— Слушаюсь, господин ректор! — вытянулся в струнку усач, словно солдат перед полковым командиром. — Фермер Бернард — он живет в пяти милях от нас, сообщил, что вчера ездил к соседям, у которых на поле стоят вооруженные крестьяне. Их попытались прогнать, но безуспешно. Они собирались заночевать, а потом идти дальше, на нас. Численность назвать не может, но много.
— Так-так-так, — забарабанил пальцами по столу ректор. — Когда они дойдут до нас?
— Если вышли с утра, часа через два-три, — сообщил Фаларель, явно довольный, что решение теперь станет принимать господин ректор.
— Граф, у вас же большой опыт военных действий, — повернулся ко мне Спидекур. — Подскажите, что делать?
— Господин Фаларель, сколько охранников в университете?
Вместо начальника охраны ответил ректор:
— Охрану университета осуществляет сорок человек. Так, Фаларель?
Усач замялся, в растерянности принявшись чесать затылок. Он что, не знает, сколько у него людей? А, дело не в этом!
— Фаларель, вы оглохли? Я к вам обращаюсь! — прикрикнул ректор.
— Всего у меня должно быть тридцать пять человек, — вздохнул главный охранник.
— Почему тридцать пять? — резко перебил его ректор. — В ведомости на жалованье стоят подписи сорока человек. Где еще пять?
— Ну, поначалу было сорок, осталось тридцать пять, — смущенно признался начальник охраны.
Все ясно. Начальник вписал в список кого-то из своих друзей-знакомых, а жалованье клал себе в карман. Дело, в общем-то, привычное. Ну, кто не без греха? Я сам получал жалованье на восемьсот человек, хотя в полку порой было и по семьсот, а то и по шестьсот душ. А что поделать, ежели, постоянно случались непредвиденные расходы, на которые казна денег не выделяла? Скажем, в моем пехотном полку числилось десять лошадей, закрепленных за командирами отрядов, старшим каптенармусом и полковым капелланом, но потребность была гораздо выше. Но кто станет платить за дополнительных коней для конной разведки? За две лошади, позарез необходимые для гонцов и курьеров? А как, скажите, накормить солдат, если они на марше, а провиант, поставляемый казной, отстоит от нас на пять миль? Я, из своего кармана? Слуга покорный. Правда, в моем случае командующий знал, что полковник Артакс получает больше, чем положено, но молчал. Знал, что деньги я не в свой карман кладу, а трачу на своих же солдат. Подозреваю, что и сам принц Эзель поступал также, только в больших масштабах. У Фалареля, скажем, тоже могут быть расходы на своих людей, о которых ректор не знает, или не хочет знать. Хотя, если судить по ржавой алебарде, которую я видел у «латника» на воротах, начальник он так себе.
— Так-так-так, — забарабанил пальцами по столу Спидекур. — Численный состав в сорок человек, а у вас тридцать пять… Любопытно! Мне докладывали, что вы построили себе новый дом.
— Господин ректор, мой дом построен на средства моей жены, — возмутился усач.
— Господа, давайте-ка об этом потом, — вмешался я. — Капитан, продолжайте.
Назвать начальника университетской охраны капитаном, все равно, что обратиться к простому кнехту как к рыцарю, но обиженный Фаларель нам сейчас был не нужен. Усач с благодарностью посмотрел на меня, и продолжил:
— Значит, должно быть тридцать пять, но за последнее время уволилось трое, да пять человек сказались больными. А положиться можно человек на десять-пятнадцать. Остальные парни сказали — мол, за два талера в месяц они не станут воевать с мятежниками.
— Фаларель, что я слышу? Ваши люди подписали контракты о службе по охране университета. Они отказываются исполнять контракт? — возмутился ректор.
— Наше дело простое — студиозов разнимать, если они по пьянке сцепились, ихние дуэли останавливать, да чтобы к нам посторонние не совались, а особенно шлюхи. В контракте написано про охрану общественного спокойствия и благополучия, а про войну там ни слова не сказано. Не подписывались парни за такие деньги собственные бошки подставлять, а у нас даже шлемов нет, — грустно сообщил начальник охраны. — Надо вам в город ехать, к бургомистру. Пусть Мейзен нам своих латников пришлет. Кто же их знает, этих крестьян? Нас разгромят, а потом за город возьмутся.
— Подождите-ка, господа хорошие, — снова вмешался я. — Давайте не будем пороть горячки. Фермер — он молодец, что предупредил. Но сколько там человек, на самом-то деле? Много, это сколько? Тридцать или триста? Для начала следует выслать разведку. Лучше послать пару верховых. Пусть они постараются определить силы мятежников. Вот, когда станет ясно, сколько крестьян, тогда и нужно посылать гонца в город, в магистрат. А поднимать панику раньше времени я бы не стал. Впрочем, решать вам, господин ректор.
— Фаларель, распорядитесь выслать разведку, — приказал ректор. — И лучше, если вы отправите не своих людей, а добровольцев из студиозов.
— А сколько добровольцев из студиозо? — поинтересовался я.
— Увы, всего двадцать, — вздохнул ректор. — Остальные не желают воевать с крестьянами. Мол — это неприлично как с точки зрения дворянской чести, так и с точки зрения гуманиста. К тому же, сейчас многие на каникулах.
Когда начальник охраны ушел, я повернулся к господину ректору:
— Енох, даже если явится не три сотни, а всего сотня, да что там — десятка два-три крестьян, вы не выдержите. У вас человек десять-пятнадцать ни на что ни годных стражников, да два десятка мальчишек. Пусть разведчики выяснят обстановку — хуже не будет, а вы прямо сейчас начинайте собирать вещи — впрочем, черт с ними, с вещами. Прикажите своим юнцам уходить отсюда. Вам лучше поскорее убраться в город, под защиту стен. Пока крестьяне дойдут до университета, вполне успеете. А Мейзену, орава крестьян, наступающих с вашей стороны, не опасна. Поставить на мосту заслон, вот и все. В самом крайнем случае, можно сжечь и сам мост.
— Ну, о чем вы говорите? Как можно? — возмутился ректор, переходя на официальный тон. — Этот мост заложил святой покровитель университета — святой Дитрих.
— Да? — недоверчиво протянул я. — У меня сложилось впечатление, что этому мосту не более тридцати — сорока лет. Был бы он старше, камни уже были бы выбиты.
— Ну, сам мост постоянно ремонтируется, обновляется, — буркнул ректор. — Но в его основе деревянный мост, построенный святым.
— Ну, раз святой основал, тогда жечь не стоит, — покладисто согласился я, хотя подумал, что святой Дитрих бы точно не обиделся, если бы ради спасения жизней этот мост спалили. Потом, можно и восстановить. Тут же главное не деревяшка, как таковая, а незримое присутствие святого, его дух, если хотите. Впрочем, пусть в таких сложных материях копаются теологи.
Ректор грустно ходил по кабинету, время от времени любовно поглаживая корешки книг, стоящие на полках. Я уже понял логику его собрания — стеллажи были отведены манускриптам, а на столах, а кое-где на полу (ужас!) лежали печатные издания.
— Ну вот, куда я это все дену? — обвел Енох руками свое сокровища. — Как представлю, что все это нужно упаковывать, грузить, куда-то перевозить — сердце кровью обливается!
Прижавшись лбом к одной из полок, ректор с наслаждением вдохнул запах старинной кожи и чернил.
— Видел я, как однажды горела библиотека, — любезно сообщил я. — Уж так весело полыхала, а как горелым пергаментом пахло… Ух, вкусно!
— Юджин, да чтобы тебя тоффель задрал! — завопил ректор, хватаясь за сердце.
— Ну, Енотик, ты заранее не паникуй, — попытался успокоить я Спидекура. — Подождем, что нам разведка сообщит. Может, крестьяне вообще в другую сторону пойдут? Или, показалось тому фермеру с пьяных глаз. Все может быть.
— Меня неоднократно уверяли, что к тому времени, пока мятежники дойдут до университета, здесь уже будут солдаты императора! И что же теперь?
Вопрос был риторический, потому что я свое предложение внес, а ректор… Ну, Енох Спидекур уже большой мальчик, выдающийся философ.
Разведка вернулась быстрее, чем мы предполагали. Юнец, с выпученными глазами, сообщил, проскакав всего милю, увидел тучу пыли. По прикидкам — минут через тридцать крестьяне будут у южной, то есть, у задней стены университета.
— Не успели, — хмыкнул Спидекур, вытаскивая из-под массивного стола увесистую дубинку. — Юджин, ты погеройствовать хочешь? Мне-то, конечно, твоей башки не жаль, но лучше бы ты забирал своих парней, да уезжал отсюда. Ну, а мы уж здесь как-нибудь сами.
Ну и ректор! Вот уж никогда бы не подумал, что «светоч мудрости» держит под своим столом дубинку. Хотя, с дикими студентами впору и арбалет при себе таскать, и спать в кольчуге!
Я и раньше относился к Еноху неплохо, но в этот момент зауважал его еще больше.
— Подождите, господин ректор, — остановил я Спидекура. — Есть у меня одна идея. Только, принимаю командование на себя. Вопросы не задавать, слушаться! Идет?
— Идет, — кивнул Спидекур.
— Ну, раз идет, сделаем так…
Терпеть не могу толпу. А еще (не стыжусь этого признаться) опасаюсь толпы. Почему человек в толпе становится совершенно другим человеком, пытались объяснить многие, но безрезультатно.
Вот и сейчас, когда я увидел, как на небольшую площадь между Главной аудиторией и общежитием валит галдящая орава крестьян, размахивающих косами, палками и топорами, мне стало не по себе. Воевать с толпой — это гораздо хуже, нежели схватиться с настоящим врагом, потому что солдат, дерущийся против меня, слышит команды командиров и, если мы пересилим, он отступит. Толпа отступать не станет, будет нажимать, не сразу осознавая, что большинство бунтарей уже трупы, которые не могут упасть лишь потому, что их поддерживают плечи живых — пока еще живых, потому что они станут трупами чуть позже. Но как только толпа это осознает, она запаникует, примется метаться по сторонам, калеча и убивая тех, кто находится в ней— то есть, саму себя. Но паника не начнется, пока не начнется резня.
Можно обойтись и малой кровью, а при желании, вообще без крови, но для этого следует рассечь толпу пополам, а потом дробить многоголовую гидру на группы, группочки и, продолжать это до тех пор, пока вырванный из толпы человек не поймет, что он остался один и, у него остается только одна спасительная мысль — бежать и скрыться!