Генка попросил завести будильник на семь утра, выпил стакан воды, снял пиджак и лег на тахту. Марина нарочно гремела посудой в кухне, со стуком переставляла стулья, но гость спал.
— Фи, дикарь, — наклонилась Марина над спящим и ушла в смежную комнату.
Проснулся Генка в половине седьмого. Оглядел убранство незнакомой комнаты, вскочил с тахты, постоял немного, потянулся, присел на край стула и с помощью расчески просунул ноги в мокасины. За этим занятием и застала его Марина.
Бесшумно открыв дверь, она улыбнулась новому знакомому:
— С добрым утром, Николай...
— Петрович, — подсказал Генка.
— Николай Петрович, завтракать, надеюсь, будем вместе?
— Спасибо, но я очень спешу. Разрешите умыться.
— Сюда, — Марина указала рукой на дверь.
Выйдя от Марины, Генка отправился на завод. В автобусе он развернул сложенный вчетверо листок бумаги, вырванный из блокнота. Округлым почерком был написан номер телефона и «звонить с 10 до 18, кроме воскресенья. Жду. Э.». Генка свернул записку трубочкой и сунул ее в задний карман брюк.
У проходной завода Генку нагнал Горюнов, работающий с ним в одном цехе.
— Привет, Маркин! Что-то ты сегодня при полном параде? На свадьбу собрался?
— Вчера двадцать семь стукнуло, отметил малость.
— Понимаю, имениннику положено. А мы, пока ты бюллетенил, сто пять процентов цехом выдали. Егорушкин, и тот не отстал.
Так, разговаривая, они дошли до раздевалки, переоделись и направились в цех.
До обеденного перерыва Генка с трудом обработал три детали. Он часто выходил в курительную комнату, за что получил нагоняй.
— Не обижайся, Маркин, — остановил его мастер. — Но гляжу я, как ты напильник мучишь, и аж зло берет. Парень ты здоровый, а лени на десятерых хватит. Вот ты на отпуск заявление подал, начальник цеха подписал. А за что тебе отпуск? Да за такую работу не отдых, а взыскание полагается. Егорушкин — подросток — и то сотню заработал, а ты меньше всех получил. Это с такой-то силищей. Думаешь, я не вижу, что ты здесь лишь время отбываешь? А к чему это? Не по нутру работа — скажи, подыщем другую. В твои годы человек уже должен твердо стоять на ногах. Наметил себе линию — и иди, не сворачивай. Ты пришел к нам с тяжелым грузом, отбыв наказание, а кто-нибудь тебя упрекнул или руки не подал? Не было такого. Все старались помочь, втянуть в коллектив. А ты чем расплачиваешься? Подумай, Маркин, о своей рабочей чести. А о матери не волнуйся, мы позаботимся. Придется лечить ее принудительно. Разговаривал я в завкоме, помогут. Так-то, брат, — и мастер зашагал по цеху.
Сколько людей пытались направить по истинному пути Генку Маркина! Когда он был подростком, им занимались работники детских комнат, потом в его судьбу не раз вмешивались сотрудники уголовного розыска, следователи, судьи, работники колоний. Но все было напрасно. Генка слишком привык к разгульной жизни в доме родителей и органически не переносил никакой труд. Он устраивался на работу лишь для того, чтобы не тревожила милиция. Маркин хорошо знал, что такими, как он, там постоянно интересуются. Недаром при каждой встрече участковый обязательно останавливает его и спрашивает, как дела на работе, как семья, когда пойдет учиться. Генка всегда отвечает, что все в порядке. Не говорить же ему, как ловко он провел «операцию» — комар носа не подточит.
Возвращался Генка с завода отпускником. По пути зашел с ребятами из бригады в кафе, распечатали под столом пару бутылок, купленных за счет отпускника, выпили и разошлись. Генка и домой прихватил четвертинку. Рассудил, что все равно за ней бежать придется: мать покоя не даст.
Акулина Петровна была, как всегда, навеселе. Сидела на ободранном диване и что-то напевала вполголоса.
— Опять набралась, дура, — хлопнул дверью Генка.
— Полы помыла у соседей, дали на чекушку добрые люди. Один раз живем, сынок, — и пьяная женщина грязно выругалась.
Генка поставил перед матерью бутылку, положил несколько ломтиков колбасы. Глаза у Акулины Петровны как-то неестественно расширились, она заплакала. По одутловатому морщинистому лицу грязными ручейками потекли слезы.
— Спасибо, сыночек, пожалел мамочку, — запричитала она.
Генка налил водки в стакан и протянул матери:
— Не блажи, на лучше выпей.
Акулина Петровна мигом опорожнила стакан, понюхала корку хлеба и снова замурлыкала себе под нос. А Генка переодел рубашку и выбежал на улицу. Из автомата он позвонил Лариске. К телефону подошла мать, ответила:
— Шляется где-то...
Генка стоял возле будки телефона-автомата и раздумывал, куда же ему теперь податься. И тут вспомнил, что надо рассказать Акиму о встрече в ресторане. Позвонил Настасье. Та сказала, что Аким Акимович будет у неё только завтра. А свой домашний адрес Овеченский никому не давал.
Домой идти не хотелось, и Генка договорился с Настасьей насчет ночлега. Купил коньяк, закуску и поехал к ней. Только переступил порог, как дородная Настасья сразу же заключила его в свои мощные объятия. Генка брезгливо морщился, но оттолкнуть ее не решался. Не домой же ехать ночевать, где все так осточертело!
А Лариска в тот вечер опять пошла «на дело». Стоя с дружками у метро, она наметанным взглядом отметила двух мужчин, по виду явно приезжих, и направилась к ним.
— Извините, пожалуйста, но я вынуждена обратиться к вам за помощью. Меня все время преследует какой-то парень. Если не трудно, проводите меня до трамвайной остановки. Это недалеко.
Ну разве могли мужчины отказать в любезности такой симпатичной и милой девушке! Конечно, если бы они были трезвыми, то им показалось бы странным, что молодая особа находится «под градусом» (преступница, прежде чем идти «на дело», всегда принимала солидную дозу спиртного).
Тот, что был помоложе, галантно поклонился и осторожно взял девушку под руку:
— Указывайте дорогу!
Все трое свернули на затемненную улицу.
— Что за напасть! — Лариска высвободила руку. — Чулок расстегнулся, сейчас поправлю.
Мужчины вежливо отвернулись. В это время сзади на них напали двое с ножами. Не успели приезжие опомниться, как остались без часов и бумажников. Первым сообразил, в чем дело, молодой. Он подставил одному из грабителей ногу, и тот кубарем полетел на асфальт. Завязалась борьба. Приезжие до того увлеклись, что не заметили опасности. Обломком кирпича Лариска ударила по голове пожилого провожатого. Мужчина опрокинулся навзничь и застонал. Этим воспользовался преступник. Он ужом выскользнул из-под молодого человека, схватил Лариску за руку и потащил ее под арку проходного двора. У Лариски соскочила туфля, она остановилась, нагнулась, пытаясь надеть ее на ногу, и тут же мужчины, догнав, схватили ее.
— Ах ты, гадюка! — ткнул ей под нос кулаком пожилой.
Лариска закричала:
— Помогите, хулиганы!
На крик стали сбегаться прохожие. Толпа росла, как снежный ком.
Лариска рыдала:
— Насильники проклятые!
Ох уж эти любители скандальных зрелищ! Не подоспей инспектор ГАИ, они, чего доброго, и самосуд бы устроили над приезжими.
Лариска, воспользовавшись суматохой, вскочила в проезжавшее мимо такси. Странное поведение потерпевшей не ускользнуло от внимания инспектора. Он назвал мужчинам адрес ближайшего отделения, а сам помчался за такси на мотоцикле...
Сергей Владимирович Качалов, сотрудник Московского уголовного розыска, узнал об этом происшествии в половине двенадцатого ночи от инспектора уголовного розыска отделения милиции. По мере того как офицер рассказывал фабулу ограбления и перечислял приметы задержанной, Качалов все больше убеждался в том, что потерпевший Чаешвили — тоже ее жертва. Почерк один и тот же.
Капитан Качалов достал из сейфа документы и долго изучал сведения о похожих преступлениях. Вот, например, ограбление двух студенток. Неизвестная преступница отрекомендовалась девушкам дружинницей, заманила их в подъезд — якобы для проверки документов, и там с них сняли пальто.
Утром Качалов отправился в отделение. На месте сотрудник милиции более подробно рассказал капитану о ночном происшествии, положил перед ним заявление потерпевших, объяснение водителя такси и рапорт инспектора ГАИ. Сергей Владимирович несколько раз перечитал документы и попросил привести задержанную.
Лариска, войдя, сильно хлопнула дверью и сразу же потребовала сигарету. Капитан указал ей на стул, пододвинул пачку «Шипки» и спички:
— Курите.
Лариска плюхнулась на стул, закинула ногу на ногу и закурила. Сделав несколько затяжек, она затушила сигарету о край стола и бросила окурок на пол.
— Сорить здесь нельзя, гражданка, — заметил капитан.
— А ты подними, поухаживай за дамой, — огрызнулась Лариска и отвернулась.
Все это время Сергей Владимирович старался вспомнить, где он ее видел. Ну, конечно же, лет пять назад он отправлял ее в воспитательную колонию.
— Чего надо? Спрашивай, — вывела его из раздумий задержанная.
— Прежде всего следует познакомиться, — сказал капитан. — Я Качалов Сергей Владимирович, сотрудник милиции. Теперь необходимо, чтобы вы...
Лариска вскочила с места.
— А мне плевать на тебя, кто ты такой! Нет у меня ни имени, ни фамилии, понятно? — и она разразилась нецензурной бранью.
Сергей Владимирович подошел к окну. По улице, залитой ярким солнцем, прогуливались москвичи. Сегодня, в выходной, не было обычной будничной суеты. Капитану вдруг захотелось настежь распахнуть окно и крикнуть во весь голос: «Остановитесь! Всё ли вы делаете у себя в семье для того, чтобы ваши дети выросли настоящими людьми? Зайдите и посмотрите, как ведет себя эта девчонка. Увидите и наверняка глубже задумаетесь над воспитанием своих детей...»
Задержанная помешала мысленному монологу Качалова:
— Начальник, я спать хочу, давай закругляйся.
Сергей Владимирович обернулся.
— Я думал, что Лариса Ивановна Чувилина поумнела, исправила свою первую ошибку. А она, оказывается, вот какими делами занимается.