Когда я прочитал следующие небольшие книги, то так втянулся, что посвятил свое детство чтению. К счастью, у моих родителей была огромная полка, заполненная книгами, и мне разрешалось брать и читать любую из них. Если я не понимал книгу, то просто откладывал ее и пробовал читать следующую. Я любил Эриха Кестнера, Элис Диллон, Фридриха Герштеккера, Джека Лондона, Жюля Верна, Александра Волкова, Элизабет Шоу, истории про Эрвина и Пауля, Альфонса Циттербаке и Лютта Маттена и вообще всё, за исключением сказок.
В школе меня не очень уважали. В спорте и вообще в любой физической активности я был очень слаб. Поэтому со мной никто не хотел играть. Я не приносил пользы команде, потому что команда, в которой я играл, обычно проигрывала. Помимо этого я считался зубрилой. Мне нравилась школа и нравились учителя. Поэтому по всем предметам, кроме физкультуры, у меня были хорошие оценки. Быть может, мои неприятности закончились бы, если бы я победил своего самого большого мучителя, удивив всех удачным ударом или повалив его пинком, как я читал в чьих-то юношеских воспоминаниях. Но, конечно же, я не мог решиться на подобное. Я не забил ни одного гола, даже ни одного самого незначительного из голов. Ребята допускали меня только до игры в шарики, но даже там я проигрывал. Я предпочитал из школы скорее возвращаться домой.
К счастью, я не посещал группу продленного дня, потому что был домашним ребенком. Это звучало лучше, чем «ребенок с ключом на шее», хотя значило то же самое. С той разницей, что в большинстве случаев моя мама уже была дома, когда я возвращался, и ключ мне был не нужен.
Мне не приходилось проводить время в жаркой комнате продленного дня, где светили неоновые лампы, а одноклассники кричали и толкались. Я мог уютно устроиться на диване, взять книгу и наслаждаться великолепием жизни. После обеда мама всегда читала нам что-то, и это было по-настоящему здорово. Из своих детских воспоминаний я помню Ганса Фалладу и Эриха Кестнера, «Остров сокровищ», репортажи о приключениях Тура Хейердала с его плотом «Кон-Тики», лодками «Ра», «Ра-2» и «Тигрис» и очень смешную книгу под названием «Я был плохим учеником». При этом мы сидели в пижамах на теплой скамейке у печки. Когда зимой после игр на улице мы приходили домой, то становились на колени на эту скамейку так, чтобы можно было приложить ступни к печке. Ноги у меня всегда мерзли, вероятно, потому, что они находятся очень далеко от сердца. Крови требуется длительное время, чтобы добраться туда, поэтому в пути она остывает.
Иногда вечерами отец наигрывал что-то на банджо или флейте. Мне все это жутко нравилось, и я всегда упрашивал его еще и спеть песню. Сейчас я уже не могу сказать, что это была за музыка. Потом, всегда довольным и счастливым, я засыпал, перед этим поговорив с братом, который спал надо мной на нашей двухъярусной кровати. Мне не нравилось лежать внизу, потому что я ощущал себя как бы запертым. Однажды, чтобы разозлить меня, брат прыгал по своему матрасу, кровать сломалась и рухнула на меня. Я спасся тем, что отпрыгнул на пол. Вероятно, тогда мне казалось, что у меня хорошая реакция. И я всегда злился на брата, когда он спускался вниз, на мой пружинный матрас, переступая через мои ноги.
Летом каждый вечер перед сном я расчесывал комариные укусы. По-видимому, у меня такая группа крови, от которой комары абсолютно звереют. Мельчайшие укусы комаров становятся огромными шишками и убийственно зудят. Как-то раз я захотел их сосчитать, но остановился на пятидесяти. Мужчина из магазина диетических продуктов и лекарственных трав на Винсштрассе порекомендовал нам чайное мыло. Он заверил нас, что, если его использовать, комары будут облетать нас за километр. Но когда я быстро раздевался, чтобы вымыться чайным мылом, комары немедленно налетали и кусали. Комарам в нашем саду, похоже, очень нравилось мое чайное мыло.
Я чувствовал, что на самом деле еще больше приманиваю их. В ГДР существовали спреи от комаров, только они или всегда были уже распроданы, или казались слишком дорогими для моего отца. К тому же его комары не кусали. Потом мужчина из магазина диетических продуктов и лекарственных трав умер и больше уже не мог давать нам советы. Укусы заживали медленно, в течение недели. Я страдал, сидел на диване и играл на отцовском банджо комариную песню – скользил по струнам так, что раздавался звук, похожий на комариный писк. Затем в субботу после школы мы снова отправлялись в сад, чтобы опять позволить себя искусать. И потом вечером я снова лежал в постели и чесался.
А еще иногда по вечерам родители принимали гостей. Так как каждый вечер соседи закрывали входную дверь ровно в восемь часов, то наши гости сначала должны были посвистеть снизу, чтобы я мог выбежать и огромным ключом открыть дверь. Конечно же, днем все парадные двери в квартале были открыты. Чтобы гостям не пришлось стучать в окна соседей, когда к кому-то из них приходили, у каждой семьи был свой свист. Мои уши были хорошо настроены на наш установленный семейный свист. В детстве нам было очень интересно, когда к родителям приходили гости. Если было еще не очень поздно, отец посылал меня в овощную лавку за пивом, что мне очень нравилось. В овощной лавке замечательно пахло землей и было довольно прохладно. Продавец сразу понимал, за чем прислали ребенка.
Друзья моих родителей казались мне абсолютно потрясающими. К тому же я заметил, с каким глубоким уважением родители обращались с гостями. Только спустя много лет я узнал, что одни из них были известными писателями, а другие – художниками. К нам, детям, они относились очень серьезно и разговаривали с нами как со взрослыми, что нам с братом, конечно, очень нравилось. Самые интересные гости были из Западной Германии. С одной стороны, потому что они нас катали на своих западных автомобилях вокруг квартала. А с другой стороны – потому что они так хорошо пахли чем-то незнакомым. Особенно я любил запахи, которые оставались после гостей. Когда утром я вставал, в воздухе еще висел аромат сигаретного дыма, выпивки и духов – смеси, которая пахла приключениями и взрослыми людьми. Иногда в проигрывателе все еще оставалась пластинка, которую слушали родители, и это было поводом для меня послушать ее еще раз. Мой отец был страстным поклонником Запада, он любил все, что связано с ковбоями, и с удовольствием ходил в ковбойской шляпе.
По крайней мере, в саду. Поля вокруг нашего сада мы представляли прериями, а наши велосипеды были лошадьми. Когда отец со своими друзьями слушали записи Джонни Кэша[8] или Хэнка Уильямса[9], то мы все ощущали себя на Диком Западе и всерьез заглядывали в воображаемую даль.
Если на каникулах я болел, то мы не ехали в отпуск. Отец регулярно получал от своего предприятия путевку на отдых в Тюрингии. Мы всегда ночевали в частном секторе, то есть в семьях, которые предоставляли для нашего пользования часть своего дома. Благодаря этому мы знакомились с их детьми, и иногда нам удавалось подружиться. По сравнению с ними мы были по-настоящему изнеженными городскими детьми, которые, наверное, не умели ничего, кроме как путешествовать. Отец проходил с нами большие расстояния, поэтому все обычно очень удивлялись этому и не верили нашим рассказам.
Но все наши рассказы были истинной правдой. Например, если для нашей туристической группы был запланирован автобусный тур в замок, мы не ехали туда со всеми вместе, а шли пешком туда и, конечно же, обратно. Мы делали подобные переходы довольно часто, и наши путешествия становились длиннее и длиннее, пока не надвигалась темнота, когда становилось еще труднее найти дорогу. Когда мы, измученные, шатаясь, снова возвращались в свою деревню, время ужина уже давно заканчивалось. Мой отец приводил нас, когда у нас уже больше не оставалось сил. Мы были совершенно вымотаны, ведь вечером мы могли разделить между собой лишь кусок шоколада, а наутро шли дальше. Рестораны в деревнях, через которые мы проходили, были уже закрыты или их уже давно там не было. В этом случае на стене дома оставалась только выцветшая вывеска. Но в деревне мы всегда находили колодец или другой источник, из которого могли пить. Я, как самый маленький в группе, всегда тащился позади всех. Когда я отставал слишком сильно, родители присаживались на развилке, чтобы подождать меня. Когда я, покачиваясь от усталости, догонял, ожидающим это уже успевало наскучить. Они шли дальше, вперед, а я снова отставал.
Если шел дождь – мы промокали. Отца никогда не пугал прогноз погоды, если он вообще его когда-нибудь слушал. У меня была накидка от дождя, но она была рваная и к тому же была мне мала. Вода протекала через нее. Но чаще всего мы шли так долго, что вещи успевали высохнуть уже по дороге.
Меня никогда не расстраивало, если я промокал, ведь тогда я чувствовал особую связь с природой и полноту жизни. К тому же я знал, что когда-нибудь снова буду лежать в теплой постели. Несмотря на то что походы были крайне утомительными, они всегда были замечательными. Я любил момент, когда мы добирались до новой деревни или преодолевали гору. Я никогда не забуду запах теплой лесной земли и то чувство, когда отдыхаешь на траве в тени дерева. И как прекрасно, когда бежишь по дороге через луг. Никогда больше я не пробовал таких сладких яблок, как те, которые мы срывали с одиноко стоящих деревьев по дороге или находили под деревьями на лугу. Причем яблоко с каждого следующего дерева было совершенно иным на вкус. Раньше я не знал, что яблоки могут быть такими разными.
По дороге мы много веселились, иногда я играл на губной гармошке, часто так энергично, что от игры у меня кружилась голова, и мне приходилось присесть. Мы пересмотрели все замки и крепости, потому что мои родители очень интересовались этим. А когда мы попадали в маленькую деревенскую церковь, то родители изучали все ее детали в мельчайших подробностях. В церквах было прохладно, но церкви всегда казались мне бесконечно скучными, и я не мог понять, как можно так долго смотреть на иконы, как это делают родители. Я предпочитал выпить лимонада в уютном ресторане вместо того, чтобы слушать, сколько лет той или иной резьбе по дереву. В конце концов я поклялся, что, когда в