гонявшаяся за цыплятами под солнцем Италии, несмотря на боль, говорила внятно и четко:
— Меня зовут Кончетта Рейнольдс, и я живу на третьем этаже кондоминиума на Мальборо-стрит, 219. Похоже, я сломала шейку бедра. Можно прислать скорую?
— В доме еще кто-нибудь есть, миссис Рейнольдс?
— Никого, по моей же дурости. Вы говорите с глупой старухой, которая настояла на том, что со всем справится сама. И кстати, я предпочитаю обращение «миз».
Люси успела поговорить с бабушкой до того, как Кончетту увезли на операцию.
— Я сломала шейку бедра, но это дело поправимое, — сообщила та по телефону. — Кажется, мне вставят спицы или что-то в этом духе.
— Момо, ты упала?
Люси сразу же подумала об Абре, которая должна была вернуться из летнего лагеря только через неделю.
— Еще как, но перелом, из-за которого я упала, случился на ровном месте. Очевидно, в моем возрасте это в порядке вещей, а поскольку сейчас до него доживает куда больше народу, чем раньше, врачам такое не в новинку. Прямо сейчас приезжать не нужно, но довольно скоро нам придется увидеться. Кое-что обсудить и уладить.
У Люси похолодело в животе.
— Уладить в каком смысле?
Теперь, накачанная валиумом, морфином или еще каким-то обезболивающим, Кончетта мыслила довольно ясно.
— Похоже, перелом шейки бедра — моя самая пустяковая проблема.
И она все объяснила. Времени на это понадобилось совсем немного. Под конец Кончетта сказала:
— Абре не рассказывай,