оченным видом хлопотала у его постели. Давала ему лекарство, а сама молила судьбу о его смерти. Но Аркадий Самуилович не умирал. И вдруг однажды Зинаида Яковлевна вспомнила о Иване Ковалеве. Подростками они жили в одном доме, еще тогда родители запрещали Зиночке подходить к «этому бандиту». Зинаида Яковлевна разыскала его. Состоялся разговор. Ковалев долго ломался. Зинаида Яковлевна прибавила еще пятьдесят рублей. Тот все не соглашался. Наконец она поняла, что еще требовалось исполнителю ее замысла. Отступать было некуда, и она предложила себя.
В назначенный вечер она уговорила мужа пойти в кино на последний сеанс. По дороге к дому на них должны были напасть «грабители», но замысел сорвался. Зинаида Яковлевна встретилась с Ковалевым еще несколько раз. Договорились: она оставит балкон незапертым.
Причастность Светловидовой к преступлению была очевидной и подкреплялась вескими доказательствами. Капитан Качалов сфотографировал ее с Ковалевым в момент их встречи у панорамы «Бородинская битва». Дактилоскопическая экспертиза позволила установить, что она заранее перерезала телефонный провод. Да и первоначальные показания Зинаиды Яковлевны наводили на размышления. Так, она заявила, что преступники могли войти в квартиру только через дверь, и отрицала возможность их появления через балкон. Настаивала, что они были одеты во что-то светлое, а муж ее между тем говорил о темных плащах. На предъявленных ей фотографиях она «не узнала» Ковалева.
У сотрудников МУРа уже давно появились основания задержать Зинаиду Яковлевну, но они медлили. Медлили потому, чтобы дать женщине время обдумать всю тяжесть совершенного ею. Они ждали, что Светловидова сама придет к следователю. Но после ее встречи с Ковалевым стало ясно: чистосердечного признания от нее ждать не приходится. И ее пригласили.
За время пребывания в следственном изоляторе Гундосый перебрал в памяти все свои «дела», гадая, за какое же его задержали. По каждому сочинял легенду в свое оправдание. Но на допросе решил сначала молчать: хотел «прощупать почву».
Его вызвали после обеда. С видом оскорбленного Ковалев вошел в кабинет и сухо поздоровался.
— Садитесь, Иван Денисович, в ногах правды нет, — вместо ответа предложил полковник Батурин. — Давненько мы с вами не встречались. Я уж обрадовался: думал — больше не придется встречаться в такой обстановке, а оно вон как вышло.
— Не знаю, зачем я вам понадобился, зачем вы меня держите, — усмехнулся Ковалев и уже зло добавил: — Отвечать вместе с прокурором будете!
В разговор вмешался Качалов:
— Кстати, санкция на ваш арест получена.
— Не маленький, без вас знаю, иначе бы не держали столько, — огрызнулся Ковалев.
— Ну, раз вы так хорошо знаете законы, — продолжал Качалов, — я думаю, вас не стоит предупреждать о статье 38 УК.
— Если не лень, напомните, — осклабился Гундосый.
Капитан перелистал Уголовный кодекс, нашел нужную страницу и прочитал статью о чистосердечном признании.
— Ну и что ж, что признание смягчает вину? — пожал плечами Ковалев. — За мной ничего нет.
Полковник Батурин встал, прошелся по кабинету и остановился напротив допрашиваемого.
— Так ли? Что-то вы темните, Иван Денисович.
— И не думаю, гражданин начальник. Ну, отсидел четыре срока, зачем же ворошить старое? Кто-то виноват, а вы Гундосого тащите. Был Гундосый да сплыл. Нет его, — Ковалев вытянул вперед большие руки ладонями вверх. — Вот ими деньги добываю.
— Да ведь оно у кого как, Иван Денисович, — покачал головой полковник, — миллионы рук добро делают, а десятки — зло.
— На что намекаешь, начальник?
— К слову пришлось, — полковник сел на диван и как бы невзначай спросил: — С кем это вы, Иван Денисович, встречались на Кутузовском проспекте?
Ковалев заерзал на стуле.
— Да есть одна краля...
— У вас что-нибудь серьезное с Зинаидой Яковлевной? — поинтересовался Качалов.
Ковалев хотел что-то сказать, но так и замер с открытым ртом.
Полковник пристально взглянул на него.
— Не удивляйтесь, нам все известно. На «дело» вы ходили с Сергеевым, перед этим встречались с наводчицей, и еще кое-кто у нас имеется для вас...
Ковалев неожиданно вскочил и грохнул кулаком по столу, так что стаканчик с карандашами свалился на пол.
— Ты меня на пушку не бери, начальник! — погрозил он пальцем. — Не знаю я никакого Сергеева. Наводчицу приклеили... Факты давай, доказательства!..
— За этим и позвали вас сюда, — парировал его тираду Качалов. — А вы истерику закатываете. Вы что ж, думаете, мы хватаем и правого и виноватого и примеряем их к преступлению? Нет, вы прекрасно понимаете, что это не так, просто почву зондируете. Материалов против вас вполне достаточно. Ваше право — защищаться, а наше — доказывать вашу вину. Потому я и напомнил вам статью о чистосердечном признании.
Гундосый делал вид, что все эти слова его не касаются. На самом же деле он слушал капитана очень внимательно. Слушал и думал: «Наверное, у них большой козырь в руках, раз так напирают. Придется пораскинуть умом, что к чему».
— Может быть, приступим к делу? Как, Иван Денисович? — дружелюбно спросил полковник.
«Хитришь, начальник, — подумал Ковалев. — Хочешь меня подогретого расколоть? Не выйдет!» И сказал, притворно зевая:
— За мной, гражданин начальник, никакого дела нет.
— Ну что ж, можно и подождать, нам торопиться некуда, — согласился полковник.
Напускного спокойствия Ковалеву хватило только до следственного изолятора. Как только он опустился на нары, сразу же сник.
— Ох, и миндальничаем мы с ними, — разгорячился Сергей Владимирович, когда конвоиры увели Ковалева.
— Кодекс считаешь мягким? — улыбаясь, спросил Батурин.
— Не считаю, но кое-что изменил бы. Вы смотрите, что получается. Ковалеву чуть больше тридцати, а общий срок наказания у него по всем судимостям — двадцать четыре года. В сорок восьмом получил семь лет. Пожалели, освободили условно-досрочно. Казалось бы, должен опомниться, жить как все. Нет. Он идет на грабеж. Дают пять лет. Тут амнистия пятьдесят третьего года. Ну, становись же, наконец, человеком, иди работай. Нет. Через три месяца после освобождения его привлекают к ответственности за квартирную кражу. Освободили опять раньше срока — по зачету. В пятьдесят восьмом судят за хулиганство. На этот раз отбыл, как говорится, от звонка до звонка. И вот опять. Какая-то карусель получается. Я, товарищ полковник, за гуманность и не прочь повозиться с трудным человеком. Но к таким вот Ковалевым у нас должна быть особая строгость. К ним надо применять самый что ни на есть строгий режим. И никаких «условно-досрочно». Это — для первого раза, чтобы помочь человеку исправиться и осознать свои ошибки. А если не хочешь понимать — нет тебе места среди людей. Лишение свободы на определенный срок и затем особое поселение.
— Ты что, лекцию мне читаешь или предложения для нового закона вносишь? — съязвил полковник. — Есть, конечно, недостатки, и меры принимаются, но не все же сразу, одним махом, — и, заметив нетерпеливый жест Качалова, добавил: — Да ты не горячись, Сережа. Теперь Ковалев заговорит, все равно исход предрешен... И куда они лезут, на что надеются? Куда им, кустарям-одиночкам, даже самым хитрым, против криминалистов, психологов, против общества! Людишки...
Серега-Хмырь около часа ходил возле автобусной остановки и все посматривал в сторону переулка. Отец Ковалева появился в пятом часу вечера. Поздоровались.
— Принес? — спросил Серега.
— А куда он денется?
Сквозь материю Хмырь нащупал плоское тело пистолета, зашептал:
— Ну, вот и порядочек, а то найдут и еще срок приплюсуют.
— Уже рылись. Часы да ботинки Ванькины взяли, — прохрипел Ковалев-старший и заспешил: — Бывай, на работу опаздываю.
Эту встречу наблюдали лейтенант Кобзев и капитан Струмилин.
— Ну как, Владимир Иванович, брать будем? — спросил Кобзев.
Струмилин отрицательно покачал головой:
— Нельзя. Старик что-то передал Сергееву. Позвони в управление, пусть будут наготове.
Хмырь походил на приезжего, который заблудился в огромном городе и из-за упрямства отыскивает нужный адрес без посторонней помощи. Он пересаживался с автобуса на троллейбус, с троллейбуса на метро... Одним словом, петлял. Так продолжалось около двух часов. Потом Хмырь долго шел по оживленной узенькой улочке и свернул в переулок. Капитан Струмилин видел, как он подошел к группе мальчишек, отозвал в сторону самого рослого и что-то объяснил ему. Мальчишка куда-то убежал и скоро вернулся. Хмырь похлопал его по плечу, угостил сигаретой и неспеша вышел на улицу. Остановившись у кинотеатра, он долго рассматривал фотовитрину. Из-за скопления народа Струмилин не заметил, как к Хмырю подошел стройный парень в темном коротком пальто. Капитан увидел их уже идущими вместе и о чем-то разговаривающими. Он отметил про себя, что инициатива разговора принадлежит Хмырю: тот часто жестикулировал. Неизвестный же всю дорогу курил сигарету за сигаретой. Струмилин подобрал пару окурков — на всякий случай.
Когда Хмырь с неизвестным зашли в кафе, уже стемнело. Не спуская глаз с двери, капитан позвонил в управление и дал рабочей группе координаты.
«Волга» остановилась недалеко от кафе. Фары несколько раз вспыхнули и погасли. Капитан Струмилин вышел из-за укрытия и пошел к машине. Тут же, в кабине, разработали план. Лейтенант Кобзев отправился наблюдать за служебным входом, а Качалов, Струмилин и Гришин вышли из машины и, укрывшись в подъезде, стали следить за главным.
Дверь кафе ежеминутно хлопала. Посетители то входили, то выходили. Перед закрытием подъехала шумная компания на «Газ-69». Низкорослый тучный человек, видимо старший в ней, крикнул шоферу:
— Миша, поставь в сторонку, — и махнул коротенькой ручкой.
«Руководящий товарищ с компанией ужинать изволит», — сделал вывод Струмилин.
Вскоре из кафе вышли Хмырь и неизвестный.
— Пошли, — скомандовал Струмилин.
Гришин, забежав вперед, повернул и двинулся навстречу этим двоим, а Качалов и Струмилин шли сзади них.