Мы получили особый уровень прав на концерты: это означало, что мы могли самостоятельно определять длительность и тип нашего выступления. Конечно, сейчас это очевидные вещи, но в то время группы должны были играть несколько туров в определенной последовательности, чтобы выполнить условия контракта. Мы получили документы, подтверждающие наши права, и, таким образом, были признаны государством музыкантами-любителями.
Все свое время и энергию я полностью отдавал только группе. Группа постепенно поглощала мое имущество. Взамен этого вокалист наконец-то купил мне синтезатор Casio, за который я должен был расплачиваться годами. Мы жили у вокалиста. Вечерами барабанщик в пальто и ботинках лежал в гамаке, а когда мы возвращались, он вставал и садился за ударные. Я все больше и больше дружил с гитаристом, пока остальные не стали называть нас «сдвоенные». Но в целом общение в группе не было слишком близким. Вокалист был намного старше нас. Думаю, мы не хотели подвергать опасности нашу прекрасную творческую связь избыточными личными отношениями. К сожалению, мы к тому же были крайне скупы на похвалу и благодарность. Вероятно, возможность играть с нами уже сама собой считалось наградой. К чему в таком случае похвала? Я все равно чувствовал себя очень комфортно. Ведь это была моя первая настоящая группа, и мне было важно, что мы вместе, независимо от того, создаем мы сейчас музыку или нет.
Так как барабанщик иногда не приходил на репетиции, мы привыкли репетировать без него. Тогда мы садились на кровать вокалиста, и я брал на колени Casio. Так, в покое, мы придумывали новые произведения. Было серьезным преимуществом, что в Casio вмонтирована ритм-машина, так что наши репетиции могли быть не такими громкими. Ведь изначально ударная установка находилась в квартире только во время вечеринок, а в доме проживало еще немало нормальных людей. Как ни странно, они никогда не вызывали полицию, а лишь поднимались к нам и вежливо говорили, что их дети уже должны потихоньку засыпать. Это было после девяти вечера. Сегодня это было бы непостижимо.
Чтобы не мучить соседей, мы переместились репетировать в комнату без окна, где начали задыхаться, потому что там очень быстро заканчивался кислород. А когда становилось очень жарко, наш вокалист стоял с микрофоном, облаченный лишь в красные плавки.
Тогда мы переместились в подвал. Предварительно мы заделали несколько дыр и в качестве изоляции повесили на стену спальные мешки. Когда мы ехали на концерт, то каждый раз снова срывали их, чтобы спать в них. А еще мы собирали упаковки из-под яиц для того, чтобы прибивать их на стену в качестве изоляции. Полагаю, что это было бессмысленно.
После концерта мы всегда уходили к кому-то из публики, чтобы продолжить там выпивать и переночевать. Однажды ночью нас заперли в комнате, вероятно, для того, чтобы мы ничего не стащили, поэтому утром нам пришлось мочиться из окна на рыночную площадь в Веймаре. Иногда мы спали у юных фанатов, в их детских комнатах, после того как прокрадывались мимо родителей. Или мы спали на строительной площадке, в доме, где полностью отсутствовала стена, и я лежал вместе с гитаристом в спальном мешке на голом бетонном полу. Как-то раз мы ночевали прямо на сцене, и пьяный фанат снова и снова ездил мимо моей головы на трехколесном велосипеде. А в другой раз, ночью, я лежал на открытой сцене и меня так искусали комары, что я не мог больше терпеть, вскочил и, полный отчаяния, блуждал в течение нескольких часов. Но подобное случалось не так часто, потому что наш вокалист хорошо соображал, куда можно втереться. Всегда выяснялось, что у кого-то проводится вечеринка, куда мы легко могли попасть и там осесть.
Когда вечеринки затягивались, музыка становилась для нас второстепенным делом, потому что желания репетировать не было. Без практики ничего не выйдет, гласит притча. Поэтому мы все время проводили вместе. Мы вместе ездили в отпуск, то есть не в отпуск в общепринятом смысле, а залезали в наш грузовик и отправлялись к Балтийскому морю или в Венгрию, чтобы играть там на вечеринках. Если все складывалось удачно, мы принимали участие даже в фестивалях или больших концертах.
Таким же образом мы долгое время провели в Польше, где много путешествовали и часто играли. Еда казалась мне там такой вкусной, что я не хотел уезжать. Женщины выглядели красивее, чем у нас. Но, возможно, мне так казалось потому, что я не понимал, что они говорят. Так как у нас было собственное оборудование, мы могли играть везде, где была розетка. Если на концерте нам удавалось заработать по двадцать марок на человека, этого хватало, чтобы купить что-то из еды и привезти подарки родителям. Эти «отпуска» еще не были настоящими гастролями, но для меня это был идеальный образ жизни.
Если концерта не намечалось, мы лежали на пляже или готовили еду. Иногда мы бродили по окрестностям и беспрестанно веселились. Я смотрел на мир блаженными глазами молодого влюбленного. Я был абсолютно счастлив, и мое заикание постепенно исчезло. Мы встречались даже тогда, когда не было репетиции, потому что нам всегда было чем заняться, и вскоре коллеги по группе стали для меня самыми близкими людьми.
Когда ни у кого из нашей группы не было свободного времени, я со своим Casio шел в одну из дружественных нам групп, чтобы играть с ними. Таким образом, я играл с совершенно разными людьми в совершенно различных музыкальных направлениях. Я играл с группой Die Anderen, которые изначально были регги-группой, у них в репертуаре были потрясающие песни. Я играл блюз с Freygang и Pasch, «новую волну» с Happy Straps, бит с Die 3 von der Tankstelle и Tina has never had a Teddybear, и еще много музыки, не поддающейся определению, с панк-группой Ichfunktion и с другими друзьями или знакомыми.
Я даже пытался играть даб с Herbst in Peking. Даб мне очень нравился. Я всегда шел в репетиционный зал и смотрел, кто там. Тогда мы часами репетировали с разными составами, в зависимости от того, кто хотел играть и какой инструмент был свободен. Благодаря большому количеству репетиций я открыл для себя множество чередований созвучий и музыкальных образов. За эти бесконечные часы игры я узнал о музыке больше, чем за все годы обучения фортепиано.
Потом я получил в подарок от своей кузины с Запада деку, магнитофонную панель, о которой до тех пор не имел представления. Это была Sony с функцией контроля окончания пленки и системой Dolby. Эти деки использовали для записи многие группы тех времен. Для этого все вместе шли в «Интершоп», чтобы купить там хорошие кассеты. Затем заранее определенный человек торжественно срывал пленку, в которую была запакована такая кассета.
Я с удовольствием давал деку кому-то в пользование. Взамен я мог играть вместе с ними. По этой же причине я и сам с кем-то записывался, хотя совершенно не планировал этого делать. Мне приходилось очень быстро выучивать песню или же не играть, чтобы из-за меня не задерживалась запись.
Ведь при каждой ошибке приходилось начинать запись заново. И тогда играл кто-то другой.
Мне доставляло огромное удовольствие исполнять эти песни, а если моя игра нравилась и группе, я мог ездить с ними на их концерты. Я любил эти многочасовые поездки на автомобиле, потому что в это время мы непрерывно разговаривали или слушали кассеты Kiev Stingl.
В обычных группах клавишники стоят в самом низу иерархической лестницы. Даже саксофонисты ценятся больше, потому что они обладают особыми способностями. А немного понажимать на клавиши может каждый. С другой стороны, у меня было преимущество: эта работа была настолько непопулярна, что клавишников было мало, всего несколько человек. Благодаря этому я мог играть повсюду. Позже журнал Metal Hammer назвал меня клавишником года – просто потому, что я был единственным клавишником в метал-группе. И в Feeling B я был ненастоящим клавишником, потому что застопорился, беря басы пальцами левой руки. Мне очень нравилось создавать музыку с нашим гитаристом, вдвоем мы могли перепробовать все возможное. Причем тогда я еще много чему учился.
В то время я недалеко ушел от десятилетнего, учащегося игре на фортепиано. На мой взгляд, при создании музыки дело не в том, чтобы виртуозно извлекать из инструмента самые дикие каскады звуков, а скорее в том, чтобы с помощью музыки выразить себя и передать свои чувства слушателю.
Я по-прежнему записывал на свою деку все, что играл. Благодаря этому я получал возможность давать слушать свои многочисленные записи разным людям. После объединения Германии в Берлине возникло много свободных театральных трупп. Это были молодые, полные энтузиазма люди, которые наконец-то могли реализовать свои собственные представления о театре. Они исполняли свои пьесы на новых открытых сценах или в клубах. И этим людям нужна была музыка для спектаклей. Поэтому я схватил клавиатуру и пошел на собеседование, чтобы там снова обнаружить, что я ничего не могу сочинить на заказ и совершенно не в состоянии раскрепощенно играть, если на меня смотрят другие люди. Так что к следующему собеседованию я притащил деку и чемодан с кассетами. Теперь на репетициях я в разных сценах спектаклей проигрывал фрагменты с кассет, которые считал подходящими. И увидел: актеры и режиссер были этим довольны.
Клавиатура была хорошо видна режиссеру, и магнитофонная дека стояла открыто. Режиссер хотел изменений только в одном фрагменте. Он обстоятельно объяснил мне настроение сцены и еще что-то рассказывал про африканский тамтам. Я не представлял себе, что такое тамтам, поэтому не мог с ходу это сыграть. Когда мы снова репетировали сцену, я, за неимением других вариантов, сыграл тот же самый фрагмент еще раз, только повернул усилитель звука, сделав громче. После этого режиссер бросился ко мне с объятиями. «Именно так! – кричал он. – Именно это я имел в виду!» На этом примере можно снова увидеть, что все в этом мире происходит только в нашей голове.
Но все же лучше всего было ездить на концерты с Feeling B. Для этого вокалист организовал для нас старый грузовик. Этот бывший грузовик водопроводчиков выглядел очень хорошо, хотя и прибыл со склада металлолома. Он идеально подходил для наших путешествий. Его максимальная скорость составляла 65 километров в час. Если не разрывало шину, то, чтобы добраться до Эрфурта, нам требовалось всего лишь шесть часов. Впрочем, в грузовике постоянно что-то ломалось. Насколько я помню, в ГДР не было авторемонтных мастерских, свободно предоставляющих свои услуги. Нужно было подавать заявку заранее, и часто требовались обширные дружеские связи или подарки. Нам, как группе, везло, потому что нам помогали с удовольствием.