ьника, но и проигнорировать профессиональное мнение ведущего специалиста страны по этой проблеме. Кроме того, потребовалось бы вызвать из отпусков несколько человек из бригады, расконсервировать операционную и отделение реанимации. Разрешение на это мог дать только Ю. Л. Шевченко. В общем, моих полномочий явно не хватило бы.
К сожалению, ситуация развивалась по самому плохому сценарию и в конце концов пациент погиб. Была ли тут врачебная ошибка? При желании элементы ошибок можно найти всегда. Я за собой вины не чувствовал и не чувствую до сих пор. Однако эта история имела продолжение.
Прошло месяца четыре. Зима, поздний вечер. Я сижу в своем кабинете и что-то пишу. Стук в дверь. Заходит женщина средних лет. Лицо знакомое, но кто это именно, не могу вспомнить. Она садится на стул и поясняет, что является вдовой того самого пациента. Говорит тихо, спокойно. Рассказывает, что они с мужем жили замечательно, душа в душу. Материально тоже были обеспечены. Не знаю рода деятельности, но, со слов женщины, у них было несколько квартир. После смерти мужа она продала одну из них и «заказала» меня киллеру. Все это происходило во времена разгула бандитизма, так что сомнений в возможности подобного развития событий у меня не возникло. Однако, подумав, женщина решила не брать грех на душу и сегодня отменила свой «заказ». Ко мне она пришла просто для того, чтобы сообщить об этом. Ни о чем не расспрашивала, не просила никаких объяснений. Просто пришла и известила меня о своих действиях. Больше я ее никогда не видел.
Вот вам и возможная цена ошибки или даже не ошибки, а стечения обстоятельств, которые были восприняты как ошибка. Думаю, что никто из моих близких не догадался бы о причине трагедии, если бы она произошла. Одна из моих дочерей, прочитав эту историю через много лет после описанных событий, сказала, что все произошло именно так из-за того, что я не чувствовал никакой вины и «космос» на это отреагировал, отменив через ту же женщину сделанный ею «заказ». Возможно.
Когда я рассказал эту историю в Фейсбуке, пришел один комментарий, в котором говорилось, что по законам жанра «заказ» отменить нельзя. Я не знаком с законами жанра, просто рассказал случай, реально произошедший в моей жизни. Был «заказ», не было, отменяли его с возможными «отступными» или просто отказались от такого решения – мне неведомо.
Часто трудно определить однозначно, что же считать ошибкой. Однажды мне позвонил мой однокашник, бывший в то время начальником кардиологического отделения окружного госпиталя, с просьбой проконсультировать пациента с декомпенсированным аортальным пороком, осложнившимся инфекционным эндокардитом. В кабинет УЗИ, где у нас проходили все консультации, на сидячей каталке привозят мужчину 60 лет. Он бледен, дышит тяжело, с трудом перебрался с каталки на кушетку. Кроме того, у него наложена эпицистостома (трубочка, устанавливаемая в мочевой пузырь прямо через переднюю брюшную стенку) в связи с затруднением оттока мочи из-за аденомы простаты. Нижние конечности – как столбы из-за выраженных отеков. На эхокардиографии – комбинированный аортальный порок с преобладанием стеноза и признаками мелких вегетаций на кальцинированных створках. Фракция выброса («коэффициент полезного действия» левого желудочка сердца) ниже 30 %. Оказывается, три дня тому назад его уже привозили именно в нашу клинику и отказали в операции, даже не показав мне (я в это время находился в операционной, а пожилая женщина-консультант однозначно решила, что пациент неоперабелен). Что-то мне подсказывало, что шансы у него есть. Бывает такое внутреннее ощущение, основанное на каких-то малозаметных деталях.
Привезли пациента почему-то не родственники, а друзья. В таком состоянии я его просто не мог отпустить. В общем, человека положили в клинику, провели интенсивную подготовку в течение 45 дней, и я его прооперировал. Операция простая – протезирование аортального клапана. Однако вечером пришлось взять пациента в операционную повторно из-за кровотечения. Источник, как часто бывает, не нашли. Прошили и прижгли сомнительные места. Снова кровит. На следующий день в третий раз влезли в грудную клетку. В итоге кровотечение остановили. Пришлось переливать большое количество донорской крови. Дальше другая беда. Появились признаки тромбоза протеза. На 18-е сутки провели тромболизис. Редчайший случай в моей практике. После трех операций (основной и по поводу кровотечения) сам сейчас не понимаю, как решились. Две недели после любой операции тромболизис проводиться не должен.
Тромб лизировался полностью, однако в полости перикарда скопилась жидкая кровь с явлениями сдавления сердца. Было воскресенье. Мне позвонили домой, и я поехал в клинику. Дежурил молодой, но грамотный, рукастый и смелый хирург. Он выполнил пункцию перикарда, не дожидаясь меня, и получил практически чистую темную кровь. При этом принял неординарное решение – тут же вернуть ее в сосудистое русло. Забор производили в контейнер для повторного переливания. Последовала еще одна операция – ушивание раны правого желудочка. Расценивать этот случай можно по-разному.
Одна позиция – ошибка на ошибке. Другая – набор нестандартных ситуаций и нестандартных решений. В первом случае надо наказывать, во втором – поощрять. Я считаю, не требуется ни то ни другое. В марксистско-ленинской философии, которую я в свое время терпеть не мог, но учил, есть тезис о том, что критерием истины всегда служит практика. Возможна и немарксистская точка зрения – у пациента имеется сильный ангел-хранитель. Мне же пришла на ум другая интерпретация: за жизнь пациента сражались два ангела-хранителя – его и мой.
Эта история происходила в ноябре-декабре 2002 года. Каков ее итог? Пациент был выписан из клиники. В течение года ему закрыли эпицистостому. Года через четыре он вновь оказался в Питере и зашел в клинику. Выглядел намного лучше, чем я, хотя и старше меня лет на десять. Прошло 18 лет. Жив до сих пор и периодически передает приветы из Крыма. Возможно, потому и жив, что живет в благодатном краю. Когда-то я прочитал про годы жизни, подаренные хирургом. Не люблю пафосность, но мне кажется, в данном случае это именно так.
Festina lente…
Это латинское крылатое выражение переводится как «торопись медленно». В устах товарища Саахова из «Кавказской пленницы» это звучит еще более колоритно: «Торопиться не надо!»
С годами понимаю это все лучше и лучше. Я всегда был торопыжкой. Все хотелось сделать как можно скорее. Сейчас понимаю, что торопливость и невнимательность – родные сестры. Если невнимательность никак не отражается на твоей жизни и никому не мешает, господь с ней. Недавно читал лекцию по ошибкам для молодых ординаторов. На одном из слайдов показывал опасные зоны для повреждения проводящих путей в сердце. На следующий день при просмотре тех же слайдов обнаружил, что на картинке, при демонстрации которой я рассказывал об аортальном клапане, изображен трикуспидальный. И тот и другой имеют по три створки. Показать, у какой из комиссур лежит узел проводящей системы, можно. Но мне стало стыдно за себя. Хорошо, что никто не заметил ошибки. Если бы я выступал перед более квалифицированной аудиторией, пришлось бы краснеть или отшучиваться.
Конечно, если человек не заметил красивое растение, встретившееся по дороге на работу, или не обратил внимание на удивительный цвет неба, то он просто не получил маленькую дополнительную порцию позитива. Это не трагедия. Но у невнимательных людей количество мелких промахов накапливается. Количество же, как известно, часто переходит в качество.
Невнимательность – одна из причин множества ошибок.
У моего друга есть катер, и он любит в свободное время порыбачить или просто покататься в акватории Невы и Финского залива. Однажды мы пошли на форты между Кронштадтом и Петергофом. Все было хорошо, пока не наскочили на камень прямо посреди залива. Винт был согнут, и его заклинило. Хорошо, что был дополнительный, хотя и маломощный, мотор, на котором мы за несколько часов уже в полной темноте добрались до города. Как потом выяснилось, этот камень был единственным на всем огромном водном пространстве. На катере имелась эхолокация, позволявшая видеть все на дисплее как на ладони. И камень этот был отмечен на экране. Все решила наша невнимательность. Проще говоря, заболтались и получили урок, да еще и с серьезными финансовыми потерями. Такие уроки усваиваются лучше остальных.
Сломанный гребной винт или даже мотор можно заменить. Бывают ситуации значительно хуже. Одна из них запомнилась мне на всю жизнь и во-многом изменила всю систему приоритетов. До того как стать кардиохирургом, я 10 лет посвятил хирургии общей. Сейчас кругом узкая специализация. И это неплохо. Плохо, когда приходят в кардиохирургию без хорошей базовой общехирургической подготовки. Мне в этом отношении повезло. Руководитель клиники Михаил Иванович Лыткин начинал свой профессиональный путь с фронтовых госпиталей. Он считал, что военный хирург должен уметь делать все. Тогда была такая доктрина. Авторитет шефа был непререкаем, и мы все стремились расширить свой спектр профессиональных навыков.
Однажды я прооперировал по поводу желчекаменной болезни молодую женщину, жену своего знакомого. Назову его Иваном Михайловичем. Разница в возрасте у них была лет в двадцать. Если не ошибаюсь, у него это был третий брак, но первый счастливый. Операция прошла нормально, и я пациентку больше не видел. Спустя года полтора звонит ее супруг и говорит, что Люду (имя изменено) беспокоят сильные боли в животе. На следующий день они приехали. Я никакой хирургической проблемы не увидел и предложил положить ее в отделение гастроэнтерологии. Найти место в специализированном отделении всегда было непросто. Я объяснил ситуацию и сказал, что не хочу класть пациентку в обычную терапевтическую клинику, будет лучше, если ею займутся именно гастроэнтерологи. Проходит недели две. Иван Михайлович звонит и говорит, что боли очень сильные и они согласны на любую госпитализацию, лишь бы побыстрее.