— Что же вы молчите, Ковалев? — услышал он сзади.
— Вы меня с кем-то путаете, граждане, — стараясь казаться спокойным, ответил Гундосый.
Сергей Владимирович подошел к нему вплотную.
— Придется вам пройти с нами.
— А на каком основании вы меня задерживаете? Это произвол! — наступал на Качалова Гундосый.
Его окружили несколько человек, потребовали вытащить руки из карманов, расстегнуть пальто. А он все больше распалялся, стараясь привлечь к себе внимание жителей подъезда: авось шум дойдет до Римки, а то никто из своих не узнает, что его «замели».
— Не кричите, Ковалев, здесь глухих нет, — предупредил его Качалов. — И поднимите коробку.
— Что я, нищий, что ли? — ухмыльнулся Гундосый и мыском полуботинка отшвырнул конфеты. Коробка ударилась о стену, встала на ребро и покатилась. Конфеты посыпались на лестницу.
Сергей Владимирович только сейчас заметил, что на площадке собрались жильцы и с любопытством наблюдают за происходящим. «Как это я прошляпил? — мысленно выругал себя Качалов. — Теперь слухов не оберешься». И скомандовал своей группе:
— Пошли!
Качалов не ошибся. Только сотрудники милиции, ведя Ковалева, вышли на улицу, жильцы, которых все больше собиралось на лестничной площадке, зашептались, потом наперебой заговорили в полный голос. Один сказал, что к ним в подъезд повадился ходить шпион, у него в коробке с конфетами нашли важные сведения, другой — что задержан крупный спекулянт, третий — что «взяли» с поличным директора магазина. Всех перещеголяла пенсионерка Чулкова: она обежала своих приятельниц и в лицах рассказывала, как у нее на глазах восемь бандитов раздели человека до исподнего.
Гундосый рассчитал правильно. Слух докатился и до Римки. Как только она узнала о задержании в их подъезде «неизвестного», сразу же отпросилась с работы, сославшись на болезнь матери. Заведующая парикмахерской посочувствовала ей и отпустила. Римка тут же отправилась на Белорусский вокзал и села в электричку. Около получаса бродила она по дачному поселку и наконец отыскала нужный номер дома. Постучалась. Дверь долго не открывали. Потом послышался скрип половиц.
— Вам кого? — спросил старческий голос.
— Я по делу, — ответила Римка.
Загремел засов.
Хмырь лежал на кушетке. На приветствие гостьи он ответил кивком головы и предложил ей стул.
— Я ненадолго, — осматривая скудное убранство комнаты, проговорила Римка. — Ивана вчера взяли...
Хмырь поморщился.
— А ты чего стоишь?
— Да мне пора домой.
Хмырь подошел к гостье, снял с нее плащ, бросил на спинку стула и уставился своими раскосыми глазами на ее грудь.
— В любовь давно не играл, чуешь, Римка?
Гостья отвернулась:
— Потом...
— Потом, потом... — передразнил Хмырь. Шагнув к двери, он накинул на петлю крючок и толкнул Римку на кушетку...
О таких, как Римма, в уголовном кодексе ничего не сказано, их деяния не подпадают ни под одну статью, но несмотря на это их фамилии частенько мелькают на страницах уголовных дел. «Девиц легкого поведения» — так их именуют в милиции — преступники нередко упоминают в своих показаниях как «знакомых», которые обеспечивают им алиби. Когда для преступника наступает час расплаты, следователь вызывает девиц легкого поведения в качестве свидетелей. Такие «свидетели» обычно отвечают так: «Заходил, ночевал несколько раз... Были в ресторанах... Отношения? Это мое личное дело. Делал ли подарки? Да. А разве неприятно их получать девушке? Говорите, преступник? А я-то откуда знала?» Эти особы — потенциальные правонарушители. Они проматывают деньги вместе с ворами, грабителями, взяточниками, спекулянтами, расхитителями государственной собственности и прочей нечистью. Любители легкой наживы, конечно, не посвящают их во все тайны своих «дел», а лишь содержат при себе, давая «мелкие» поручения. Подобные девицы, конечно, хорошо знают, на какие средства получали щедрые подарки и участвовали в пьяных оргиях, но им нет до этого никакого дела. Посадят одного — найдется другой. Лишь бы «красивая жизнь» продолжалась. В конце концов они встают на преступный путь и идут вслед за своими «благодетелями».
Девиц легкого поведения часто вызывают в милицию для профилактических бесед. В таких случаях они, как правило, делают удивленные глаза, изображая из себя незаслуженно оскорбленных, а порой даже с пафосом говорят о свободе личности. Приходится сожалеть о том, что в свое время им очень недоставало широкого отцовского ремня, а также о том, что в коллективах, где работают теперь эти «свободные» личности, знают, каков их образ жизни, но только перемывают им косточки по углам, а вмешаться, приструнить стесняются: нельзя — личная жизнь. Так на плодородном поле общества вырастает сорняк. Не вырви его вовремя с корнем, он окрепнет да еще и погубит молодую поросль. Значит, борьба с подобными личностями — общее дело. Главное — чтобы в этой борьбе не было равнодушных.
Получив от Хмыря сигнал бедствия, Настасья приняла срочные меры на случай, если и ее потянут к ответу. И хотя она была зла на Акима, но все-таки с нетерпением ждала его. Не потому, что ей очень хотелось предостеречь своего «благодетеля», а потому, что ее судьба полностью зависела от него.
Овеченский будто почувствовал что-то. По дороге в театр он остановил автомашину у телефона-автомата и сказал Марине, что ему необходимо позвонить на работу. Из будки он выскочил как ошпаренный и пронесся мимо собственного «Москвича». Если бы Марина не окликнула его, Аким Акимович, наверное, так и не остановился бы.
Таким Марина не видела своего любовника еще ни разу. Лицо его сделалось малиновым, щеки как-то сразу впали, а кончик носа заострился, как у покойника. Волнение Овеченского передалось и ей. Она побледнела.
— Что случилось, милый?
Аким Акимович с силой хлопнул дверцей.
— Поручил сложное дело своему заму, а он напортачил. В общем, мне надо срочно ехать.
— А как же спектакль? — Марина состроила обиженную гримаску.
— Какой, к черту, спектакль! — вспылил Овеченский. — Иди одна.
— Ну зачем же сердиться, милый? — Марина погладила Овеченского по щеке. — Нужно так нужно. Иди. А я позвоню приятельнице, приглашу ее.
Овеченский высадил Марину и помчался к Настасье.
— Слава богу, заявилась, пропащая душа, — обрадовалась Настасья. — Все как будто сговорились.
— Брось тянуть заупокойную, давай ближе к делу, — прикрикнул на нее Овеченский.
— Можно и к делу, — проворчала Настасья. — Только от этого дела хоть в прорубь головой. Серега звонил. Этого ихнего битюга взяли, ну, Ваньку.
— Ах, Ваньку, — повеселел Овеченский. — А я-то причем? Мало ли что там у них...
— Да ведь Генка с ними был, Аким Акимович.
Овеченский подскочил на диване с такой силой, будто сел на раскаленный утюг.
— Как? Ах, паразит! Мало ему было? Заложат, Натка, всех заложат. Ай-я-яй. Как же это я опростоволосился? Чувствовал я, Натка, ох, как чувствовал. Думал, почему этот паскудник целый месяц глаз не кажет. А оно вон куда повернуло! — Овеченский устало опустился на диван.
Настасья поставила перед ним стакан с коньяком:
— Может, полегчает, Аким Акимович?
Овеченский резко отодвинул стакан, так что коньяк выплеснулся и светло-желтым пятном расплылся на скатерти.
— Тут другое лекарство нужно. Ты мне смотри, чтоб в доме ничего лишнего не было!
— А чему быть-то? — развела руками Настасья.
Овеченский грозно взглянул на нее.
— Если что, ты меня не знаешь. Продашь — везде достану, у меня рука длинная. Понятно?
— Само собой, — тяжело вздохнула Настасья и подошла к Овеченскому. — Вот вы, Аким Акимович, грозите, а ведь я, если что, ни адреса вашего, ни телефона — ничего не знаю...
— Может, тебе ключ от квартиры дать? — сверкнул глазами Овеченский. — Сам звонить буду! Прощай!
В начале двенадцатого в дверь кабинета Батурина робко постучали. Капитан Качалов привстал из-за стола и снова сел.
— Волнуешься, Сергей Владимирович? — хитро прищурился полковник.
— Есть немного, — признался Качалов и громко произнес: — Войдите!
На пороге появилась Зинаида Яковлевна в кожаном элегантном пальто. Качалов встал ей навстречу и пододвинул стул.
— Благодарю вас, — чуть слышно произнесла женщина и села.
Сергей Владимирович медлил с вопросами, давая свидетельнице возможность освоиться и этим стараясь расположить ее к беседе.
— Как себя чувствует супруг? — будто из приличия, спросил Качалов.
Женщина вздрогнула, слегка покраснела и, подняв к глазам кружевной платок, ответила:
— Кажется, лучше...
Сергей Владимирович облокотился на стол и подался вперед.
— Понимаете, Зинаида Яковлевна, после таких потрясений не каждый способен сразу осмыслить и рассказать все, что с ним произошло. Но со временем человек восстанавливает в памяти многие детали случившегося. Это могло произойти и с вами. Потому мы и решили вызвать вас еще раз для беседы.
— Да, конечно, я понимаю, но, право, не знаю, с чего начать, — проговорила Зинаида Яковлевна, теребя медные кончики пояса от пальто.
— Ну, хотя бы с того, — подсказал капитан Качалов, — как вы встретились с Иваном Денисовичем Ковалевым.
— Н-е-е-т! — застонала женщина, как-то неестественно запрокинула голову и медленно сползла на ковер.
Батурин с Качаловым отнесли ее на диван и вызвали врача. Уже через час Зинаида Яковлевна Светловидова, сразу осунувшаяся и постаревшая на вид, давала развернутые показания. Перед сотрудниками МУРа прошла вся ее жизнь.
...Как только Зиночка стала взрослой девушкой, родители внушили ей, что она должна выйти замуж непременно за состоятельного человека зрелого возраста. Всех молодых людей они называли голодранцами и ветрогонами. Вскоре подвернулся жених — старый холостяк Аркадий Самуилович. Как раз то, что нужно для счастья: порядочный, заботливый человек, дом у него — полная чаша.
Сначала Зиночка думала (и так ей предсказывали родители), что со временем она привыкнет к мужу, а потом появится и любовь. Но ни любви, ни семейной жизни не получилось. Аркадий Самуилович любил жену, предупреждал каждое ее желание, но все это только бесило молодую женщину. Она, конечно, старалась не показывать свое отвращение, но под различными предлогами избегала мужа: то уходила на несколько дней к родителям, то выдумывала различные болезни, вынуждавшие ее ехать лечиться в санаторий. Но разводиться Зинаида Яковлевна не хотела: боялась угроз родителей, которые заявили ей, что если она это сделает, то они не пустят ее на порог, но самое главное — не могла расстаться с роскошной жизнью, которую ей обеспечивал Аркадий Самуилович. Когда муж болел, она радовалась, хотя с озаб