После этого я захотел сконструировать для Casio чемодан. В наше время это стало называться кейсом. Чтобы этот чемодан был более прочным, я взял толстый, трехмиллиметровый, стальной лист и спаял две его половины. Мало того что я не мог закрыть чемодан, потому что половинки не сходились правильным образом. Вся эта конструкция была тяжелой, как дверь автомобиля. Ее невозможно было использовать, ведь я вряд ли мог бы носить свой новый чемодан даже без содержимого. Увидев эту громадину, мой наставник лишь покачал головой. «Теперь я не оставлю тебя в мастерской», – сказал он и стал использовать мой чемодан как ящик для материалов.
Потом я сделал стальной шпиль для своего баса. Это был электробас для рок-н-ролл-групп, и он был такой же длинный, как контрабас, но совсем тонкий, потому что у него не было резонансной камеры, а был только звукосниматель. Он выглядел так круто, что многие хотели его у меня одолжить. Так что я отдавал его во временное пользование одной группе за другой, и это продолжалось до тех пор, пока в конце концов мне его больше не вернули.
Потом я сделал еще одно устройство, с помощью которого я мог открывать, а потом снова закрывать откупоренные бутылки с лимонадом. Теперь у меня на верстаке всегда была наполовину полная, но хорошо запечатанная бутылка. Потом я достал из шарикоподшипника два шарика, раскалил до мягкого состояния, а когда они снова затвердели, повесил их на короткую штрипку. Потом к этому добавилась петля, через которую я мог просовывать указательный палец. Шарики висели и стучались друг о друга, а после некоторой тренировки я добился того, что они сталкивались над моей рукой. Вся наша группа смастерила себе такие шары, и все с ними играли, пока наставник не запретил нам, потому что не мог вынести щелчков со всех сторон. После этого я стал больше времени посвящать настоящим заданиям.
Однажды в конце рабочего дня мы вместе с одногруппниками остались в раздевалке, чтобы сделать дырки в ушах и засунуть туда собственноручно изготовленные серьги. Кто мог сделать это лучше, чем слесарь-инструментальщик? На обратном пути мне казалось, что все люди в метро на меня смотрят, но это чувство исчезло через пару дней.
Потом я провалился на квалификационном экзамене, потому что моя деталь не была готова к назначенному времени. Этой деталью была стопорная шайба, которая была предназначена для самолета-истребителя МИГ-21. После этого я не особо удивлялся, почему они сравнительно часто разбиваются. Но мне любезно предоставили возможность остаться еще на полгода, и за это время я смог ее изготовить. Тогда мои коллеги уже стали квалифицированными специалистами и получали соответствующую зарплату. Чтобы мне не было так одиноко, они по-дружески тоже остались на предприятии.
В итоге я все же сдал экзамен. В первый же день работы специалистом я вытащил из шкафчика все свои вещи, которые накопились в течение трех лет, и выбросил их в мусоросборник.
Правда, мне очень жаль наставников, потому что они на протяжении всех этих лет приложили столько усилий, а я намеревался заниматься музыкой и никак не мог совмещать это с работой. В конце концов, ни одного дня в своей жизни я не проработал слесарем-инструментальщиком.
Я все еще был в Feeling B. Мы были абсолютно ошеломлены, когда нам предложили сыграть в Западном Берлине с группами Die Anderen и Tina has never had a Teddybear. На людей, которые стремились уехать на Запад, оказывалось давление, и им не разрешали выезжать. Конечно же, мы пребывали в полном восторге от возможности поехать в ФРГ в качестве музыкантов. Мы купили много булочек, потому что наши старые друзья, которые ныне были вынуждены жить на Западе, скучали по восточным булочкам. Затем мы сели в совершенно обычный «Икарус». После посещения нашего первого приятеля на Западе мы остались разочарованными тем, насколько крохотной оказалась его квартира. Все мы жили гораздо лучше. К тому же он был уже не таким веселым, как раньше. Но он был рад привезенным нами булочкам. В свою очередь, он раздобыл для нас немного гашиша.
Потом мы отправились на спортивную площадку. Там был фуникулер, и мы были потрясены тем, что эта штука вращается, поэтому для начала мы на некоторое время остались там. Ведь мы были знакомы только со шведской стенкой и детскими горками, которые у нас выглядели как слоны. Потом мы проследовали в Кройцберг и там смотрели, как работают жонглеры. Мы были знакомы с цирком совсем немного. Я был в цирке только один раз, со школьным классом. Тогда мне не понравилось, потому что животные выглядели ужасно обессиленными и измученными, на шерсти у них были проплешины. Клоун совершенно не показался мне забавным, к тому же я не понимал, что он бормочет. Я не люблю клоунов. Я не люблю мимов, артистов кабаре и лежачих велосипедистов. Все они ничего плохого мне не сделали, но ведь я не обязан только из-за этого хорошо к ним относиться.
Конечно, при передвижении через Западный Берлин возникало очень странное чувство. Район города, в котором мы находились, располагался очень близко к Востоку, и мы отовсюду видели нашу телевизионную башню. И все же там все было совсем по-другому. Повсюду ездили совершенно замечательные западные автомобили, а запах выхлопных газов был гораздо лучше, чем у наших «Трабби»[26]. Это связано с тем, что у «Трабби» двухтактный двигатель, поэтому в бензин добавляется масло, которое и воняет при сгорании.
В Feldschlösschen[27] мы пили пшеничное пиво. Оно показалось мне не очень хорошим на вкус, но, несмотря на это, стоило невыразимо дорого. Потом мы ели шаурму, которая была хороша, но ее было слишком много. Когда мы смотрели на брусчатку, то чувствовали себя как дома, но как только мы поднимали глаза, все вокруг становилось гораздо красочнее. Мы еще не знали, что в Кройцберге проживает много турок, и я обнаружил, что турецкие девушки выглядят совершенно потрясающе. Клуб, где мы выступали, предоставил нам настоящий номер.
Когда мы с Feeling B играли в деревнях, мы оставляли свои вещи за микшерным пультом и садились за какой-нибудь столик в зале. Когда мы во время перерыва сходили со сцены, наши места были уже заняты, и если мы хотели выпить, приходилось стоять у барной стойки. Когда подходила наша очередь и перерыв подходил к концу, надо было быстро вернуться на сцену, чтобы продолжить игру. После концерта мы укладывали инструменты в грузовик и ждали, пока не уйдут люди. Потом мы собирали все оставшиеся вещи в зале и тащились на тусовку, где пытались, кроме прочего, поспать. Или же возвращались ночью домой и, поднимаясь по лестнице в четыре часа утра, задевали аппаратурой об углы и будили соседей.
Приняв душ, мы никогда не переодевались. Это не соответствовало нашему восприятию понятия «панк». А еще я думал, что круто, если я выхожу на сцену в своих повседневных шмотках и сразу же начинаю играть. Мне казалось, что это выглядит более достоверно, чем если специально для этого переодеваться и потом играть практически так, как все рок-звезды. К тому же переодевание напоминало мне о работе, а я никогда не хотел рассматривать музыку как работу. Если мы играли несколько дней подряд, то по дороге прыгали в озеро или реку, чтобы от нас не так сильно воняло, хотя иногда лужа со стоячей водой издавала запах не лучше. В местных деревнях не было душа, и даже туалет был лишь условно пригодным. Зато текли великолепные длинные реки из мочи. В них лежали спящие фанаты.
Как-то раз мы должны были спать в комнате над сценой. Я обрадовался, когда вошел и увидел душевую кабину, стоящую в углу. Я намылился и включил душ. Из насадки душа стекла тонкая смердящая струя. Душевая кабина была там только поставлена, но не подключена.
Я попытался взглядом найти что-то такое, чем я мог бы ополоснуться, и обнаружил лишь три бутылки пива, которые взял с собой. Так что я облился пивом, чтобы смыть мыло, а затем улегся в спальный мешок. На следующее утро, во время совместного завтрака в деревенском зале, открывая банку с анчоусами, я случайно вылил весь соус на живот и брюки. Тогда впереди у нас была шестичасовая поездка на автомобиле. Когда мы прибыли, то сразу пошли в паб, чтобы подвести итоги недели. Тогда никто не хотел садиться за наш стол. Когда мы громко смеялись, нас не тревожило, что нас принимали за идиотов.
Но теперь мы оказались на Западе. Здесь у нас была уютная комната с кроватями, со своим туалетом, только для музыкантов. Но мы не собирались спать в этих номерах, потому что до полуночи должны были вернуться обратно, в ГДР. Каждый из нас получил восемь чеков на напитки, на которые он мог заказать выпивку. Я довольно быстро отдал все свои чеки, пока они не перестали действовать, и уже до нашего выступления слегка выпил, что, как и следовало ожидать, было очень плохо для концерта.
Еще мы были очень взволнованны, потому что всплыли несколько журналистов, которые намеревались составить свое мнение о так называемом «подполье» ГДР. Предполагалось, что должен приехать Дэвид Боуи[28], чтобы посмотреть на группы Восточной Германии. Но я его не увидел. Впоследствии он еще заявил о нескольких концертах, чем привел всех в состояние беспокойства. Я по-прежнему ни разу не видел его в лицо, может быть, он вообще не существует. В конце концов, я выпил кампари, самбуку, ром, виски – все это одно за другим. Названия я до тех пор знал только по рассказам, и все эти напитки были настолько непривычны на вкус, что я не смог его прочувствовать.
Когда 7 октября начались демонстрации, мы были полны надежд. 8 октября я отправился в Гефсиманскую церковь, чтобы посмотреть, что там происходит. Она была забита людьми, и я не мог понять, что говорит оратор, но это было и неважно, потому что все люди были в приподнятом состоянии духа. Потом на улице на нас надвинулись кричащие полицейские, которые хотели арестовать нас. Тогда все мы побежали вперед, чтобы нас не смогли окружить.