Итак, вы, читатель, расстались с доктором Верой, и если она вам понравилась, эта русская женщина с нелегкой судьбой, предвижу вопросы. Уехала она на фронт или осталась в родном городе? Если попала на фронт, вернулась ли живой? Что с ее детьми? Как они живут?.. Сколько таких вопросов слышишь обычно на встречах с читателями.
Ну что ж, признаюсь, я, автор, расстаюсь с доктором Верой вместе с вами и не знаю, как дальше пойдет ее жизнь. Пусть уж каждый из вас додумает ее судьбу.
А вот о том, как живет моя землячка, чей тихий, мало известный подвиг дал мне толчок для написания этой книги, могу сказать, почерпнув эти сведения из того же очерка «Родина помнит», написанного ее коллегой в газете «Медицинский работник». Она добровольно пошла на войну, стала главным хирургом медсанбата одной из самых боевых дивизий Отечественной войны. Меньше чем через год, после боев под Тихвином, получила свой первый боевой орден. Там же, на фронте, в разгар боев подала заявление и была принята в КПСС. Ранена. Поправилась. Вновь встала к операционному столу. Получила еще несколько боевых наград и демобилизовалась уже после окончания войны. Вернулась в родной город. Ныне заведует травматологическим отделением городской больницы.
Уже давно реабилитирован, вернулся домой, восстановлен в партии ее муж – мой старый добрый друг, настоящий большевик-ленинец, который когда-то рекомендовал меня в комсомол. Когда мне случается приезжать в родной город, я всегда захожу в их маленькую квартиру в новом доме на новой улице нового района моего старого города. И радостно видеть, как достойные эти люди растят внуков. О прошлом, хорошем и плохом, они вспоминать не любят. Оба они – в настоящем. В сегодняшнем дне у них дел, забот, радостей и печалей столько, что думать о прошлом им просто нет времени.
Но это уже другая книга, которую пусть пишет кто-нибудь другой.
Анюта
Памяти моего фронтового друга Николая Жукова – хорошего человека и замечательного художника.
1
До отъезда на аэродром оставалось еще около часа. Чемодан уложен. Вот только несессер с бритвенными и умывальными принадлежностями куда-то делся, и Владимир Онуфриевич Мечетный никак не мог его отыскать. Каждая вещь в его маленькой квартире имела свое место, определенное однажды и навсегда. И он отчетливо помнил, что, вернувшись из последней командировки в Новосибирск, положил несессер на место, и именно на вторую полку платяного шкафа, где у него хранились носки, носовые платки и всякая мелочь. И носки, и платки были на месте, сложенные аккуратными стопками, а вот несессера там не было.
Впрочем, и все остальное в шкафу было переставлено, перевешено по-другому. Может быть, умнее и удобнее, но так, как он не привык. Черт возьми, ну зачем Серафима роется в его вещах? Не может побороть в себе этот вечный бабский инстинкт: чистить, мыть, вытряхивать и все переставлять по-своему.
Конечно, можно обойтись и без несессера. Велика беда завернуть все эти стрижки-брижки в газету. Да и несессер, в конце концов, можно купить, ну хотя бы в ларьке московского аэропорта, где предстоит пересаживаться на южный самолет. И все же пропажа расстроила и даже обозлила: ну куда она могла его засунуть?
Нет, просто беда, когда, воспользовавшись ключом, который Мечетный отдал ей, Серафима в его отсутствие принимается наводить порядок в квартире. Не раз пытался он отучить ее от этой манеры. Выговаривал, просил. Однажды даже пригрозил отобрать ключ. И вот пожалуйста, опять. Во время его совсем короткой командировки в филиал института снова побывала, убралась, навела порядок в платяном шкафу и куда-то засовала несессер. И именно теперь, когда Мечетный собирается в дальнюю дорогу и когда эта вещь ему нужна.
А главное, зачем, зачем все это делается? – досадовал Мечетный, снова обшаривая все углы. – Кто ее просит тащить в его сугубо мужскую квартиру этот бабский уют? Кому он здесь нужен? Ну конечно же неспроста, а чтоб углубить их отношения, стать для него полезной, необходимой. Ведь все равно на Серафиме он не женится, хотя в лаборатории их давно уже сосватали и однажды директор завода, к великому смущению и досаде Мечетного, сказал ему на совещании: «Ну а эту работу поручите, пожалуйста, вашей жене». Жена? Ну, нет. Отлично прохолостяковал все последние годы, привык. Теперь жениться? Связать себя по рукам и ногам этими так называемыми семейными узами. Зачем? Серафима, конечно, славная женщина – недурна собой, умна, неплохой работник… Но жить в одной квартире, приноравливаться к ее привычкам, перестраивать свой такой сложившийся и удобный одинокий быт? Нет, на это он не пойдет: одна голова не бедна, а бедна – так одна. Пусть уж Серафима, если хочет, продолжает с ним прежние отношения, остается, как злословили в лаборатории, его «приходящей супругой». Но не женой. И надо прекратить, решительно прекратить эти ее попытки совать нос в его личные дела…
Однако куда все-таки делся несессер? Вот-вот должно прийти заказанное такси. Мечетный посмотрел на часы. Серафима, наверное, еще в лаборатории. Он снял телефонную трубку и, быстро набрав номер, попросил инженера Киселеву.
– Это я. Да. Не помните, куда вы, наводя у меня порядок, засунули несессер? Мне через несколько минут на аэродром.
– Вы, конечно, за мной заедете, – ответил глубокий, низкий голос. – И почему вы такой сердитый?
– Куда вы дели несессер?
– Нашли о чем волноваться. Он был такой заношенный, старый, этот ваш несессер, он расползался по швам.
– Куда вы его дели?
– Выбросила. Выбросила на помойку. Я подарю вам новый, современный, очень удобный, на семь предметов.
– Выбросила… Выбросила такую нужную вещь! – почти крикнул Мечетный, но тут же сдержал себя и, прежде чем положить трубку, сухо сказал: – Вы же знаете, что я не люблю, когда без спроса трогают мои вещи.
– Вы когда уезжаете? Я хочу вас проводить.
– Не надо. Не к чему.
Теперь Мечетный сердился по-настоящему. И прежде всего на самого себя за то, что повысил тон, почти кричал. И все же, как это можно выбрасывать чужие вещи! Конечно, старая, конечно, затасканная, конечно, расползавшаяся по швам, так что уже несколько раз приходилось зашивать ее по краям суровыми нитками. Но сколько лет эта вещь служила ему и сколько еще могла прослужить! Этот старый несессер был первой собственностью, которая появилась у него после того, как он все потерял в дни войны. Вещь – друг. И вот, пожалуйста, взяла и выбросила… Нет, с этим нужно кончать. А то и в самом деле из хорошей знакомой Серафима превратится в жену со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Тщательно завернув бритвенные принадлежности в целлофановый пакетик, Мечетный застегнул чемодан, посмотрел на часы. Как-то там с такси? Вышел на балкон. У подъезда машины не было. Впрочем, время еще есть, и, оглядевшись, он невольно залюбовался открывавшимся отсюда, с двенадцатого этажа, видом, жадно вдыхая холодный, влажный воздух зарождающейся весны.
Новый дом – Столбик, как именовала его людская молва, стоял на самой окраине молодого города. Глухая нерубленая тайга стеной наступала на него с юга, а с севера, за улицами и площадями города, в закатных лучах прорисовывался завод. Огни уже зажжены. Целый ворох огней как бы прикрывает багровое зарево. Все это утопает в фиолетовой весенней полутьме, хотя солнце, завалившееся за гребень тайги, все еще высвечивает с одной стороны острые верхушки елей, а с другой – заводские трубы.
Воздух влажен, остро холоден, чист, но к хвойным ароматам весеннего леса отчетливо примешивались запахи завода, дышавшего в полутьме. Май в этом краю запаздывал. Днем тепло, а на ночь лужи прихватывает иглистыми кромками, и в тайге под деревьями еще белеет жухлый, крупитчатый снег.
Завод жил своей обычной круглосуточной жизнью. В сгущавшейся тьме огни его разгорались все ярче, гася звезды, появляющиеся на потемневшем небосводе. И Мечетному вдруг показалось странным. Послезавтра завод будет также работать день и ночь, сотрудники его лаборатории, как всегда, утром переоденутся в халаты, встанут на свои места, жизнь будет продолжаться в обычном напряженном ритме, а он, Мечетный, будет далеко от своего молодого города, далеко от привычных забот и где-то там, в неизвестной ему Гагре, будет лежать на берегу тоже незнакомого ему теплого моря.
Сколько осталось в лаборатории недоделанного, незавершенного, требующего его постоянного внимания! При мысли этой ему стало тревожно и грустно. Санаторная путевка, лежавшая у него в кармане, вдруг потеряла свою заманчивость. Черт его знает, в самом деле, может быть, плюнуть на билет, вернуть путевку, доделать незавершенное и со спокойным сердцем поехать в эту самую Гагру на фруктовый сезон, который по-старинному именуется бархатным…
В комнате негромко бубнил радиоприемник: передавали последние известия. Думая о своем, Мечетный рассеянно слушал новости: «…Вступила в строй первая очередь… выполнили план на столько-то процентов… своим ударным трудом на весенней вспашке обеспечили хороший урожай…» И вдруг из потока привычных уху новостей, которые сознание не фиксировало, сразу приковала внимание Мечетного неожиданно прозвучавшая фамилия – Лихобаба. Он вздрогнул, насторожился, даже вцепился в перила балкона. Диктор продолжал дочитывать Указ Президиума Верховного Совета… Лихобаба Анна Алексеевна награждена орденом «Знак Почета»… За что, Мечетный не услышал. А диктор уже читал новости спорта.
Лихобаба, Лихобаба… Анна Алексеевна Лихобаба… Анна… Анюта. Неужели она? Боже ты мой… Нет, нет, конечно же не она. Среди четверти миллиарда граждан страны множество людей с одинаковыми именами и фамилиями. Но Лихобаба – не Иванова, не Петрова и не Сидорова. Таких фамилий при всей громадности населения Советского Союза вряд ли много, а тут еще Анна, да еще Алексеевна. Неужели она? Нет, это невозможно. Сколько лет прошло!
Мечетный стоял потрясенный и не услышал, как таксист, уже ожидавший у подъезда, заявил о себе гудком. Подошел к телефону, торопливо набрал номер редактора городской газеты.