…Хлебников весь в послезавтра и в позавчера, весь насквозь авангардист и уже сквозь авангард – традиционалист»[59].
Ещё один излюбленный либеральный рефрен: русские всегда были под властью немцев или же ордынцев, а потом ещё – усатый грузин, попыхивая трубкой, раскрутил индустрию и выпестовал Большой Стиль, но сами русские ничего не лепят… То ли дело – цивилизованные Европы. Гаденький вопрос: «И сколько там было процентов «русскости» в крови последнего императора, ставшего иконой вашей исконности?» Тот факт, что, например, англичанами в XVIII веке правила Ганноверская династия, никого уже не волнует? Или просто не в курсе? Только есть нюанс – Екатерина Великая очень быстро сделалась русской, даже где-то… чересчур русской (я имею в виду попытки вводить национальный костюм в придворный быт). Наши цари не отделяли себя от подвластного населения. Обрусение принцесс происходило быстро и навсегда. Тогда как, например, Георг I и даже Георг II предпочитали говорить по-немецки и по-французски, всю жизнь оставаясь пришлыми ганноверцами, а что до британской культуры, так Георгам было решительно всё равно, на чьём троне пристраивать свои зады. Англия, так Англия. Также напомню, что Испанией в XVIII столетии правили версальские Бурбоны, насаждённые ещё Людовиком XIV. Вопрос: сделались ли они испанцами?
…В 1990-е годы русских – читай советских – принялись называть оккупантами. Маленькие, но высокомерные балтийские страны, и ныне считающиеся задворками Европы, возопили о притеснениях: не было им житья от вездесущей КПСС! Напомню, что в старинные времена они были вечно под кем-то. Курляндия, Эстляндия, Лифляндия – всё привнесённые имена. Менялся завоеватель – переписывались названия городов. Однако же, будучи, к примеру, под Кеттлерами, курляндцы не создали ни философских школ, ни особого стиля в музыке, ни узнаваемой, цитируемой литературы – по немецким образцам-то, имея оные перед глазами… Да. Можно сколько угодно превозносить прибалтийских певцов и актёров – они действительно хороши. Были. Когда их республики находились в составе СССР…
Другой показательный пример – больная Украина. У Ильи Глазунова есть впечатляющее полотно – «Вклад народов СССР в мировую культуру и цивилизацию». Среди персонажей имеются и два великих малоросса – Николай Гоголь и Тарас Шевченко, в гениальности которых никто не сомневается. Смею напомнить: Микола Яновский (он же – Николай Васильевич Гоголь) развил свой недюжинный писательский талант в условиях именно русской, имперской культуры – на волне Золотого века петербургской словесности. Гоголь подарил миру свою Малороссию – солнечно-тёплую, без конца и края – отчизну, однако же стать великим он смог только в столице, где бурлила интеллектуальная жизнь. Знакомство с «колорадским» поэтом Пушкиным и благосклонность царя-«ватника» Николая I – всё это дало Гоголю дополнительную возможность взойти на писательский олимп. Тараса Шевченко, широко одарённого крепостного крестьянина, выкупили из неволи при участии Василия Жуковского, Карла Брюллова и царской сестры Марии Павловны. Шевченко учился в Петербургской академии художеств, а с 1860 года (после всех своих мытарств) сделался академиком этого учебного заведения. При соприкосновении с многогранным Русским миром проявляется талант.
Скажу больше – Русский мир в состоянии выжить в полной автаркии – культурной и социальной. Разумеется, это крайняя мера, и очень бы не хотелось, но сейчас – трудные времена, а вопрос о мобилизации всех наших сил и возможностей стоит довольно остро. Мы в состоянии двигаться особым цивилизационным путём, ни на что не оглядываясь, – у России накоплен достаточный опыт и громадные потенциалы. Важно вспомнить, как это делается…
…Выдающийся мастер Андрей Михалков-Кончаловский писал: «Куросава был для меня открытием ещё одного измерения в искусстве кино. У него настоящее чувство эпического. Недаром он, быть может единственный, способен передавать на экране Шекспира: «Трон в крови» – «Макбет», «Ран» – «Король Лир». Японский гений кинематографа и, пожалуй, самый европейский автор всех времён и народов – Уильям Шекспир объединены в созидательном замысле, в евразийской идее вечного сотворчества. Безусловно, Запад есть Запад, Восток есть Восток, а Русь – птица-тройка, она несётся то с востока – на запад, то с запада – на восток. Оттого-то «…умом Россию не понять». Русский человек способен увидеть точность и ясность Куросавы в трактовке Шекспира. Постичь Запад через призму Востока и, как в случае с Кончаловским, создать свою версию айтматовского «Первого учителя» – в ощущениях Куросавы, но вместе с тем очень по-русски.
Споры о том, что есть Россия – Восток иль Запад, ведутся очень давно и до сих пор не привели к безупречному выводу. Что-то, да мешает – вроде бы культура рафинированно-европейская, придворная, имперская – с романтикой и дендизмом, с философией и технократическими идеями. Но и многовековой симбиоз с Ордой невозможно вычеркнуть, нравится нам это или нет. Я умышленно допускаю это слово – симбиоз (а не иго, как чаще всего принято), термин, которым евразиец Лев Гумилёв обозначал причудливые, жуткие и по сию пору не до конца изученные отношения Русь– Орда. Если проследить генеалогию царской знати, то несть числа Юсуповых, Беклемишевых, Карамзиных. Названия московских районов вроде Арбата или Новогиреева – от Гирея. И как не вспомнить: «Вчерашний раб, татарин, зять Малюты»?
Нравоучительная деталь – …халат Обломова как символ барственной неги, созерцательности, присущей более Востоку: «На нём был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намёка на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него. Рукава, по неизменной азиатской моде, шли от пальцев к плечу все шире и шире. Хотя халат этот и утратил свою первоначальную свежесть и местами заменил свой первобытный, естественный лоск другим, благоприобретенным, но всё ещё сохранял яркость восточной краски и прочность ткани». Намеренное подчёркивание восточной сути обломовского халата – это самый яркий штрих в противопоставлении владыки-сибарита деловому европейцу Штольцу, человеку-машине в стройно подогнанном фраке. Для Гончарова оба – неидеальны, оба – в известной степени ущербны, однако же вместе и составляют некое гармоническое созвучие. Русский человек может быть деятельным по-западному и – расслабленно-ленивым, фаталистичным по-восточному. Георгий Плеханов утверждал, что «…в историческом развитии России… есть особенности, очень заметно отличающие его от исторического процесса всех стран европейского Запада и напоминающие процесс развития великих восточных деспотий». Примечательно, что уже в эпоху перестройки ниспровергатели сталинского наследия именовали период 1930-х – начала 1950-х годов «типичной восточной деспотией» с её всеподчинением и тотальностью, но в контексте сугубо европейской индустриальности и нарочитой неоклассики Большого Стиля. Впрочем, само наше пространство не даёт нам забыть о том, что здесь – Евразия. Это – географический фактор, едва ли не главенствующий с точки зрения формирования менталитета… У Василия Аксёнова читаем: «…интереснейшее явление, этот русский народ, вроде бы белые, но абсолютно не европейцы».
Исторический путь человечества говорит о том, что всякая культура стремится к евразийству, к интеграции и слиянию. Николай Бердяев утверждал: «Понятия Востока и Запада очень подвижны и неопределённы. И совсем не выдерживает критики то понимание Востока и Запада, которое установилось в новое время». Далее он приводит доходчивый и красноречивый пример: «Греко-римская средиземноморская цивилизация, которую противополагают Востоку, многократно подвергалась влиянию Востока. Без взаимодействия с Востоком, которое всегда было вместе с тем борьбой, она не могла бы существовать». Если вдуматься, то любая цивилизация – это Востоко-Запад. Или – Западо-Восток. Евразийство как цель устремлений.
Можно привести этому несколько живописных доказательств, возможно, не столь ярких, как эллинизм – типичное порождение «греко-восточности». Примерно треть французских повествований Галантного века посвящена ориентальной тематике – действие переносится то в Исфахан, то в Голконду, то в Шираз, то в турецкую вотчину, то в придуманную «восточную землю». Достаточно обозначить красавицу – Зельмирой, а вельможу – Селимом, расцветить сюжет упоминанием гарема, базара и минаретов, дабы создать экзотическую историю с игриво-светским, версальским содержанием. Всё восточное казалось не просто модным, но и загадочным. Странным и непонятным, зато – увлекательным. Утверждалось: образованный европеец живёт осязанием текущего момента, а восточный мудрец – чувством вечности. Тогда сложилось целое направление в беллетристике – письма или заметки некоего «восточного гостя» о европейской бытности, коя для него – странна, дика и забавна.
Вот ещё один знаменательный пример. Запад у Востока старался перенимать всё самое примечательное, разве что кроме религии, тогда как Восток долгое время был закрытой системой, оберегавшей свои подлинные сокровища. В XVIII веке появился причудливый стиль «chinoiserie» – дословно «китайщина». Китай – это, прежде всего, фарфор – любимая игрушка пресыщенных королей и курфюрстов, поэтому на волне повального восхищения тонко звенящими чашечками возникло увлечение всем китайским – чайными павильонами, ширмами «с драконом», азиатскими опахалами. Вся Европа мечтала разгадать фарфоровую тайну, но китайцы упорно хранили древнюю формулу. Поэтому нам пришлось изобретать свои варианты – дрезденский, севрский и – русский виноградовский. Стоит помнить, что именно Россия стала первым европейским государством, которое посетили китайские послы. Случилось это во времена правления Анны Иоанновны. Чайная церемония на Востоке – это миросозерцание посредством чая, которое можно до конца понять, только признавая