— Ваня! Оладышков тебе на дорожку… — хотела чем-то еще угостить, но уже комкала фартук и тянула его к лицу.
— Спасибо, — поблагодарил Ваня на ходу, а мама выглянула в окошко и дрогнувшим голосом:
— Возвращайся, Ваня!
— Вернусь! — ответил он, оглядываясь и махая.
Я пошел с другом, а у мамы, конечно же, заныло сердце, может быть, зря иногда журила ребят и считала бездельем наши увлечения — поплакала, представив себе, что и меня вот так же скоро проводит…
— Горюшко наше, горюшко, — слышалось из толпы у военкомата, разместившегося в деревянном доме с большими окнами. Дом стоял на выезде из Пласта. К военкомату съезжались из окрестных деревень. В телегах сидели ребятишки, а женщины и мужчины толпились группами, угощались, пели протяжно, обнимались и плакали. Пластовчане приходили родственными семьями, или друзья провожали друзей, соседи — соседей.
С крыльца военкомата зачитывался список — первая строевая перекличка. Дважды услышали мы с бабушкой фамилию Чистов. Колыхались людские толпы, охваченные волнением, ожиданием — близился час расставания. И, как ни странно, вроде бы не о чем было говорить. Я обратил внимание на подсолнушек в соседнем огороде. То и дело вскидывался он на ветру, взмахивая широкими листьями.
— Куда же подсолнушек торопится, куда спешит? — сказал Ваня и посмотрел на бабушку, она стояла как отрешенная.
Подошла грузовая машина, и сразу дали команду садиться. Бабушка не поцеловала, не обняла Ивана, лишь твердо сказала:
— Ну, с богом.
Мужчины полезли в кузов, а провожающие не то подталкивали их, не то удерживали, цепляясь до последней минуты за своих. Я тоже оказался в тесной галдящей толпе. Женщины голосили над ухом, выкрикивали каждая что-то свое: «Пиши с дороги… Гриша, Гриша — прощай!.. Слышишь, погляди на сына-то!» — поднятый над головами ребенок смотрел на мир, будто птенец из скворечни, а все было огромно, шумно и непонятно ему.
Ваню прижали у кабины. Я кое-как пробрался и потянул его за рукав. Он обрадовался, увидев меня, мы посмотрели друг на друга и крепко пожали руки.
Грузовик было тронулся, но мотор осекся и заглох — толпа снова хлынула к машине. Женщины притиснули меня к борту, я опять оказался около Вани. А он, высвобождая руку, высыпал мне горсть сахару, выданного в военкомате. Мотор завелся, и машина тронулась. Ревущая пестрая толпа двинулась следом и стала отставать. Женщин будто ушибло, они поняли, наконец, что все кончено: не догнать, не угнаться, не остановить, и еще долго стояли на дороге растерянные, одинокие, оставленные…
— Да что это-о-о! — застонала одна и рухнула в пыль. Ее подхватили под руки и повели.
Деревенские женщины сноровисто запрягали лошадей: увязывали чересседельники, затягивали супонь, по-мужски упираясь коленом, вскакивали в телегу, дергая в горячке вожжи и обнимая ребятишек, — уезжали домой солдатками.
Скоро никого не осталось. В огороде мотался подсолнушек у изгороди, да и он, словно последний раз, взмахнул широкими листьями и скрылся. А туда, где стояли повозки, бежали куры, слетались воробьи.
Вечером я встретил Николая Станиславовича.
— Проводил Ваню? — спросил он. — Ну, не печалься. Понимаю, тяжело расставаться с другом, у самого душа не спокойна. Яковлевну жалко… Она плакала?.. Теперь будет молиться за Ивана, верует она в бога по привычке, не больше. С детства приучили. Ты навещай ее, не забывай. Яковлевна хотя и строгая с виду, но добрая.
1, 2, 3 января лепил автопортрет (из глины), закончил 4 января и написал композицию «Зима» (акварель).
8 января. Утром слушал по радио о Ясной Поляне. Проклинаю немцев за Музей Толстого. Вечером в библиотеке смотрел книгу «Художник Куинджи».
9—10 января. Катался на лыжах, после чего разрабатывал композицию «Тишина русской зимы». Вечером с другом говорили о войне. Расстроились, рисовать не хотелось. Клеил папку к репродукции и пересматривал открытки.
12 января. Утром писал маслом. В 2 часа ушел в школу. В большую перемену делал набросок интерьера. После школы опять писал маслом.
13 января. Ходил в сад, сделал рисунок «В саду зимой». Пришел из сада, покрыл скульптуру (голова бабушки) белой краской и пошел в школу. Во время перемены делал перспективное построение коридора.
16 января. День прошел, и ничего не рисовал, не знаю почему. Вечером прорабатывал статью «Что необходимо знать о перспективе».
22 января. Писал маслом этюд «В саду зимой», не закончил в этот день. Остался недоволен, и у меня заболела голова. Уже вечером мне сильно хотелось лепить. Насобирал кусочков глины (оставшиеся после лепки) и приготовил их — намесил. Задумал композицию, начал лепить, обобщил фигуры и лег спать.
23 января. Читал книгу «Микеланджело», автор А. Дживелегов. Учил уроки. Вечером с другом говорили об искусстве. Эх, если бы не война, поехали бы учиться, ходили писать этюды и рисовали!
1 февраля. Составляли натюрморт с товарищами, затем принялись рисовать. Часто выходили на улицу, наблюдали лунные тени на снегу и восхищались тихой светлой ночью. Вспоминался Гоголь. Работали долго и упорно, стремились как можно лучше передать объем предметов.
2 февраля. Пришел из школы, учил уроки. Заходили друзья. Смотрели журнал «Юный художник». Ничего не рисовал и не лепил, не хватило времени, уроков было много.
8 февраля. В клубе «Володарского» демонстрировалась кинокартина «Гибель орла». Перед началом показывали журнал «Об искусстве». Ну, мы и решили сходить сразу на два сеанса, купили по два билета. Был дан первый звонок. Мы вошли в зрительный зал. Картина начинается, но, к нашему удивлению, идет без журнала. Тогда, думаем, просмотрим с 8 часов. Но, увы, и на втором сеансе та же история: журнала не показали, и так досадно было, не знали, что делать.
10 февраля. Пришел из школы, лег спать, болела голова. Часа через два начал писать заголовки в стенгазету. Закончил, и до половины второго ночи лепил композицию «Слава героям Отечественной войны». Слепил только лошадь и всадника.
11 февраля. После школы продолжал начатую вчера скульптуру. Вечером ходили на занятие студии в клуб. С трудом достали билеты и посмотрели кинокартину «Приятели», которая как-то повлияла на меня, домой пришел расстроенный. Кто я? Леплю что-то, а там изобретатель!
6 марта. Писал эскиз «Березы» (масло). Еще, как пришел из школы, делал этюдник (ящик под краски и кисти). Вечером в клубе писали лозунги к 8 марта. После с товарищем долго бродили под звездным небом, говорили об искусстве, мечтали. Мы знаем, что нам еще много надо учиться, но придется ли? Эх, если бы не война!
12 марта. Пришел из школы, едва успел поесть, как зашли товарищи с этюдниками, и мы пошли писать пейзаж. У меня не получилось: вышло плоско, без пространства. Сильно замерзли. Дома растопил очаг, разогрел клей и стал грунтовать холстинки. Завтра снова собираемся идти в лес.
13 марта. Как все красиво! Хотя еще холодно, но на улице весна. Снег на крышах подтаял. Куда ни посмотришь — Левитан вспоминается. Так бы и перенес все на загрунтованные картоночки. Рисовал бы и рылся в книгах, читал бы и лепил… Художники! Литература об искусстве, природа и природа, — как все это прекрасно! Как хочется всё успеть!
15 марта. День был холодный, сильная пурга. Разрабатывал композицию «Последний луч в деревне». Жаль, что для композиции не пришлось сделать рисунков с натуры. Художники говорят, что ничего не должно быть введено в картину не сверенного с натурой. Купил четыре тюбика масляных красок за 15 рублей.
16 марта. В изостудии делали построение, т. е. рисовали бочонок. Я долго мучился и не мог нарисовать. Но я должен обязательно уметь правильно строить предметы: нужно быть упорным. Ходили к знакомому сторожу, делали наброски с него. Когда возвращался домой, ребятишки кричали мне: «Дядя Степа-великан!»
31 марта. Дует сильный ветер, везде еще глубокие сугробы, холодно. Пишу из окна пейзаж акварелью. Составил натюрморт с головой селедки и луковицей.
5 апреля. Все еще холодно, буранит. Рисую из окна, читаю, учу уроки. Свет часто гаснет. Энергия стала дорогой — война.
7 апреля. Наконец-то солнце, пахнуло весной. Вышел во двор — хорошо! Пролетела ворона, закаркала и напомнила о полях, о пашнях. Ходили с товарищем на ямы, за шахту «Володарку», где всегда слетается воронье, — делали наброски с птиц. Недавно смотрели кино «Возвращение Максима» и «Светлый путь». Эти фильмы бередят душу и острее заставляют думать о войне.
13 апреля. Со мной что-то не ладно, сегодня не сделал ни одного наброска. Читал о Верещагине — его картины против войны. Получил от Валентина письмо, он учится в летной школе. Там был в галерее и видел картины Репина, Шишкина, Левитана. Эх, мне бы хоть один раз в жизни увидеть!
19 апреля. Получил извещение — погиб брат.
23 апреля. Ходили на природу рисовать. Всюду ручьи и жаворонки. Березовый лес будто бы улыбается, отражаясь белыми стволами в лужах. Сидели на маленьком островке как зайцы. И потом, как дети, пускали кораблики.
12 мая. Весна теплая и холодная, светлая и пасмурная. Читал книгу «Далекое-близкое». Репин пишет о себе. Читаю, и никуда не хочется идти, нет сил оторваться от книги.
14 мая. Копают огороды. Наблюдал композиции огородников (женщины у вскопанной земли и др.). Ходил в лес за вторые порубки, писал маслом дорогу. В изокружке рисовали гипсовую голову Цезаря. Во время занятия Николая Станиславовича не было. И мы, поддразнивая Веру, заспорили, что она не сотрет рисунок, который получился у нее очень удачно. Все хором говорили: «Не сотрешь!» Вера двинула рукой с резинкой по рисунку, но мы задержали ее и планшет отставили в сторону. Вера смелая, решительная и хорошая рисовальщица. Она упорно занимается в студии.
18 мая.