На эту же тему у меня есть несколько поучительных примеров. Когда человек получает назначение на руководящую должность, он обязательно перестраивается. Чаще всего в такой ситуации молодого руководителя следует поддержать, даже несколько искусственно подчеркивая его новый статус. Умному будет достаточно, и умные так и поступают. Однако есть люди, которые начинают демонстративно показывать, что они значат не меньше, а новый руководитель еще пацан. Такие вещи, как правило, не забываются и не прощаются. К власти привыкают быстро. А если человек назначен по объективным профессиональным качествам, то он легко освоится в новой ипостаси без помощи обиженных.
Один из опытных академических хирургов на моей памяти несколько раз демонстративно пренебрежительно повел себя в отношении вновь назначенного начальника кафедры. Тот промолчал раз, другой, третий. Через полгода беспардонному коллеге очень доброжелательно и ненавязчиво было предложено новое место службы в форме экономически выгодной командировки. Предполагалось, что со временем он вернется в клинику. Командировка состоялась, но впоследствии по политическим обстоятельствам была сокращена. Когда же встал вопрос о возвращении, места в клинике уже не нашлось. Пришлось человеку увольняться из Вооруженных сил и искать себе работу на «гражданке».
Другая история. Когда мы учились в академии, на каждом курсе был свой начальник. Обычно это был офицер в звании подполковника или полковника, послуживший в войсках и повидавший жизнь. Один из моих начальников курса, ныне уже покойный, был очень уважаемым нами, слушателями академии, человеком. Однако лет через шесть после нашего выпуска он уволился и пропал с горизонта. По академической традиции все выпускники раз в пять лет собираются и отмечают вместе годовщину окончания академии. Мы встречаемся каждую пятилетку до сих пор. В 2018 году отметили уже сорокалетие. Однако выпустивший нас начальник курса ни разу не появился ни на одном подобном мероприятии.
Я поначалу удивлялся, но мне рассказали, что один из моих сокурсников, отслуживший до поступления в академию уже срочную службу и бывший в годы учебы старшим сержантом, после получения диплома и офицерского звания уехал, как и все мы, к месту службы, а во время очередного отпуска приехал в Питер. Он был простым деревенским парнем, без комплексов. Позвонил и зашел к начальнику курса с бутылкой водки (или коньяка, не имеет значения). Выпив, бывший сержант перешел с полковником на «ты» и стал обращаться к нему запросто по имени. Это настолько деморализовало нашего интеллигентного начальника курса, что он больше не захотел ни с кем из нас видеться. Такая вот грустная история.
Еще один похожий случай произошел с профессором Александром Борисовичем Зориным. Он много лет возглавлял клинику им. П. А. Куприянова. Уволился, будучи генерал-майором медицинской службы, но остался в кардиохирургии. Человек он был интеллигентный, мягкий. Как-то с улыбкой Зорин рассказал, что ему позвонил только что защитивший докторскую диссертацию и возглавивший отделение в одной из больниц города молодой кардиохирург и начал разговор с фразы: «Теперь, когда мы с вами стали на равных, я хочу…» О каком равенстве мог говорить тридцатилетний молодой человек, по сути мальчишка, Александру Борисовичу, которому перевалило к тому времени за семьдесят?
К сожалению, и мне приходилось сталкиваться с подобным. Я защитил докторскую в 38 лет и почти сразу же получил аттестат профессора. Однако спустя лет 10 возникла ситуация, когда мою должность сократили и надо было написать заявление о переводе на должность доцента. Я не возражал. Но вот однажды мой сравнительно молодой коллега, еще даже не защитивший докторскую диссертацию, пришел ко мне «качать права». Я спросил его, есть ли у него какие-то конкретные претензии. Конкретного ничего не было, а слушать всякую ахинею я не стал, так как без аргументов не может быть и серьезного разговора. На это мне было заявлено: «У вас в трудовой книжке записано “доцент”. Я тоже доцент, и вы будете меня слушать».
Глупость несусветная. Можно привести коня к реке, но заставить его пить воду невозможно. Я выставил нахала за дверь, а на следующий день объяснил всем своим сотрудникам, что у меня в трудовой книжке записано также, что я – «врач, сердечно-сосудистый хирург». Такая же запись имеется у всех них, но это не означает, что мы все равны. Для начала они должны защитить кандидатскую и докторскую диссертации, получить аттестат профессора. Можно также стать лауреатом Государственной премии, заслуженным врачом России, написать пару десятков книг, чтобы их знали не только в своей клинике, но и по всей стране. И даже в том случае, если они все это сделают, мы никогда не будем равными – просто потому, что я на 20–30 лет старше. Более того, я буду старше именно на эти годы всегда. Профессионально они могут меня превзойти и превзойдут, но никогда мы не будем равны. Думаю, большинство поняли меня правильно, но мое отношение к молодому доценту изменилось радикально.
Истерия как причина врачебных ошибок
Истерия вообще очень интересная штука. Почему-то мне кажется, что даже далеко не все врачи правильно понимают ее суть. Некогда академик Б. Е. Вотчал в «Очерках по клинической фармакологии» писал, что правильному использованию такого препарата, как кордиамин, мешает его название (так как это вовсе не сердечный препарат, а дыхательный и сосудистый аналептик). Так и в отношении истерии правильному пониманию сути этой патологии мешает ее название.
В быту чаще всего истеричками называют женщин, склонных устраивать шумные сцены со слезами, громкими причитаниями, закатыванием глаз и пр. В реальности же истерия – это нечто другое, гораздо более сложное и имеющее множество самых разных проявлений. Психиатрам и невропатологам не надо объяснять, что такое истерия. Для всех остальных такое объяснение может быть интересным и не лишним.
Слово «истерия» произошло от hysterus («матка») и, по мнению древних врачей, означало «блуждающую матку», так как эта патология встречалась почти исключительно у женщин. Классическим форматом ее проявления считался истерический припадок, имитирующий приступ, свойственный «падучей» болезни. Но он, как небо от земли, отличается от припадка эпилептического. Последний всегда протекает по одному и тому же сценарию и состоит из четырех этапов – ауры (предвестника), тонических судорог (при этом тело изгибается в страшном судорожном напряжении, оно сведено как бы одним судорожным усилием), переходящих потом в клонические (когда человек реально бьется в припадке с появлением пены изо рта, прикусыванием языка и пр.). Весь припадок длится 2–3 минуты и заканчивается сном с возможным непроизвольным мочеиспусканием.
Эпилептический припадок может случиться в любое время, в любом месте независимо от того, есть ли рядом люди или пациент совершенно один.
Истерический припадок совершенно другой. Он никогда не происходит в тех случаях, когда нет хотя бы одного зрителя. Для истерического припадка просто обязательна аудитория, пусть даже в лице единственного человека. Старые мудрые врачи даже говорили: «Если вас вызвали к пациенту по случаю припадка, можно не торопиться: если это припадок эпилептический, вы все равно не успеете, так как он длится не более 2–3 минут, а если истерический – то вы никогда не опоздаете, так как он будет длиться до прихода врача». В истерическом припадке нет никаких закономерностей возникновения судорог. Они, как правило, и не тонические, и не клонические, а просто вычурные. При этом пациент(ка) никогда не прикусит язык, непроизвольно выберет место падения, чтобы не сильно пострадать, и т. д.
Опишу одно личное наблюдение. В начале 80-х годов я, будучи молодым военным врачом, как-то после работы ехал в трамвае домой. Вагон был практически пуст, а на передней площадке рядом с кабинкой водителя бился в судорогах прилично одетый мужчина средних лет. Меня сразу насторожила некоторая неестественность его «судорог». Дверь закрылась, и мы поехали, а я сел на ближайшее сиденье и стал наблюдать, чтобы он себе что-нибудь не повредил, так как опасности для жизни этого человека я не видел. На следующей остановке женщина-водитель выскочила из вагона и побежала к диспетчерской будке, которая стояла как раз на этом перекрестке. Ее не было несколько минут. С ее слов, они вместе с диспетчером безуспешно пытались дозвониться до скорой помощи. Мобильных телефонов тогда еще не было и в помине. Я спокойным голосом предложил ей ехать дальше, а на вопрос, не умрет ли этот человек по дороге, ответил, что гарантирую, что ничего плохого не произойдет, а я буду сидеть рядом. Моя военная форма с медицинскими эмблемами и спокойный уверенный вид сделали свое дело. Мы тронулись и поехали дальше. А человек все это время продолжал биться в припадке. На следующей остановке в вагон вошли несколько курсантов Военно-медицинской академии в морской форме и сразу же бросились к бьющемуся на передней площадке мужчине. Я их остановил, сказав, что никаких проблем нет и им лучше пройти в конец вагона, что они и сделали. Еще раз сработали военная форма и офицерское звание. Трамвай снова тронулся с места и буквально через полминуты мужчина затих, потом осмотрелся, молча протянул мне руку, чтобы подняться. Я ему помог, он отряхнулся и на следующей остановке вышел на радость вагоновожатой, которая после перенесенного шока не могла найти слов благодарности.
Этот случай просто подтвердил то, что я теоретически знал из курсов неврологии и психиатрии. Но в реальной жизни истерия может проявляться в совершенно иных формах и послужить причиной серьезных врачебных ошибок, как правило, не из-за истерических припадков, а в связи с совершенно другими клиническими проявлениями. Истерики способны на невозможные, казалось бы, вещи. Лишь бы была аудитория. Одна из таких пациенток могла вызвать кровотечение из неповрежденного пальца. Нередко они могут имитировать локальное ограниченное напряжение передней брюшной стенки, сопровождающее развитие воспалительных заболеваний брюшной полости.