– Что?
– Давай, же, – умоляет мальчик, кивая на грязный от крови и кишок желоб. – Я больше не могу так!
– Что? – спрашивает он снова, но его разум слишком измучен.
– Давай сделаем это вместе, – мальчик плачет и протягивает ему руку.
Он тупо смотрит на руку, на самом деле даже не видя её, и не в состоянии понять смысл услышанных слов. Мальчик смотрит на него умоляюще, но он не в силах пошевелиться и сделать хоть что-то.
Тогда, сквозь глухие удары молотов, продолжавших дробить кости и плоть, вдруг послышался дробный лязг и клацанье металлических ног, похожих на паучьи. Мальчик в ужасе обернулся и шагнул по направлению к желобу.
– Они пришли за тобой, – выкрикивает тот напоследок и прыгает вниз.
Только что на его глазах оборвалась жизнь человека, но он ничего не почувствовал даже когда услышал мерзкий рокот демонического механизма, превратившего плоть в кровавую кашу. Он должен был испугаться, но вместо этого почувствовал лишь раздражение от того, что теперь придётся возиться с тележкой одному.
Огромная угловатая тень накрывает его, откуда-то сверху доносится скрип ржавых лезвий, хриплое дыхание и тяжкая вонь гнилых внутренностей. Он вскидывает голову, хотя его много раз предупреждали, чтобы он так не делал, и встречает взглядом перемотанное гнойными бинтами лицо с парой бронзовых окуляров. Облачённое в чёрное, с криво нашитой эмблемой в виде черепа на голой коже, существо раскинуло угловатые, на подобие богомольих, конечности, которые оканчивались множеством щербатых лезвий, похожих на длинные обломанные ногти.
Кривая рана безгубого рта ощерилась множеством иглоподобных клыков, венчавших мясистые дёсны. Чёрный язык высунулся из пасти, почуяв в воздухе страх.
– Мясная тварь получит новое тело. – выговорил он голосом, царапавшим слух.
Он ничего не ответил, отчаянно надеясь, что существо имеет ввиду кого-то ещё. Слёзы заливали его лицо, когда он молился, чтобы забрали того, другого мальчика. Стыд и страх разрывали сердце. Пожалуйста, пожалуйста, думал он, заберите его, не меня. Только не меня. Но потом он вдруг понял, что тот, другой, мгновение назад избавил себя от этой участи. И кроме него самого здесь больше никого нет.
Он падает на колени, ужас новой участи взял верх над рефлексами, заставлявшими его всё это время переставлять ноги, цепляясь за жизнь. Лезвия клещей тянутся к нему, поднимают его с земли и несут, почти нежно, сквозь картины ада вокруг, мимо озёр расплавленного металла, демонов пленённых цепями, вдоль кошмарных механизмов, бесконечно жадных до крови и плоти.
Он чувствует чьё-то присутствие вокруг, но слышит лишь то, как сам захлёбывается рыданиями.
Когти опускают его на землю, но он уже не в состоянии пошевелиться. Нет сил, чтобы бежать, нет сил, чтобы взять себя в руки. Нечто огромное, воняющее сыростью и покрытое язвами нависает над ним, и он слышит, как что-то растекается по полу, когда лезвия рассекают плоть. Он поворачивает голову и видит непомерную тушу, распухшую и лоснящуюся, хотя в ней по-прежнему угадываются знакомые черты. У существа женское лицо. Раздутая и изуродованная, но это всё-таки женщина.
Ему кажется, что это его мать, рыдая, он смотрит на неё, пока когти снова поднимают его. Запах крови заполняет его ноздри. За время, проведённое в рабстве, он привык к этому запаху и почти перестал его замечать, но на этот раз кровь ещё теплая и живая. Горячая влажная плоть окутывает его со всех сторон, и он слышит довольный вздох изо рта женщины, будто она приветствует новое бремя своим демоническим чревом. Ей нужен этот ребенок, чтобы вскормить и преобразить его, хотя он и знает, что за этим не последует чуда рождения.
Он видел жалкое потомство этих маточных существ. Он много раз помогал отправлять прочь из крепости трупы мутантов, смывая в реку из нечистот вопящие, изуродованные, но ещё живые комки костей и плоти. Теперь эта участь постигнет его самого: он станет монстром, а тот, кем он был, навсегда перестанет существовать.
Тяжелые слои разорванной плоти смыкаются над ним, и в этой удушливой тьме он, наконец, даёт выход крику ужаса, боли и отчаяния, накопленным почти за шесть месяцев. Мерзкие жидкости тот час наполняют его рот прогорклой пеной и гнилью, вливаются в лёгкие; он изо всех сил сопротивляется, но чувствует, что вот-вот захлебнётся.
Но он не тонет, и плавает в тепле демонического чрева, кажется, целую вечность. Он одинок. Но с каждым мгновением его тело меняется и растет, а отвратительная мать кормит его мерзким пойлом, которое так преобразит его тело, что его будут либо ненавидеть, либо с отвращением избавятся от него.
Одиночество. Его кости удлиняются, а тело наполняется силой, но до сих пор чего-то не хватает. Отсутствует какой-то существенный элемент, который ещё предстоит добавить, прежде чем процесс подойдёт к концу.
Затем, когда утроба его демонической матери открывается вновь, этот элемент добавляется, и одиночества больше нет.
Новая плоть борется с чуждым ей окружением, и он хочет сказать, чтобы та не сопротивлялась.
Так смерть наступит быстрее.
Но они не умирают.
– Так как же нам пройти через это? – поинтересовался Кадарас Грендель, пока снаряды из пушек заградительного огня обрушивались на земляной вал. Обломки долетели до импровизированного командного пункта Хонсу, но на таком расстоянии это была просто мелкая мраморная крошка и пыль. – Даже Пертурабо не под силу вскрыть эти ворота! И куда вообще ведёт этот путь? Через горы?
– Он ведёт под поверхность, – сказал Свежерожденный, сметая пыль с подробной карты, которую он нарисовал на листе вощеной бумаги. – Население Калта живёт в огромных подземных пещерах. И они достаточно велики для того, чтобы в них сформировался собственный климат, а некоторые так зелены, что ты мог бы целыми днями бродить по зарослям, забыв, что находишься под землёй.
Хонсу знал всё это, но всякий раз, как Свежерожденный рассказывал о народе Калта, живущем под каменными сводами так, будто сам прожил эту жизнь, ему становилось не по себе. Карта, которую тот нарисовал, показывала расположение пещер за вратами в мельчайших подробностях. Она была лучше любой другой карты этой местности, потому что отражала детали, взятые из личного опыта, пусть этот опыт и принадлежал другому человеку. Хотя Свежерожденный прекрасно помнил местность, Хонсу заставил его перенести всё на бумагу, предпочитая воспоминаниям чёткий план, который он мог держать в руках.
Земля затряслась, когда очередная возведённая баррикада обрушилась под огнём защитников. Пушки Врат Гиллимана без продыху молотили по дальней оконечности переправы, но Железные Воины были экспертами в противостоянии такому огню. Трёх выстрелов из главного орудия Чёрной Базилики хватило, чтобы обрушить часть переправы, добыв необходимое количество грунта для земляных работ, скрывших бронированный понтонный подъездной путь, проложенный ниже предельного угла обстрела орудий обороны.
– Есть ли другие пути? – поинтересовался Ардарик Ваанес, отрываясь от тщательного изучения начерченного на бумаге плана. – Что-то, что не отмечено на карте?
– Да, они существуют, – кивнул Свежерожденный.
– Тогда почему бы нам не использовать именно их? – рявкнул Грендель, предпочитая прямые действия, – это будет чертовски проще, нежели пытаться взорвать проклятые ворота!
Свежерожденный усмехнулся, но Хонсу уловил вспышку боли и бешенства, вспыхнувшую на мгновение в его взгляде. Последний раунд мучительного психического допроса, проведённый накануне адептом Цицерином, в очередной раз лишил его контроля над собой, и значительно приблизил момент, когда боль невыносимого существования окончательно сведёт Свежерожденного с ума.
– Ты всерьёз полагаешь, что ультрамарины позволят так легко обойти свою оборону?
– Ты расскажешь мне, как это сделать! – прошипел Грендель, и его рука потянулась к пистолету, закреплённому на бедре.
– Можете вы хотя бы на две секунды прекратить попытки убить друг друга! – огрызнулся Ваанес, – ваш бестолковый трёп мешает мне сосредоточиться.
Ренегат Гвардии Ворона смотрел на огромные ворота, пока говорил, и Хонсу знал, что тот строит углы приближения, рассчитывает мертвые зоны и сотни других стратегических уловок, способных помочь проникнуть за ворота. Грендель уставился на него, а Свежерожденный просто кивнул, – Хотя есть другие способы, но ни один из них не позволил бы Рождённым Кровью пройти незамеченными, – проговорил он, игнорируя вызов в словах Гренделя и раздражение бывшего солдата Гвардии Ворона.
– Не произноси эти слова, – отрезал Хонсу, – Рождённые Кровью. Забудь их раз и навсегда.
– А почему нет? – оскалился Грендель, довольный тем, что в очередной раз уязвил самолюбие командира, а его враждебность к Свежерожденному была в тот же миг забыта. – Тебе не нравится? А по-моему звучит отменно!
– Это имя дал М'кар. Эта война наша, и я не желаю заключать союз с чёртовым демоном только потому, что тот выдумал название для моей армии!
– Называя что-то именем, ты получаешь над этим власть, – проговорил Свежерожденный.
Хонсу опустил тяжёлый кулак на центр карты, – Тогда это ещё одна хорошая причина не использовать его.
– У меня нет имени, – отстранённо пробормотал Свежерожденный, – но я думаю, когда-то оно было.
– Но ты не можешь его вспомнить? – спросил Ваанес.
– Нет, – сказал он, прежде чем опустить плечи. – Я не уверен, что хочу. Если я вспомню, кем был, то, как смогу принять то, кем я стал?
– Да какая разница? – рявкнул Грендель. – Тебе оно и не нужно. Ты тот, кем являешься, и будь у тебя имя, это ничего бы не изменило. А теперь я повторю свой вопрос: так как нам прорваться сквозь эти чёртовы Врата?
– Не беспокойся, Грендель, – сказал Хонсу. – Врата не будут проблемой.
Холодный ветер гулял по всей Долине Солнца, проносясь над поймой, он пригибал к земле недавно высаженные молодые деревца по склонам холмов. Широкая река текла из устья долины, где расположилось средоточие имперской власти на Эспандоре – Гераполис, город, воздевший мраморные шпили к небу.