Теперь последовал вопрос Райана:
– И что тогда? – спросил он мрачно. – Как мы поступим, когда обнаружим их?
– А разве у вас в языке отсутствует выражение «Всему свое время»?
Ну разве не великолепно? Теперь этот гребанный русский пытается подбодрить меня!
– Спасибо, Сергей Николаевич. Извини, но ты, наверно, снова прав.
– Итак, почему мы продали акции «Ситибэнка»? – спросил Джордж Уинстон.
– Дело в том, что он приказал нам искать банки, подверженные валютным колебаниям, – ответил Гант. – И попал в точку. Мы сбросили эти акции в самый последний момент. Вот посмотри сам. – Ганг набрал команду, ввел ее в терминал, и на экране графически отобразилось поведение акций Первого национального банка, «Ситибэнка», в пятницу. Действительно, акции стремительно упали в цене, в первую очередь из-за того, что «Коламбус», купивший несколько крупных пакетов за предыдущие пять недель, разом выбросил их на рынок и этим подорвал к ним доверие. – "Как бы то ни было, это стало тревожным звонком в нашей программе…
– Марк, но разве акции «Ситибэнка» не являются частью исходных составляющих в нашей модели? – спокойно спросил Уинстон. Слишком резко упрекать Марка не имело смысла.
– Ну да… – Гант широко открыл глаза. – Действительно. Именно в этот момент Уинстона осенило. Ему показалось, что в голове зажглась ослепительно яркая лампочка. Мало кто знал, каким образом «экспертные системы» следили за состоянием дел на финансовом рынке. Они действовали взаимосвязанно, наблюдая как за рынком в целом, так и за ставками-ориентирами, составляющими ключевые котировки, влияющие на развитие рыночных тенденций. Это были акции, курс которых в течение длительного времени совпадал со всем происходящим при общей склонности к стабильности, падал и поднимался медленнее тех, что поддавались спекулятивным колебаниям, – короче говоря, это были надежные и устойчивые ценные бумаги. Объяснялось это двумя причинами и одной катастрофической ошибкой. Причины заключались в том, что, хотя курс ценных бумаг на бирже колебался ежедневно, даже при самых благоприятных обстоятельствах, смысл биржевой игры состоял не только в том, чтобы время от времени получать огромную прибыль, точно угадав тенденцию развития группы компаний, играющих на повышение или понижение, но и в том, чтобы хеджировать, страховать от потерь, свои деньги, вкладывая их в «надежные убежища» – хотя совершенно надежных акций не существовало, что и продемонстрировала пятница, когда все рушилось вокруг. По этой причине акции некоторых компаний, составляющие исходные части общей модели, на протяжении длительного времени и являлись такими «убежищами». А вот ошибка оказалась широко распространенной: люди склонны забывать, что у игральных костей нет памяти. Эти акции оставались устойчивыми только потому, что во главе стоящих за ними компаний в течение многих лет находились опытные и высококвалифицированные финансисты. Но с течением времени руководство компаний меняется, поэтому устойчивыми являлись не сами акции, а компании, руководимые умелыми профессионалами. Следовало периодически делать переоценку надежности компаний и соответственно заново оценивать устойчивость выпускаемых ими ценных бумаг. А ведь тенденция становится тенденцией только потому, что люди считают ее таковой и, поступая таким образом, начинают верить в нее. Уинстон рассматривал состояние акций, входящих в число надежных и составляющих исходную модель, только как указание на возможное поведение людей, принимающих участие в торгах на бирже. Для него тенденции всегда являлись психологическим фактором, помогающим оценить, до какой степени люди будут следовать искусственной модели, а не поведение самой модели. Гант же, подобно многим трейдерам с техническим образованием, относился к этому по-другому. Таким образом, выбросив на рынок акции «Сйтибэнка»,
– «Коламбус» включил сигнал тревоги в собственной компьютерной системе. К тому же даже такой умный и способный человек, как Марк, упустил из виду, что «Ситибэнк» и есть одна из главных составляющих этой проклятой модели!
– Давай посмотрим на ценные бумаги других банков, – распорядился Уинстон.
– Так вот, далее рухнули акции банка «Кемикл», – пояснил Гант, вводя команду и демонстрируя на экране крах банка. – За ним последовали «Мэнни Хэнни» («Мэньюфекчурерс Ханновер») и остальные. Мы, однако, заметили приближение краха и тут же вложили свободные средства в металлы и акции золотодобывающих компаний. Знаешь, когда все успокоится и ситуация прояснится, ты увидишь, что мы действовали не так уж плохо. Не блестяще, но все-таки неплохо, принимая во внимание обстоятельства. – Гант вывел на экран свою программу общих трансакций, стремясь доказать, что действовал правильно. – Я забрал средства из «Силикон-вэлли», направил их в «Дженерал моторс» и…
Уинстон похлопал его по плечу.
– Давай отложим это на более позднее время, Марк. Я и так вижу, что ты действовал хорошо.
– Короче говоря, мы все время опережали тенденцию развития. Разумеется, понесли убытки, потому что пришлось избавиться от надежных вложений, когда потребовалось платить, но такое может случиться с кем угодно…
– Значит, ты так и не понял?
– Чего, Джордж?
– Мы сами создали тенденцию.
Марк Ганг недоуменно мигнул, и Уинстон увидел все на его лице.
Он так и не сумел разобраться в происшедшем.
29. Письменные документы
Представление прошло успешно, и в заключение профессор глазной хирургии из университета Шиба, руководитель японской делегации, вручил Кэти Райан изящно завернутую коробку. Развернув ее, она обнаружила внутри шарф из бледно-голубого шелка, вышитый золотом. Не иначе он был сделан больше ста лет назад.
– Голубой цвет так идет к вашим глазам, профессор Райан, – произнес японский офтальмолог с улыбкой подлинного восхищения. – Боюсь только, это недостаточно ценный подарок за то, что я узнал сегодня от вас. В моей больнице сотни пациентов, страдающих диабетом. Теперь у нас есть надежда с помощью разработанной вами методики вернуть зрение многим из них. Вы сделали блестящее открытие, профессор. – Он поклонился с очевидным уважением.
– С помощью лазеров, изготовленных в вашей стране, – ответила Кэти. Она не знала, какие чувства ей следует проявлять. Подарок был поразительным. Японский хирург вел себя предельно искренне, но его страна находилась в состоянии войны с Америкой. Разве об этом еще не стало известно? Если идет война, то почему этот иностранец не арестован? Как ей следует относиться к нему? Любезно, как к ученому коллеге, или холодно, как к представителю враждебной державы? Что происходит, черт побери? Она посмотрела на Андрэ Прайс, которая стояла улыбаясь у задней стены зала, скрестив на груди руки.
– Но вы научили нас пользоваться ими намного эффективнее. Блестящее проявление прикладной науки. – Японский профессор повернулся к присутствующим и поднял руки. Гости начали аплодировать, и покрасневшая от удовольствия Кэролайн Райан подумала, что ей, может быть, действительно удастся украсить каминную доску статуэткой Ласкера. Все подходили и пожимали ей руку, прежде чем спуститься к автобусу, который отвезет их обратно в отель «Стауффер» на Пратт-стрит.
– Можно посмотреть? – спросила специальный агент Прайс, после того как посетители ушли и дверь закрылась. Кэти передала ей шарф. – Прелестно. Вам придется купить для него новое платье.
– Итак, никаких оснований для беспокойства не было, – заметила доктор Райан. Она с удивлением вспомнила, что уже после первых секунд лекции совсем забыла о прежних страхах. Разве это не интересно?
– Да, как и уже говорила, мы не ожидали ничего необычного. – Прайс с сожалением отдала шарф обратно. Действительно, маленький японский профессор прав, подумала она. Небесно-голубой цвет очень идет к глазам хирурга. – А чем вы занимаетесь, доктор Райан? – спросила она.
– Делаю операции на сетчатке глаза. – Кэти закрыла блокнот. – Начала с хирургии хрусталика и занималась этим до рождения маленького Джека. Затем мне пришла в голову мысль о том, что можно с помощью хирургической операции заново присоединить отслоившуюся сетчатку. Потом я стала заниматься кровеносными сосудами глаза. Берни дал мне возможность работать в этой области, я получила финансовую помощь для исследований, и постепенно одно вытекало из другого…
– А теперь по операциям такого рода вы стали лучшим глазным хирургом в мире, – закончила за нее Прайс.
– До тех пор пока не появится кто-то с руками лучше моих и не овладеет этой специальностью, – улыбнулась Кэти. – Сейчас я, пожалуй, действительно лучшая в мире – по крайней мере на ближайшие несколько месяцев.
– Итак, как поживает наш лауреат? – В комнату вошел Берни Кац и впервые увидел Андрэ Прайс. Пропуск, пристегнутый к лацкану ее халата, озадачил его. – Мы с вами знакомы?
– Меня зовут Прайс, Андрэ Прайс. – Специальный агент окинула Каца внимательным взглядом, прежде чем пожать ему руку. Врач даже почувствовал себя польщенным, пока она не добавила:
– Секретная служба.
– Где были копы вроде вас, когда я был молодым? – галантно поинтересовался он.
– Берни – один из моих первых учителей. Сейчас он возглавляет кафедру офтальмологии, – пояснила Кэти.
– И вот теперь моя бывшая ученица превзошла меня. Я принес хорошие новости. Как ты знаешь, в комитете Ласкера у меня есть шпион. Мне сообщили, что ты прошла последний этап отбора, Кэти.
– Что такое Ласкер? – спросила Прайс.
Выше премии Ласкера есть только одна – чтобы получить ее, нужно ехать в Стокгольм, – объяснил Кац.
– Берни, вот уж ее мне никогда не получить. Завоевать премию Ласкера – и то достаточно трудно.
– А ты работай, работай! – Кац обнял Кэти, поцеловал и ушел.
Как мне хочется стать лауреатом, как хочется! – подумала Кэти. Говорить это вслух не было необходимости – специальный агент Прайс поняла все и так. Ну разве это не интереснее, чем охранять политических деятелей, черт побери?