...Первым в квартиру зашел Хмырь, за ним Гундосый и Генка-Студент. Не раздеваясь, выпили, обсудили ход «дела» и распределили обязанности. Гундосый передал Хмырю пистолет. Тот оттянул затвор назад и дослал патрон в патронник. Глядя на приготовления дружка, Генка нащупал в кармане кастет, а Гундосый подбросил на ладони нож. Помолчали. Наконец Хмырь, взглянув на часы, встал:
— Пора!
К кинотеатру подошли порознь. Генка зашел в будку телефона-автомата, а Хмырь с Гундосым стали изображать очередь.
Улица вдруг ожила: кончился сеанс, и люди толпой выходили из кинотеатра. Они делились впечатлениями, пересказывали друг другу запомнившиеся эпизоды фильма. Гундосый, обшарив толпу взглядом, впился глазами в стройную женщину в светлом кожаном полупальто и ее низкорослого, чуть сутулящегося спутника. Выждав, пока народ разошелся, он зашагал к переулку, в который свернула эта пара. За ним следом шли Генка и Хмырь. Генка до боли в руке сжимал кастет. Ладони у него вспотели, а к горлу подкатывала тошнота. Такое состояние перед началом «дела» у него было всегда.
Между тем преследуемая пара миновала сквер и медленно шла к арке многоэтажного дома. Гундосый рванулся вперед и уже занес огромный кулак, собираясь ударить незнакомца. Хмырь весь напрягся — приготовился к прыжку, а Генка следил за женщиной. Но тут из глубины двора послышались голоса. Преступники вмиг преобразились и, круто повернув, зашагали к скверу. Генка вытирал рукавом обильно струившийся с лица пот. Хмырь матерился напропалую, а Гундосый, оглядываясь назад, скрежетал зубами:
— Сорвалось!
...После неудачного «дела» Генка сник. Он рано ложился спать, но заснуть не мог, часто вскакивал с раскладушки, что-то писал в толстой тетради, зачеркивал и беспрестанно курил. К утру в пепельнице скапливалась целая гора окурков. Утром Генка спешил на завод, но и там не находил успокоения, гнал время вперед. А когда приходил домой, снова с нетерпением ждал утра, чтобы отправиться на работу, побыть среди людей.
В четверг он, как обычно, вышел из проходной в пять часов вечера и стал ждать автобуса на остановке. Здесь и разыскал его Хмырь. Поздоровавшись, закурили.
— Пройдем остановочку, — предложил Хмырь.
Генка молча пошел за ним.
— Я вижу, ты того, скис, — Хмырь заглянул Генке в лицо. — Ничего, сегодня подогреешься. В двенадцать. Только в темном приходи.
— Буду, — безразличным тоном ответил Генка.
Уже не в первый раз Овеченский думал, как лучше подойти к сожительнице, чтобы сделать из нее свою помощницу. Попросить сбыть драгоценности? Марина очень жадна, под любым предлогом она оставит часть себе, а это было бы слишком дорогим подарком. Наконец Овеченский решил испытать ее на своих обычных, самых простых делах. Как-то, возвращаясь на дачу, он прихватил с собой несколько пар модных эластичных носков. Привез и положил рядом с коробкой трюфелей. Заслышав его шаги, Марина, беседовавшая на веранде с хозяйкой, вбежала в комнату. Схватила конфеты и тут же заметила носки. За ужином она сказала Овеченскому:
— Какие все-таки мужчины счастливые!
— В чем же наше счастье? — поинтересовался Аким Акимович.
— Ну как же. Такую прелесть делают для вас, — она указала на носки, — а вот для женщин еще ничего подобного не придумали.
Овеченский рассмеялся:
— Вот ты чему завидуешь! Между прочим, на них очень большой спрос. Отбоя нет от желающих. Тут одна знакомая приехала, прохода не дает. Сделай ей несколько десятков пар, и все тут. И отказать нельзя. С другой стороны, самому передавать ей эти носки и брать деньги мне неудобно. А дарить их ей я не собираюсь. Прямо не знаю, как поступить, — говорил Овеченский, а сам пристально смотрел на Марину и мысленно подталкивал ее: «Ну скажи, что ты все сделаешь...»
— Что тут особенного? — залепетала Марина, — делают же люди по знакомству.
— Я понимаю, Мариночка, но самому мне просто неудобно!
— Хорошо, я передам! А что мне за это будет?
— Мариночка! Разве я тебя когда-нибудь обижал?
Марина вскочила со стула, кошкой прыгнула к Овеченскому на колени и лицом уткнулась ему в грудь.
На другой день за полчаса до открытия магазина Овеченский вызвал к себе кассиршу и вручил ей девятьсот рублей:
— Пробьешь по трешнику. В общем, ты знаешь. А это тебе, Танечка, — Овеченский положил на стол десять рублей, подумал и добавил еще пятерку.
— Спасибо! — девушка молниеносно спрятала деньги в карман и чмокнула заведующего секцией в щеку.
Через два часа Аким Акимович остановил «Москвич» в переулке, еще раз напомнил Марине, как найти приезжую, и передал ей темно-коричневый чемодан. Марина вернулась очень быстро. Уселась рядом с любовником, положила ему на колени конверт и, повернув к себе зеркало, подкрасила губы. Овеченский тем временем пересчитывал деньги. «Пятьсот восемьдесят пять рублей чистой прибыли», — прикинул он в уме и взглянул на Марину.
— Говорят, обещанного три года ждут, а у нас и трех дней не прошло — пожалуйста! Чего ты хочешь?
— Спасибо, милый, — Марина погладила любовника по щеке. — Я хочу белые туфли.
Туфли купили в Доме обуви на Ленинском проспекте. Потом Марина попросила Овеченского отвезти ее домой.
— Надо хоть на часок показаться, а то я с тех пор, как уволилась, не видела своих. Наверное, беспокоятся.
Договорились, что Аким Акимович будет ждать ее у кинотеатра.
Настасья не на шутку испугалась. То, бывало, все звонили, приходили, а теперь как в воду канули. Несколько раз она раскидывала карты, и все время выпадало свидание с королем в казенном доме. «Неужели все сразу влипли?» — с замиранием в сердце думала она и с опаской поглядывала на дверь. Ей уже чудились четкие, размеренные шаги на лестнице и грозный стук в дверь. И так изо дня в день.
Во вторник Настасья отправилась к своей знакомой, к которой не раз захаживала по «галантерейно-трикотажным» поручениям Овеченского. Всю дорогу она ругала себя на чем свет стоит: «И надо же дуре так опростоволоситься. За три года ни фамилии, ни адреса, ни места работы Акима не смогла узнать. Хотела номер автомобиля записать, да поленилась. Случись что, и потянут одну к ответу».
Обратно Настасья не шла, а летела. От злости. Причиной явился разговор с перекупщицей. «Не нужна стала, — кипела, как чайник на плите, Настасья, — другую приручил. Уже она на побегушках». И женщина представила себе красивое лицо соперницы. Нет, она не ревновала Овеченского, она боялась потерять источник своих доходов. Теперь она всем своим существом чувствовала, что у нее нашлась преемница, коварная, хищная, не то что она, Настасья, которая за десятку шла на все. С тех пор Настасья затаила злобу на Овеченского и на ту, которую хотя и не видела, но присутствие которой чувствовала на каждом шагу.
Город спал. Уже давно прогромыхали по рельсам последние трамваи, укрылись в парках троллейбусы и автобусы, и только таксомоторы, поблескивая зелеными огоньками, царствовали на уснувших магистралях.
Но не все спят по ночам. Есть немало предприятий и учреждений, где жизнь не замирает ни на минуту. Выключи какую-нибудь цепь этого хорошо отлаженного механизма — и москвичи сразу же почувствуют нарушение обычного ритма. Потому и светятся всю ночь окна хлебозаводов, пищевых комбинатов, больниц, котельных. Светятся окна и в двухэтажном здании управления московской милиции, где во дворе за массивными воротами, как спринтеры на старте, застыли оперативные машины. Чуть что — и они сорвутся с места. Но пока везде тихо. А в светлом, просторном кабинете дежурного по управлению кипит обычная работа. Здесь стоят два огромных стола, на которых под листами плексигласа расположены крупномасштабные планы Москвы, и несколько маленьких столиков с телефонами и компактными коммутаторами.
В дежурной части то и дело звонят телефоны, яркими светлячками вспыхивают миниатюрные лампочки на панелях коммутаторов. Сюда, в штаб управления московской милиции, стекается самая разная информация со всех концов Москвы. Сюда звонит каждый, кому потребовалась помощь милиции. Напряженны сутки в дежурной части. Дежурный по городу организует и направляет службу автомотопатрулей, постоянно держит с ними радиосвязь через своих помощников, следит за четкой работой всех подразделений милиции.
Здесь, в помещении дежурного, круглосуточно находятся сотрудники МУРа, эксперты, следователи, проводники служебно-розыскных собак, шоферы. Работники милиции не спят ради спокойствия москвичей.
Трое, крадучись, переходили от здания к зданию, останавливались, прислушивались и шли дальше.
— Где-то здесь, — прошептал Гундосый.
Хмырь махнул Генке рукой. Вдвоем они схватили лестницу и приставили ее к стене рядом с балконом. Хмырь поглубже натянул кепку, переложил пистолет из кармана за пазуху и по-кошачьи стал карабкаться вверх. За ним — Гундосый. Оба перелезли через перила балкона. Хмырь посмотрел вниз и, убедившись в том, что Генка стоит на месте, слегка надавил на дверь. Она открылась.
А тем временем Генка подхватил лестницу, спрятал ее и укрылся в кустарнике возле парадного.
Хмырь с Гундосым остановились посередине комнаты, подождали, пока глаза привыкнут к темноте, и двинулись дальше. Гундосый чуть уклонился в сторону и обо что-то ударился. Послышался испуганный мужской голос, вспыхнул ночник. Увидев двоих, мужчина закричал:
— Помоги-...
Гундосый коршуном налетел на него. В воздухе замелькал огромный кулак.
Проснулась и женщина. Она вскочила с постели и, стыдливо прикрыв рукой грудь, что-то шептала.
Хмырь приставил палец к губам:
— Ни звука!
Женщина повиновалась.
...Трое в темных плащах как ни в чем не бывало вышли на улицу и растаяли в предрассветной мгле.
Для работников управления милиции, дежуривших ночью, наступили самые тяжелые часы. Иссякли все остроты, шутки, отставлены в сторону шахматы, отложены книги, в пачках осталось по несколько сигарет. Предательски одолевает дремота. И вдруг, как гром среди ясного неба, раздается голос дежурного по городу: