В вечернем выпуске «Правды» 23 февраля был опубликован для всеобщего сведения привезенный Турчаном ответ германского правительства. Утром 24 февраля сообщение о принятии условий мира передается по радио в Берлин, и Совнарком посылает в Брест делегацию для подписания договора. Но на этот раз в ставку германского верховного командования поехал другой дипкурьер — адъютант Крыленко В. А. Баландин[44]. Иногда спрашивают, а почему не Турчан — ведь ему уже была известна дорога? Турчана свалил с ног сыпной тиф.
Для Советского государства было чрезвычайно важно вступить в дипломатические отношения с другими странами, добиться признания с их стороны. В условиях враждебного противодействия всего капиталистического мира это было сделать непросто. И среди первых официальных представителей молодого Советского государства, которых западные страны были вынуждены принимать на своей территории, были дипломатические курьеры.
Это объясняется особым положением института дипломатических курьеров в общепринятых правилах, которых государства придерживаются в своих взаимоотношениях и которые называются международным правом.
Основой этого особого положения являлось то, что государства в силу древних традиций могли беспрепятственно посылать своих дипломатических курьеров для связи со своими представителями в других странах и в то же время обязаны были пропускать на свою территорию или через нее чужих дипломатических курьеров, следующих к своим министрам, послам, посланникам или поверенным в делах. При этом, что весьма важно, дипломатический курьер считался лицом неприкосновенным и не подлежал задержанию, точно так же как и следующая с ним почта.
Такое особое положение дипломатическо-курьерской связи, выработанное веками, не задевало чьего-либо суверенитета, не ставило кого-либо в зависимое положение, и у Советской России не было оснований от него отказываться. Поэтому комиссарам в пограничных пунктах Российской республики инструкцией от 30 декабря 1917 года вменялось «на прежних основаниях пропускать лиц с дипломатическими паспортами», то есть и дипкурьеров, предлагалось досматривать только «неопечатанные вещи дипкурьеров».
Международное право, предоставляя государствам возможность посылать дипломатических курьеров за границу, предусматривало и адреса, куда они могли быть направлены. В основном это были посольства, дипломатические миссии или отдельные дипломатические агенты.
Ни того, ни другого, ни третьего у Советской России в тот период не было. Интересы нашего государства в таких условиях представляли на международной арене миссии Красного Креста и немногочисленные торговые представители. Советское правительство в двусторонних договорах шло по пути предоставления этим миссиям и представителям права на использование дипломатических курьеров. Так, в 1920 году правом обмена курьерами «с запечатанными недосматриваемыми пакетами» пользовались торговые представители в Великобритании, Швеции, Швейцарии, Норвегии. В то же время Франция отказала миссии Красного Креста в праве пользоваться «неприкосновенной почтой», считая, что такой почтой могут пользоваться только дипломатические представительства.
Западные страны нередко злоупотребляли теми возможностями, которые им открывало особое положение дипломатических курьеров. Так, полномочный представитель РСФСР в Германии в своей ноте от 7 октября 1918 года приводит целый перечень злоупотреблений; в германском консульстве принимали различные драгоценности богатых москвичей и отправляли их в Германию диппочтой.
Известный специалист в области международного права А. В. Сабанин вынужден был констатировать, что дипломатическая почта «сделалась для некоторых государств — кроме злостной спекуляции — чуть ли не средством к поддержанию на уровне своего золотого запаса».
Первоначальное число советских дипкурьеров было невелико, разъездов с дипломатической почтой было сравнительно мало. Из газеты «Правда» от 10 февраля 1926 года мы узнаем, что в конце 1919 года связь Советской России с капиталистическим миром осуществлялась всего двумя дипкурьерами — Д. Скурко и А. Сливкиным. Они постоянно курсировали по линии Москва — Ревель — Берлин, «пробираясь» с каждым месяцем дальше, в новые страны. Газета подчеркивала, что дипкурьер должен был держать себя в руках, не дать себя спровоцировать, «ибо какой-нибудь невинный мордобой мог быть ловушкой для замаскированного нападения». Названа и такая подробность: дипкурьеры не покидали портфеля с секретной почтой, даже идя в уборную. «Правда» нашла для дипкурьеров высокие слова: дипкурьеры — «часовые, поставленные у порога советской тайны». Конечно же в газете сказано о Теодоре Яновиче Нетте: это был товарищ с мягким, дружеским взглядом; у него «через большую приветливость, человечность проглядывала всегда сталь революционной стойкости латвийских коммунистов».
В отделе дипломатическо-курьерской связи сохранилась интересная фотография — возле самолета (на фюзеляже огромные немецкие буквы и номер) стоят четверо. Крайний справа — Теодор Нетте. Высокий, в удобном полуспортивном костюме. Даже на любительском снимке различимы мягкие очертания лица, доброжелательный взгляд, даже некоторая застенчивость — может быть, оттого, что Теодор был на голову выше своих спутников. Один, видимо, его коллега, два других — летчики. Эта фотография — свидетельство того, что Нетте не только ездил в международных дипкупе, но и осваивал воздушные трассы; они нередко оказывались опасными: аварии, вынужденные посадки были часты.
А вот свидетельство о другом «воздушном дипкурьере» — постановление коллегии НКИД от 14 августа 1922 года об объявлении благодарности и выдаче денежной премии дипломатическому курьеру Зимину за самоотверженное поведение при доставке дипломатической почты. Это тот самый дипкурьер, о котором писал в своем очерке И. X. Бауман. Архивные документы свидетельствуют, что Зимин, узнав об установлении воздушных сообщений с Германией, вызвался лететь в Берлин с диппочтой, как он писал, «учитывая важность таких сообщений». Один из полетов кончился трагически: аэроплан разбился. И хотя все остались живы, травмы оказались очень серьезными: летчиков отвезли в ближайшую больницу, а Зимин настоял, чтобы почту и его (то и дело терял сознание, слава богу ненадолго) доставили в Берлин. Посольство получило почту, как говорят дипкурьеры, «в полной сохранности».
Советское правительство было заинтересовано в улучшении организации курьерской связи со своими представителями за рубежом и принимало для этого все возможные меры. Нарком иностранных дел Г. В. Чичерин, который был назначен на эту должность 30 мая 1918 года, писал Л. Б. Красину в Лондон: «…указываю на крайнюю необходимость организации постоянной курьерской службы между нашими заграничными представителями и нами. Возникает такая масса вопросов, положение настолько усложняется, недоразумения настолько быстро накапливаются, что обмен мыслей путем только одних радио и телеграммка тем более шифровок, оказывается совершенно недостаточным».
Служба дипкурьеров НКИД развивалась. В 1918 году подразделение дипсвязи называлось «Стол дипкурьеров». В 1919 году в связи с расширением функций — «Отдел виз и дипкурьеров». К 1921 году возникла необходимость дальнейшего совершенствования организационной, административной, финансовой и хозяйственной работы НКИД. Таким объединяющим органом явилось Управление делами.
Отдел дипкурьеров был включен в состав Управления делами и получил наименование «Часть дипкурьеров». На 1 января 1921 года она насчитывала 54 сотрудника, в их числе дипкурьеров — 40.
За время с 1 мая по 1 декабря 1921 года частью дипкурьеров было отправлено за границу 860 дипломатических почт, в которых было 26 тысяч писем и 1400 посылок. За это же время прибыли в Москву из-за границы 603 почты: 47 тысяч писем и 5 тысяч посылок.
В 1924–1925 годах на ряд сотрудников отдела вновь легла обязанность по оформлению виз. Отдел стал называться «Часть виз и дипкурьеров». В 1926 году в связи с окончательной передачей обязанностей по оформлению виз другому подразделению отделу возвратили наименование «Отдел дипкурьеров».
Работа дипкурьеров всегда была весьма ответственна. И не только потому, что дипкурьерам приходилось оберегать содержание дипломатической почты от не в меру любопытных западных разведок, но и потому, что враги Советского государства пытались использовать дипломатическую почту для создания различных конфликтных ситуаций.
В 1918 году в Берлине была организована провокация, направленная против советской дипломатической почты, имевшая своей конечной целью разрыв дипломатических отношений с Российской Советской республикой. Как впоследствии признал канцлер Баденский, ее главный организатор, «4 ноября вечером на Силезском вокзале ящик дипкурьера, согласно плану, раскололся». Причем в ту же минуту (!) платформу окружила полиция, которая, попирая нормы дипломатического права, не допустила к диппочте ни советского представителя, ни дипкурьеров. Было заявлено, что в расколотом ящике оказались «немецкие революционные листки». Ссылаясь на якобы допущенное нарушение статьи 2 Брестского договора, запрещающей договаривающимся сторонам заниматься агитацией друг против друга, германское правительство, не приняв протестов посла РСФСР, предложило ему покинуть Берлин в течение 48 часов.
Известна нота полномочного представителя РСФСР в Польше от 10 октября 1921 года, в которой говорилось, что начиная с 20 сентября ни один курьер российского полномочного представителя «не приехал из Варшавы в Москву, чтобы у него не было инцидента с багажом». В то же время советская сторона предоставляла льготы и даже разрешала польским курьерам пользоваться специальным вагоном НКИД, который прицеплялся к скорым поездам, что освобождало курьеров от необходимости «считаться с железнодорожными ограничениями».
Советское правительство наделяло своих дипкурьеров дипломатическими паспортами с дипломатическими визами. Дипломатические визы выдавались беспрепятственно и иностранным курьерам. Это означало, что за ними признавались дипломатические привилегии и иммунитеты. Поэтому факт отказа швейцарской миссией в Берлине во въездной визе дипломатическому курьеру РСФСР в Швейцарию был оценен наркомом Чичериным «как грубое нарушение самых элементарных правил международно