и заняты чисткой оружия или добивали последние порции пайка. Так или иначе, им скоро придётся покончить с этим. Сципион не намеревался допускать, чтобы его воины ели пищу, добытую в выгребной яме, которой стал Коринф.
Каждый захваченный ими солдат, казалось, верил, что Королева Корсаров здесь и собирает силы для атаки на Гераполис, но никто из них её не видел. Даже если кто-то и обладал какими-то сведениями, Сципион всё равно сомневался, что может доверять их словам. Только увидев Каарью Саломбар собственными глазами, он сообщит об этом капитану Сикарию.
С этой целью они вместе с братом Нивианом, который потерял руку при захвате вражеского «носорога», отправились в город. Выдавая себя за ренегатов, они шли по магистралям разорённого города, потрясённые упадком, бессмысленным вандализмом и надругательством. Украшенные серебром храмы превратились в отхожие места, а гражданские административные здания были увешаны телами, принадлежавшими людям, которых истязали до смерти просто ради забавы.
И всё же, это повальное отсутствие дисциплины среди Рождённых Кровью задевало самолюбие Сципиона больше всего. Он понимал: разнузданность в рядах врага давала космодесанту очевидное преимущество, но было противно видеть, что вооруженные силы, осаждавшие Ультрамар, оказались таким сбродом.
Пьянство было эпидемией, и всюду гремели беспорядки. Драки вспыхивали каждый час, и трупы с перерезанным горлом или разбитыми лицами валялись повсюду как мусор.
– Как можно желать себе такой жизни? – спросил Нивиан, глядя, как без видимой причины, группа Рождённых Кровью в масках напала на двух своих собратьев. Сципион промолчал, и они свернули за угол, где пьяный солдат расправлялся с бывшими друзьями.
Город погряз в разрухе и разложении, его улицы покрывал мусор и отходы армии, которая не заботилась о своём гарнизоне. Вонь, поднимавшаяся из реки, была отвратительна, и сержанту требовалась каждая унция силы воли, чтобы не вытащить свой меч и не покарать каждого Рождённого Кровью, которого он видел.
Как такая сила может представлять хоть какую-то угрозу для Империума? Это было за пределами понимания Сципиона. Где была вся инфраструктура и отлаженная организация, которая позволила бы армии функционировать? В мирах, захваченных Губительными Силами, как может общество функционировать без контроля? Несомненно, миры Архиврага должны иметь какую-то форму порядка, навязанную высшими эшелонами командования. Как ещё их армии могли получать провизию, оснащение и проходить мобилизацию? Весь пьяный разврат, который наблюдал Сципион, только убеждал его в том, что существует командный уровень, о котором он ещё не знал.
Увечье, которое получил Нивиан, позволило им более убедительно изобразить бойцов этой армии. Куда бы они ни пошли, Рождённые Кровью оказывали им уважение. В их присутствии давались клятвы и возносились проклятые молитвы, и каждое слово заставляло Сципиона чувствовать себя нечистым и порочным. Каждый раз, когда они видели другого Астартес, они скрывались в руинах или сворачивали в заваленные мусором переулки.
Несмотря на долгие поиски, их усилия до сих пор были напрасны. Они видели признаки наличия более старших командиров, но никаких следов главнокомандующего. Нивиан, Лаенус и Геликас настаивали на том, что нужно двигаться дальше, но что-то в энергии Рождённых Кровью говорило Сципиону, что Саломбар здесь. Кроме подозрений у него не было других оснований для уверенности, но почему ещё здесь собралось так много вражеских подразделений?
Но как бы то ни было, подозрений было недостаточно, чтобы послать сообщение капитану Сикарию.
Навязчивый страх провалить эту миссию терзал его. Сципион Воролан никогда в своей жизни не допускал ошибок. От вступительных испытаний на Таренте до огней Чёрного Предела он преуспел в каждой задаче. Его статус сержанта-ветерана не подвергался сомнению, и многие прочили ему блестящую карьеру в рядах Второй роты. Всё это могло быть поставлено под угрозу единственной неудачей, и теперь Сципион ненавидел амбиции, которые он наконец признал в себе.
Гнев охватил его, и он вскочил с упаковочного ящика, на котором сидел, и направился туда, где Геликас держал пленника. Человек валялся на боку, кровь расползалась лужей вокруг его головы слишком быстро, и Сципион понял: тот больше не встанет. Его тело было одето в разноцветную лоскутную форму, больше подходившую придворному арлекину, нежели солдату. Ярко-синий пояс был завязан вокруг его талии, что, как выяснил Сципион в ходе разведки, обозначало офицера, или, как его называли корсары – Аэксена[15].
– Есть сообщения от других сержантов? – спросил Геликас.
Сципион покачал головой, раздражённый тем, что ему снова задали этот вопрос, но всё же сделал глубокий вдох и сказал: – Нет. Слишком опасно вступать в контакт сейчас, когда мы в городе. Враг легко запеленгует сигнал и определит нашу позицию.
– Конечно, просто мы ничего не добились от пленников. Да и пешая разведка, кажется, не приближает нас к Королеве Корсаров.
Сержант проигнорировал явный намёк. – Он ничего тебе не сказал, перед смертью? – Спросил Сципион, хотя уже знал ответ. Если бы Геликас узнал что-нибудь, он бы не стал скрывать.
– Бесполезный ублюдок, – процедил сквозь зубы Геликас, будто обиженный упрямством покойника. Он отвернулся от тела и вытер окровавленные кулаки грязной тряпкой, пропитанной контрсептиком. – Как и все остальные, сержант. Продолжал говорить мне, что королева корсаров здесь, но неизвестно где именно. Что никогда не видел её, а ещё желал мне тысячи смертей в том же аду, где моя мать, по его мнению, горит за то, что сношалась с собаками.
– Мило, – сказал Сципион, склонившись над мертвецом. После смерти его черты смягчились, а гримаса ненависти исчезла, сделав выражение лица почти безмятежным. И если бы на его щеках не были выжжены ненавистные знаки, которые теперь были скрыты кровью и гематомами, он мог быть сойти за добропорядочного имперского гражданина.
– Сними этот наряд, и его станет трудно отличить от жителя Ультрамара, – заметил Сципион.
– Сочувствие врагу, сержант? – Хмыкнул Геликас. – Это никогда не было добрым знаком.
– Это не сочувствие, я сожалею о другом, – сказал Сципион. – Он мог бы стать одним из нас, но пошёл по другому пути, и теперь он мертв.
– Тогда он сделал неверный выбор.
– Так и есть, – согласился Сципион. – Но вот, что мне интересно: он был тронут порчей с рождения или стал предателем? В какой момент он решил, что больше не является слугой Императора, и посвятил свою жизнь Губительным Силам?
– А это имеет значение?
– Думаю, что имеет, Геликас. Если бы мы знали, когда был этот момент, то смогли бы предотвратить его. Конечно, Рождённые Кровью не достойны искупления, но сколько ещё людей сейчас находится на грани верности и предательства? Кто из них родился злым, а кто обозлился, благодаря миру, который их окружал?
– Я лишь рядовой солдат, сержант, – отмахнулся Геликас. – Думать о таких вещах – это работа капитанов и магистра.
Думать об этом – это дело каждого – отрезал Сципион. – Или, по крайней мере, так должно быть. – Он покачал головой, видя, что Геликас его не понимает. Как стрелок и солдат, Геликас был умелым и исполнительным, но, по его собственному признанию, он не был мыслителем.
– Извини, сержант, – отозвался Геликас.
Сципион почувствовал, что гнев и печаль смешались на переднем крае его разума и заговорил: – Астартес должен быть мыслителем, потому что наши тела и разум созданы так, чтобы превзойти смертных. Большое упущение для любого из нас – не пытаться полностью раскрыть свой потенциал как личности. Разве это не то, что Ультрамар предлагает своим жителям? Шанс совершенствоваться и процветать в среде, которая благоволит деятельным людям?
Его речь привлекла внимание остальных Громовержцев, и Сципион продолжил развивать мысль.
– Я сражался в сотнях разных миров и видел тысячи разных культур. В худших из них меня поразила невозможность перемен, потраченный впустую потенциал, который я видел в лицах людей на краю нищеты и отчаяния. Империум – это миллиарды жизней, которые могут тянуться к свету, но большинство людей просто гниют на забытых просторах заваленных пеплом и испачканных нефтью миров в полной безысходности. Какой шанс есть у этих людей? Скольких загнал в объятия заклятого врага ужас их повседневной жизни?
– Я не знаю, сэр, – ответил Геликас, упустив риторический характер вопроса, и Сципион в очередной раз заметил, как непросто тому говорить о подобных вещах.
Сержант поднялся во весь рост, пристально глядя на своих воинов. Он видел их негодование и чувствовал отчаянную потребность в действиях. Сципион понял это, потому что чувствовал то же самое. План начал формироваться в его сознании. Хотя он был скорее под стать характеру капитана Сикария, Сципион, тем не менее, наслаждался возможностью снова оказаться в битве. И уже знал, как именно это осуществить.
– Мы скрывались слишком долго, – заявил он, подходя к «носорогу» и стаскивая брезент. – Но теперь этому пришёл конец.
Нивиан шагнул вперёд, отделившись от строя Громовержцев. Единственной рукой он сжимал болт-пистолет Сципиона. – Что вы предлагаете, сержант?
– Если мы не можем найти Королеву Корсаров, мы вынудим её саму прийти к нам.
За стенами Кастра Танагра царила тишина. Смерть имела к этому склонность. Тигурий шёл вдоль стен священной крепости с невысказанной болью в душе из-за вездесущих демонов. Они собрались, словно туман на краю поля зрения, залитые энергией света от застывшего разлома, потрескивающего в небе над горизонтом. Окутанные миазмами ужасающих форм, демоны со звериным голодом взирали на защитников крепости.
– Вас не должно здесь быть, – твердил он. – Всё это неправильно.
Мужчины и женщины сгрудились с подветренной стороны бастионов, кутаясь в плащи и одеяла. Перед лицами людей дыхание создавало облачка пара. В горах быстро холодало, и с вершины Капена, кружа хлопья снега, дул ледяной ветер. Зимы на Талассаре были суровыми, а в этом году погода испортилась раньше обычного.