– Уважаемая, – поборов внезапно накатившую неуверенность, произнес я, – мы хотим пройти ритуал опричников-побратимов.
Жрица требовательно перевела взгляд на Гену, и он сдавленно повторил мои слова.
Повинуясь жесту почти высохшей кисти, мы заняли места на циновках – я в наконец-то освоенной позе полулотоса, а Гена присел на пятки, как привык это делать на тренировках по айкидо. Кажется, это называется сэйдза.
Тряхнув головой, я выгнал лишние мысли, а когда посмотрел на жрицу, то наткнулся на ее насмешливый взгляд.
– То, о чем ты говоришь, маг, называется ритуал опричника. Так было раньше, когда честь познавших дыхание пустоты была чиста, а верность обычных людей крепка. Но сейчас честь и благородство извращенцев стали наивной сказкой, а обычные люди разучились доверять не только своим сюзеренам, но и вообще кому бы то ни было. То, что выродившиеся маги сейчас называют опричниной, лишь уродливая пародия на былые традиции. Ведь никто из господ не доверит слуге свои истинные чувства. Но вы ведь другие?
Даже не знаю, что на это ответить. Впрочем, вопрос явно был риторическим.
– Что же, – продолжила жрица, – начнем. Наденьте наручи.
Мне, конечно, не хотелось затягивать с этим делом, но события развивались слишком стремительно. Впрочем, чего юлить, ведь сюда мы приехали именно за этим. Решение было принято уже давно. Открыв коробку, я взял верхний наруч и перебросил его Гене. Выбирать смысла не было – они абсолютно одинаковы, как внешне, так и на отклик сканирования.
Пока мы надевали наручи, старуха, словно учуяв нерешительность, начала нагнетать обстановку. Сначала она обратилась ко мне:
– Уверен, чародей, отринувший чистоту человеческую в мерзком Запределье, что хочешь взвалить на себя полную ответственность за простого человека? Отвечать за его ошибки, бороться с его врагами и даже разделить смертельную угрозу?
Можно подумать, я не делал все это раньше. Вслух же просто сказал:
– Уверен.
Она тут же повернулась к Баламуту:
– А ты, человек, пока еще не запятнанный скверной, готов ли во всем подчиняться чародею, какими бы мерзкими и опасными ни были его приказы. Готов умереть по его слову и уйти за ним в небытие?
Вопросики для Гены она подготовила явно заковыристей, чем для меня. Да и вообще, казалось, что жрица хочет напугать его. Обстановка в помещении стремительно менялась. Тени от факела в руках татуированного мужика удлинились. Казалось, что по стенам поползли призрачные пауки, да и вообще стало очень неуютно. Ну вот прямо до дрожи. Даже появилось совершенно глупое желание сбежать отсюда.
Баламут побледнел, но все же процедил сквозь зубы:
– Готов.
– Да будет так! – прорычала ведьма и захохотала.
И самое интересное, именно в тот момент, когда от ее хохота по спине пробежался морозец, я вдруг понял, что все это чистый спектакль. Да, сейчас на мне нет моих артефактов, чтобы заблокировать или хотя бы просто распознать ментальное вмешательство, но опыт, за который плачено литрами холодного пота, подсказал, что здесь все не так просто. И тут страх ушел. А вот Баламуту было совсем плохо. Бедолага прямо позеленел.
И все же это был спектакль лишь отчасти. Едва я успокоился, как свет в комнате померк окончательно, а затем тьму разрезали светящиеся нити. Вот тут-то меня и пробрало по-настоящему. Я уже не смотрел в бездну через глаза ведьмы, а погрузился в нее.
Ощущения были непередаваемыми – словно в единый коктейль смешались ужас и восторг. Все закончилось очень быстро, но впечатлений хватит еще надолго. Вселенная еще раз мигнула, и все вновь вернулось на круги своя.
– Иди, воин, – глядя на Баламута, сказала жрица. – Мне нужно поговорить с твоим старшим.
Гена растерянно оглянулся и поднялся с циновки, только когда я уверенно кивнул. Выглядел он совсем потерянно, и даже без ментального артефакта видно, что моего друга терзает настоящая буря противоречивых эмоций.
– Это все? – спросил я, когда младшая жрица увела Баламута, оставив с нами своего защитника.
– А ты ждал представления с фокусами? – с легким ехидством улыбнулась старуха. – Я лишь пропустила через наручи нити, которые и без того давно связывают вашу парочку. И все это без какого-либо извращения. Понавыдумывали, понимаешь, всяких страшилок. Если хочешь, можешь успокоить своего опричника. Ничего в его жизни не изменится. То, что смерть для побратимов общая, – выдумка пугливых дурачков. Просто эти узы так усиливают боевую пару, что, когда гибнет один, второй теряет мощное преимущество и его просто добивают. Конечно, если настройку наручей проводят совсем безрукие ведьмы, то болевой шок одного может убить другого, но у меня-то с руками все в порядке.
– Тогда зачем так пугать?
Внезапно ехидное выражение сползло с лица жрицы, и мне опять стало неуютно.
– А чтобы отговорить вас от желания замарать себя гнилью мерзкого извращения. Не забывайся, чародей. Наш разговор продолжается только потому, что твоя нить важна для Матери.
– Чем это? – тут же насторожился я.
– То тебе пока рано знать. Поговорим лучше о деле, за которое ты отдашь мне еще дюжину золотников проклятого металла.
Я попытался посчитать, сколько это будет в граммах, но плюнул, решив, что проще уточнить, но для начала нужно выяснить, о чем она вообще говорит.
– Вроде мне больше от вас ничего не нужно.
В ответ старуха опять ухмыльнулась и начала вещать, словно на проповеди:
– Есть нити судьбы и тонкие ниточки намерений. Мать лишь сплетает наши доли в паутине вселенского замысла. А намерения порождаем и плетем мы сами. Когда появляется задумка, рождается новая тонкая нить и старается слиться с нитью судьбы. Если замысел ни к чему не приведет, то она бессильно опадет. Твое желание узнать о судьбе другого человека слилось с твоей нитью судьбы и даже немного изменило ее направление. По-прежнему считаешь, что у тебя нет ко мне вопросов?
Уже в середине ее речи я вспомнил об одном разговоре с батоно Леваном. Когда мне удалось настроиться на особую волну в магическом тумане и услышать песнь сирина, то, естественно, возникли вопросы. На часть вопросов ответил батоно Леван. Он вспомнил о некоем Баро по прозвищу то ли Флейтист, то ли Дудочник. Поговаривали, что этот персонаж умел вызывать такой же туман и слышал песни ангелов. Мало того, по легенде с помощью сирина ему удалось уничтожить врагов и выжить самому.
– Вы знаете того, кто может вызывать волшебный туман? – осторожно спросил я.
– Не приравнивай все чудеса этого мира к вашему мерзкому чародейству. Баро был способен, пусть и с помощью ваших гадких игрушек, обращаться к небесной птице. Петь с ней песнь мира. Конечно, без защиты грязных вещей он не смог бы пережить такие встречи, но все равно песнь очищала его душу от скверны. Я слышу в тебе отголоски той мелодии, и потому мы еще разговариваем. Мать не случайно привела тебя к нам. Баро давно погиб, но его супруга живет в нашей обители и хранит вещи мужа. Она отдаст их тебе, но за особенную цену. Я могла бы сказать сразу, что для тебя цена будет непомерной, но ты все равно ее заплатишь, потому что жизнь ценнее злата и даже проклятого металла.
И вот к чему она это сказала?
Внутри меня начало разгораться любопытство, но жадность победила. Здесь за любой чих нужно платить истинным серебром, а его у меня слишком мало.
Жрица явно читала меня как открытую книгу и лишь издевательски улыбнулась:
– Теперь иди, но не прощайся. Мы все равно скоро увидимся.
А ведь действительно мне хотелось сказать ей «прощайте», мысленно добавив «навсегда».
Понять бы, что это было – пожелание или угроза. Мне даже думать не хотелось о том, какая нужда может привести меня в паучье логово еще раз.
В общем, совет старухи был услышан, и мы расстались, как говорится, по-английски.
Поднявшись с циновки, я едва не столкнулся с младшей жрицей, которая успела вернуться в комнату, причем совершенно незаметно. Она с явным намеком протягивала раскрытую ладонь.
Какая неприятная девушка.
Слиток я отдавал с нарастающим внутри глухим раздражением.
Наплели кучу всего, заморочили голову за мои же деньги, причем немалые, а выйдет ли из этого хоть какой-то толк, совершенно непонятно.
Обратно по коридору мы прошли метров двадцать, а затем свернули в отнорок, которого я раньше и в упор не заметил. Дальше был извилистый лабиринт, хорошо хоть без снующих пауков, отчего нависший прямо над головой каменный потолок казался милым и простым.
Реальность не обманула мои ожидания, и мы подошли к самой настоящей келье. Внутри, кроме деревянной кровати и грубого стола, ничего не было. Если не считать обитательницы сей скорбной обители. Выглядела она неважно. И дело даже не в мешковатом балахоне послушницы, а в том, что женщина была явно не в себе.
– Здравствуйте, – понимая, что сопровождавшая меня жрица помогать не собирается, начал я разговор. – Меня зовут Никита.
Ответа не последовало, и женщина лишь уставилась на меня выцветшими глазами. В них не было даже любопытства.
– Вы ведь супруга Баро? – продолжил я монолог, который никак не хотел переходить в диалог.
Хотел добавить прозвище, но там было два варианта, так что просто свернул фразу.
На удивление произнесенное имя вызвало у женщины хоть какой-то интерес.
– Да, – прохрипела она. – Баро был моим мужем.
– Вы знаете, как он вызывал туман и сирина?
– Нет, – внезапно вспылила затворница, – меня никогда не интересовали его извращения. Его грязные попытки исказить и затуманить замысел Великой Матери!
Так, а это она уже пошла по писаному. Боюсь, что имею дело с окончательно свихнувшейся фанатичкой.
И тут в ее голове что-то еще раз переключилось. Женщина перестала бесноваться и пытливо заглянула мне в глаза.
– От него осталось много ценных вещей. Очень ценных. Хочешь их получить?
Энтузиазм моей собеседницы начинал пугать.
– Хотелось бы, – осторожно ответил я, но все равно моя фраза сработала как пусковой триггер.